— Как сурок.

— Как прошел день?

— Нормально. Я забрала Маргариту после уроков и мы немножко погуляли.

— Куда ходили?

— В парк Поэтов рядом с торговым центром. Я решила научить Маргариту кататься на велосипеде.

— И как успехи?

Констанса рассмеялась.

— Просто ужасно! Она и метра не могла проехать, все время падала. А потом заявила: «Пйохая машина!» и пересела на трехколесный велосипед для малышей.

— И не постеснялась ездить на велике для малышни?

— Ты же ее знаешь, она вообще никогда ничего не стесняется.

Томаш разразился смехом. Его дочь и вправду была не из застенчивых. Если кто-то говорил ей обидные вещи, она делала вид, что не слышит. Другие детишки ее возраста умирали со стыда, когда их заставляли плавать с кругом, Маргарите же он не доставлял никакого неудобства. Она была человеком, полностью свободным от комплексов.

Томаш привлек жену к себе и нежно поцеловал.

— Ну ладно, мне надо работать.

И склонился над разложенным на диване листком бумаги, стараясь разгадать придуманную Тошкану шараду.

— Что это? — спросила Констанса, с интересом глядя на ровные столбики цифр.

— Зашифрованное послание, — отозвался Томаш, не поднимая головы. — Которое заставляет меня сомневаться в своем интеллекте.

— Это для твоих американцев?

— Да.

И он погрузился в мир шифров и чисел, полностью отрешившись от окружающей действительности. Прежде чем пробовать разные комбинации, нужно было понять, с каким типом шифровки имеешь дело. А это было совсем не так легко, как могло показаться на первый взгляд. Томаш успел проверить и отмести несколько вариантов, когда чья-то рука легла на страницу блокнота, прервав его лихорадочные размышления.

— Томаш, — позвал знакомый голос. — Томаш.

Это была Констанса.

— Да? — Томаш с трудом вернулся к реальности. — Ты что?

— Прости, что отрываю, я знаю, ты не любишь, когда тебя отвлекают от работы. Но, понимаешь, мне очень нужно кое-что тебе рассказать.

— Что рассказать, милая? Что случилось?

— Ничего страшного, просто, когда мы с Маргаритой гуляли, кое-что произошло. В парке Поэтов. Я учила Маргариту кататься на велосипеде. Знаешь, я все время бежала за ней, чтобы поймать, если она упадет.

— Ага.

— Потом мы поменяли двухколесный велосипед на трехколесный, и я отпустила Маргариту покататься с двумя девчушками, а сама села на скамейку передохнуть. И знаешь, что было потом?

— Что?

— Знаешь, она сразу обогнала других детей, а те ее отпихнули, не захотели играть с нашей Маргаритой.

Томаш с состраданием глядел на жену. У Констансы предательски блестели глаза, видно было, что она с трудом сдерживает слезы. Норонья обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Господи! Постарайся забыть об этом, просто забыть…

— Они обращались с нашей девочкой так, будто она заразная…

— Ты же знаешь, какими бывают люди. Не думай об этом, родная.

Томаш поцеловал жену в губы, вытер слезы, серебристыми змейками бежавшие по щекам. Помог встать и отвел в спальню. Уложил в кровать, накрыл одеялом и пообещал, что скоро придет. Потом тихонько пробрался в детскую и, не включая свет, прислушался к дыханию спящей дочки, разглядел в полумраке ее безмятежное личико, обрамленное разметавшимися по подушке волосами; вернувшись в спальню, он разделся, надел пижаму, погасил ночник и улегся подле Констансы, которая мирно спала, свернувшись клубочком.

Все утро Томаш просидел в библиотеке, уточняя сведения, почерпнутые из записей Тошкану; дожидаясь, когда принесут книги, он без особого успеха пробовал разобраться с секретом сейфа. В полдень Норонья забрал из мастерской копии, погрузил их в машину вместе с оригиналами и отправился к Мадалене. Когда, вернув старухе коробку и получив взамен свои документы, он вышел на улицу, оказалось, что уже час, и нетерпеливая Лена давно названивает ему на мобильный.

Томаш сам не помнил, как добрался до Латино-Коэльо, как взбежал по лестнице, яростно надавил звонок и очутился в объятиях шведки, как они миновали прихожую и коридор и очутились в гостиной, где рухнули прямо на пол, дрожащие, потные, безумные, охваченные страстью; сорвав одежду, они катались по полу, цеплялись друг за друга, сплетались телами, стонали от мучительного вожделения; и наконец, истерзанные и счастливые, одновременно достигли высшей точки наслаждения, и крики, сорвавшиеся с их губ, слились в единый торжествующий вопль.

Потом они неторопливо, церемонно обедали, смакуя каждый кусочек, наслаждаясь едой, как совсем недавно любовью. Томаш не был большим поклонником лосося, но Лена приготовила его по-скандинавски, с особым соусом и приправами, смягчившими ядреный рыбный дух.

— Как называется это блюдо? — поинтересовался он, прожевав очередной кусок.

— Gravad lax, — ответила шведка.

— Интересно, как получается такая вкуснятина.

— Это старинный шведский рецепт, — улыбнулась девушка. — Лосося два дня маринуют с сахаром, солью и… еще какой-то штукой, я не знаю, как это будет по-португальски.

— А гарнир?

— Это gubbrora.

— Gub… что?

— Gubbrora. Салат из анчоусов, свеклы, лука, каперсов и яичного желтка. А соус для лосося сделан из горчицы и сальсы. Тебе нравится?

— Да, — честно признался Томаш. — Очень вкусно.

За столом воцарилась тишина. Оба сосредоточенно работали вилками. Постепенно молчание становилось все более тягостным, словно секс полностью лишил их сил, исчерпал интерес друг к другу, и им больше не о чем было говорить.

— Ты любишь меня? — спросила шведка, сверкнув глазами из-под пышных золотистых кудряшек.

— Конечно, моя валькирия. Я очень тебя люблю.

Томаш сам не знал, солгал он или сказал правду. Но его подруга хотела услышать именно такой ответ. У слов есть особое свойство: чем чаще их повторяешь, тем убедительней они звучат. И тем легче в них верить. И все же в душе у Томаша было слишком много сомнений. Он совершенно точно знал, что любит Констансу и никогда ее не покинет. Иногда, чисто гипотетически, Норонья пытался вообразить, как изменится его жизнь, если он бросит жену и навсегда уйдет к Лене. От этих фантазий Томашу делалось так неуютно, что он спешил поскорее прогнать морок и силой возвращал себя к действительности. И все же их с Леной близость зиждилась не только на влечении плоти. Норонья обожал жену и дочь, но порой смертельно от них уставал. Заключив в объятия шведку, он ненадолго переносился в мир, в котором не существовало триссомии 21. Возможно, само небо послало ему Лену, чтобы спасти его брак.

— Как продвигается твое расследование? — спросила шведка, отрезая кусочек рыбы. — Удалось еще что-нибудь нарыть?

Лена питала к делу Тошкану искренний и бескорыстный интерес. Поначалу Томаш не уставал удивляться: кто бы мог подумать, что девчонку могут увлечь такие вещи. Однако вскоре обсуждение расследования превратилось у любовников в своеобразный ритуал, способ стать друг другу ближе и неисчерпаемый источник для разговоров.

— Представляешь, вдова Тошкану разрешила мне скопировать архив своего мужа.

— Bra! [27]— восхитилась шведка. — Там, наверное, куча полезного материала.

— Еще бы. — Томаш потянулся за портфелем и достал блокнот. — Но самое интересное хранится в сейфе. — Он продемонстрировал девушке шифр. — Только, чтобы его открыть, нужно разобраться в этой абракадабре.

Девушка изучала шифр, склонив голову набок.

— Ничего не понимаю. И как ты только их разгадываешь?

— Что поделать! — Томаш достал книгу в синем переплете. — На этот раз у меня есть надежный помощник. Таблица вероятностей.

Книга была на английском языке; название на обложке гласило «Криптоанализ», под ним была изображена сеть из квадратиков, чем-то напоминающая кроссворд.

— Это и есть таблица вероятностей? — спросила Лена.

— Книга состоит из таблиц, — Томаш открыл нужную страницу. — Видишь? Здесь таблицы на английском, немецком, французском, итальянском, испанском и португальском.