— Жалко.
Профессор направился к выходу, жестом пригласив студентку следовать за собой. Оказалось, что Лена по крайней мере на три сантиметра выше Томаша; по его расчетам в ней было никак не меньше метра восьмидесяти. Плотный голубой свитер, очень шедший к синим глазам и золотистым, как у Николь Кидман, кудрям, изящно охватывал пышную грудь и тонкую талию. Томаш с немалым усилием заставил себя смотреть девушке в лицо, а не на бюст.
— Интересно, как вы попали на мою лекцию? — задумчиво проговорил профессор, пропуская девушку вперед.
— За это надо благодарить Эразма, — ответила шведка, выходя в коридор.
Томаш сгорал от стыда, но не мог оторвать взгляд от ее стройных, крепких бедер, обтянутых линялыми джинсами. Против воли он представлял ее обнаженной, любовался молочно-белой кожей, наверняка нежной и гладкой.
— Что? — переспросил он, проглотив слюну.
— Я участвую в проекте «Эразм», — пояснила Лена, обернувшись.
— А… В проекте «Эразм»?
— Ну да, «Эразм». А вы о нем не знаете?
Томаш покачал головой, тщетно пытаясь изгнать беса из своего ребра. Эта бесстыдная, откровенно чувственная красота несомненно была дьявольским искушением.
— Да, конечно… Проект… проект «Эразм». Ну, конечно… «Эразм». — Он наконец сообразил, о чем речь. — Точно, «Эразм»! Разумеется, я о нем слышал.
Шведка осторожно улыбнулась растяпе-профессору.
— Об этом я и говорю. Я здесь благодаря «Эразму».
Томаш наконец сообразил, каким образом в его аудиторию попала новая студентка. Проект «Эразм» был учрежден Евросоюзом в 1987 году для укрепления международных связей в сфере образования. Спустя четыре года, в 1995-м, он сделался частью более обширной образовательной программы «Сократ». Большинство иностранных студентов на факультете истории Нового лиссабонского университета были испанцы, что, вероятно, объяснялось близостью языков, хотя Томашу довелось принимать зачет у одного немца из Гейдельберга.
— Из какого вы университета?
— Из Стокгольмского.
— Историк?
— Да.
Они спустились на три этажа и оказались на шестом, в центральной рекреации. Налево начинались кабинеты преподавателей; Томаш направился на кафедру истории, на ходу доставая ключ, шведка шла за ним.
— А почему вы решили поехать в Португалию?
— По двум причинам, — ответила Лена. — Во-первых, из-за языка. Я неплохо знаю португальский и понимаю, о чем говорят преподаватели на лекциях. Вот с письмом дело обстоит хуже…
Профессор вставил ключ в замочную скважину.
— Если вам трудно писать по-португальски, пользуйтесь английским, никаких проблем. — Он повернул ключ. — Ну а вторая причина?
Шведка стояла у него за спиной.
— Я решила написать дипломную работу о географических открытиях. Сравнить маршруты викингов и португальских мореплавателей.
Томаш галантно распахнул перед девушкой дверь. В кабинете царил беспорядок, всюду валялись картонные папки, чьи-то заметки и фотокопии. Профессор и студентка уселись за стол, лицом к окну, откуда открывался довольно скучный вид на больницу Кабрал. Ее приземистые шестиэтажные корпуса виднелись сквозь голые мокрые ветки зимних деревьев. По чахлому парку бесцельно бродили пациенты в больничной одежде; врачи и медсестры в белых халатах сновали между корпусами; из только что подъехавшей «скорой» доставали носилки; молодой врач стоял под раскидистым дубом, то и дело поглядывая на часы.
— Географические открытия — понятие растяжимое, — проговорил Томаш, щурясь на скупое зимнее солнце, показавшееся из-за туч. — О чем конкретно вы собираетесь писать?
— Нет пескаря, который не мечтал бы стать китом.
— Простите?
— Это шведская пословица. Я хотела сказать, что амбиций и решимости мне не занимать.
— Не сомневаюсь, однако надо сразу очертить поле деятельности. Какой период вас интересует?
— Больше всего меня интересует путешествие Васко да Гамы.
— То есть тысяча четыреста девяносто восьмой год.
— Да, — с энтузиазмом подтвердила Лена. — Эпоха Эанес, Гонсалвес Балдайа, Нуну Триштан, Дьогу Кан, Николау Коэльо, Гонсалвес Зарко, Бартоломеу Диаш.
— Надо же! — восхитился Томаш. — Вам известно столько имен!
— Я целый год готовилась к этой поездке. — Она помолчала. — Как вы думаете, профессор, есть надежда раздобыть оригиналы хроник, которые повествуют об этих вещах?
— Зурары и компании?
— Ну да.
Томаш вздохнул.
— Это будет непросто.
— О! — произнесла Лена разочарованно.
— Видите ли, эти манускрипты — подлинные реликвии, они очень старые и хрупкие, библиотеки берегут их как зеницу ока. — Томаш на минуту задумался. — В лучшем случае вам выдадут факсимиле или копии, а это, согласитесь, не одно и то же.
— Но мне нужны именно оригиналы! — В синих глазах девушки была мольба. — Я так надеялась, что вы мне поможете! — Она скорчила трогательную гримаску. — Пожалуйста.
Томаш пожал плечами.
— Ну хорошо, я попробую…
— Tack! — торжествовала шведка. — Tack!
Профессор чувствовал, что им бесстыдно манипулируют, но отказать этому божественному созданию было выше его сил.
— Вы уверены, что справитесь с португальским шестнадцатого века?
— Вор отыщет ключи быстрее, чем ризничий.
— Вы о чем?
Лена беззаботно рассмеялась, наслаждаясь его замешательством.
— Еще одна шведская пословица. Когда тебе что-то действительно нужно, ты сумеешь преодолеть любые препятствия.
— Не сомневаюсь, но вы так и не ответили на мой вопрос, — повторил Томаш. — Вам уже доводилось читать старинные португальские рукописи, иметь дело с этой специфической каллиграфией?
— Нет.
— Тогда какой вам прок от оригиналов?
Лена ответила ему коварной улыбкой женщины, прекрасно сознающей силу своих чар.
— Я полагала, что вы не откажетесь позаниматься со мной дополнительно.
На вечер был назначен ученый совет факультета, на котором предстояло разбираться с бесконечной рутиной, вроде предстоящей аттестации, с перипетиями кафедральной жизни, драматическими последствиями политики прежнего руководства университета и назначением оппонентов для трех новых докторантов.
Когда он затемно вернулся домой, Констанса с Маргаритой поглощали на кухне гамбургеры и макароны с кетчупом, любимое блюдо девчушки. Томаш снял плащ, чмокнул обеих и уселся за стол.
— Опять спагетти и гамбургеры? — спросил он жалобно.
— А чего ты хотел? Она их обожает…
— Спаети хоошо, — заявила Маргарита, с шумом втягивая длинные макаронины. — Шлюп!
Томаш положил себе на тарелку порцию спагетти и гамбургер.
— Ну ладно, — он погладил дочку по жестким черным волосам. — Как дела? Что ты сегодня выучила?
— Пэ а — па, пэ е — пе.
— Опять? Ты ведь давно это знаешь.
— Пэ и — пи, Пэ о — по.
— Видишь? — Профессор повернулся к жене. — Она второй год не может освоить элементарные вещи.
— Девочка не виновата, Томаш. Ты сам решил отдать ее в обычную школу, а там нет специальной программы для таких детей.
— И теперь мы должны наблюдать, как сознание нашего ребенка распадается на части…
— Ты прав, — согласилась Констанса. — Я уже договорилась с директрисой о встрече.
— Пэ у — пу.
Детям с синдромом Дауна трудно запоминать новое, их жизнь протекает по раз и навсегда установленным правилам. Год назад Маргарита пошла в школу, в обычную школу для обычных ребят. Ей посчастливилось попасть в класс к замечательному учителю, имевшему большой опыт работы с больными детьми. Потом чиновники из Министерства образования отчего-то запретили таким педагогам работать в простых школах, одним росчерком пера лишив Маргариту и ее собратьев по несчастью квалифицированных наставников. В результате развитие девочки замедлилось; она забыла чуть ли не все, что выучила за год, почти разучилась читать и писать самые простые слова. Чтобы наверстать упущенное, требовался толковый и человечный учитель, привыкший иметь дело с такими детьми, но найти его было непросто.