— И все же человек, открывший Новый Свет, вошел в историю под именем Колумб.

— А Новый Свет вошел в историю под именем Америка, хотя Америго Веспуччи его не открывал. Все дело в растиражированной ошибке. Смотрите. Сам Колумб называл себя исключительно Коломом или Колоном. Для современников он был Коломом, Колоном, Гьяррой или Геррой. Потом один итальянский епископ перевел его фамилию на латынь, а Сабеллико, лично с Колумбом незнакомый, сделал обратный перевод, причем неправильный. Чуть позже венецианец Тревизано сделал то же самое. Другой итальянец, Монтальбоддо, незнакомый с Коломом, разумеется, доверился Тревизано и указал неправильную фамилию в книге, вышедшей в свет в 1507 году, после смерти адмирала. Книга Монтальбоддо приобрела немыслимую популярность, и Колом превратился в Колумба. А португалец Руй де Пина в «Хрониках короля дона Жуана II» окончательно утвердил это переименование.

— А откуда известно, что итальянский епископ ошибся?

— В издании Басилейи фамилия Колумб встречается всего один раз, а Колом постоянно. Между прочим, colom по-каталонски «голубка». — Томаш заговорщически подмигнул американцу. — Знаете, как будет голубка по-итальянски?

— Colombo.

— А по латыни?

— Columbus.

— Вот видите, епископ знал каталонский, потому и решил, что Колом значит голубка. А потом автоматически перевел это слово на латынь.

— Похоже на правду, — признал Молиарти. — Вероятно, Колом — это искаженная фамилия Коломбо. Оба слова означают голубку на разных языках.

— В действительности имя Колом никак не связано с голубкой. — Томаш перевернул страницу блокнота. — Здесь нам снова придется призвать на помощь Эрнандо, сына адмирала. Тот пишет: «Он счел имя Колон подходящим, ибо по-гречески оно означает „прямой“».

— Не понимаю.

— Нельсон, как по-гречески будет «прямой»?

— Э-э-э…

— Колон.

— Точно?

— Да, колон. Латинскими буквами пишется через к. Так что голубка здесь ни при чем. Дальше Эрнандо сообщает: «По латыни отец звался Христофорус Колонус». Заметьте, не Колумбус, не голубка, а именно Колонус. Колумб — не настоящее имя.

— Настоящее — Колонус?

Португалец пожал плечами.

— Возможно. Но скорее всего, Колонус — это очередной псевдоним. Эрнандо пишет об именах, подходящих к случаю. Это можно понять и так, что мореплаватель предпочитал прозвания со смыслом.

— Какой же смысл в прозвании Колонус?

— Далее Эрнандо пишет: «Призвал Господа нашего Иисуса Христа укрепить дух правителей, а индейцев усмирить и наставить, дабы они покорились Короне и Святой Церкви». Колонус — покоритель. Адмирал мог принять это имя во славу открытия необъятных новых земель, бесчисленные народы которых вскоре должны были покориться вере Христовой.

— Да… — Молиарти выглядел обескураженным. — По-вашему, профессору Тошкану удалось раскопать именно это?

— В своем послании Тошкану говорит, что имя Колом не стоит называть. Что, упоминая его, мы совершаем ошибку.

— И что с того?

— Полагаю, наше расследование еще не закончено. Овидий считал, что не стоит упоминать имена тех, кто оказался замешан в постыдных, трагических или слишком странных событиях. Очевидно, профессор Тошкану хотел подчеркнуть связь имени Колом и некоего события общемирового значения.

— Открытие Америки.

— Об этом событии все и так знают. Тошкану намекал на нечто другое, никому не известное.

Американец с удрученным видом ковырял ногтем каменную спинку скамьи.

— Вот что я вам скажу, Томаш, — произнес он после долгой паузы. — Все, что вы мне тут поведали, никак не связано с открытием Бразилии.

— Нет, конечно.

— Так какого дьявола Тошкану терял время с этим Колумбом?

— Коломом.

— Whatever. На что он потратил наши деньги?

— Не знаю. — Томаш по привычке поднял указательный палец. — Я наверняка знаю лишь одно: профессор полагал, что изыскания имеют к открытию Бразилии самое непосредственное отношение. И в связи с этим перед нами встает вопрос: стоит ли продолжить эти изыскания? Из того, что Тошкану удалось обнаружить, едва ли получится соорудить статью к пятисотлетию экспедиции Педру Алвареша Кабрала. — Португалец смотрел Молиарти прямо в глаза. — Вы хотите разобраться во всем до конца?

Американец не колебался ни минуты.

— Естественно, — заявил он. — Руководство фонда имеет право знать, на что ушли его деньги.

— В таком случае перед нами встает еще одна проблема чисто прагматического характера. Дело в том, что исследовать больше нечего.

— Как это нечего? Разве у вас нет записей Тошкану и доступа к источникам, с которыми он работал?

— Какие источники? Я изучил все, что получил в Бразилии.

— Тогда придется попытать счастья в Европе.

— Вот это другой разговор. Куда мне обратиться?

— В Национальную библиотеку и в Торре-ду-Томбу. Это здесь, в Лиссабоне. Потом можно будет поискать в Испании и Италии.

— Ладно, — проговорил он. — А где находятся остальные бумаги Тошкану?

— Наверное, дома, у жены.

— И вы их до сих пор не забрали? Зная, как они важны для нашего расследования?

Молиарти покаянно склонил голову.

— Нет.

— Нет? — изумленно повторил Томаш. — Но почему?

Американец нервно скривился.

— Вы знаете, мы с Тошкану постоянно конфликтовали. Я хотел регулярных отчетов, он артачился. Боюсь, его жена не очень любит нашу организацию.

Томаш хмыкнул.

— Проще говоря, она не пускает вас на порог.

Молиарти виновато вздохнул.

— Точнее не скажешь.

— Что же нам делать?

— Наверное, вам придется навестить ее самому.

— Мне?

— А кому же еще? Вы не знакомы. Она даже не заподозрит, что вы работаете на нас.

— Простите, но это исключено. Я не стану обманывать вдову.

— А что вы предлагаете?

— Все очень просто. Пойдите к ней, извинитесь и объясните ситуацию.

— Это, к сожалению, совсем не просто, наша размолвка чрезвычайно затянулась. Идти придется вам.

— Нет, я не могу. Не представляю, как можно обманывать пожилого человека, только что…

Молиарти преобразился внезапно и жутко. Вместо славного и чуточку бестолкового парня, бескорыстного любителя истории перед Томашем предстал хладнокровный и расчетливый делец.

— Том, вам платят две тысячи долларов в неделю и обещали премию в один миллион, если вы разберетесь с делом Тошкану. Вы хотите получить эти деньги?

Потрясенный резкой переменой в настроении американца Томаш едва смог выговорить:

— Хочу… Конечно, хочу.

— В таком случае ступайте к fucking вдове fucking профессора и выцарапайте у нее fucking бумаги! — злобно пролаял Молиарти. — Вам все ясно?

На несколько мгновений Томаш онемел, с ужасом глядя на своего только что такого учтивого собеседника, но растерянность тут же сменилась гневом. Норонья чувствовал, как ярость поднимается из самых глубин его нутра, клокочет в горле, жаждет вырваться наружу. Лицо Томаша пылало, на щеках выступили багровые пятна. Больше всего ему хотелось немедленно вскочить и поскорее уйти. Беспомощно оглядываясь по сторонам, португалец словно впервые заметил в двух шагах от скамейки надгробие Фернанду Пессоа; чтобы дать себе передышку, он поднялся и приблизился к могиле. На сером камне были высечены строки Рикарду Рейса.

В какой-то момент, вдохновленный примером великого соотечественника Томаш собирался высказать мерзкому янки все слова, что жгли его гортань, и навсегда уйти. Однако первый порыв миновал, и он заставил себя рассуждать спокойно, холодно, здраво. Истинное величие — удел немногих счастливцев; у них нет больных дочерей, которым нужна операция на сердце и частные уроки; их брак не омрачен вечным страхом за судьбу потомства, они смотрят в будущее без дрожи. Две тысячи долларов в неделю — это приличные деньги, что уж говорить о премии в миллион. Чтобы ее получить, нужно всего-навсего распутать загадку проклятого Тошкану. Томаш знал, как ему поступить.

Он взял себя в руки. Вернулся к скамье, смирный, побежденный, и объявил американцу: