— Одна-единственная попытка, сэр. У нас осталось не так много времени, открытое море наверняка где-нибудь совсем уже близко.
— Тьфу ты, дьявол! А если буря?
— Мы наверняка успеем уже добраться до защищенного фарватера. Только теперь нужно будет взять немного западнее.
Бьюкен заколебался. Лето подходило к концу, и это было неопровержимым фактом.
— Я подумаю.
Вот уже пять дней они шли вдоль стены пакового льда на северо-запад, впереди «Трент», следом за ним, на расстоянии четверти мили, «Доротея». Джон смотрел в трубу:
— Они идут слишком близко к стене. Если ветер стихнет, их вытянет зыбью на берег.
Бичи кивнул:
— Скучно им, видите ли, стало! Тюленей захотелось посмотреть! Поглядели б лучше, что с наветренной стороны творится. Ничего хорошего!
Джон велел подсобрать паруса, чуть-чуть. Так, на всякий случай.
— А знаете, что самое замечательное?! — воскликнул Джильберт. — Через шесть недель мы будем уже на Сэндвичевых островах! Начальство уже ждет отчетов!
— А нас ждут девушки! — добавил Керби.
У этого на уме одни только девушки, никаким ветром не выветришь.
Ветер налетел так неожиданно, будто он все это время скрывался от них в засаде. Облака тянулись нестройной чередой, а над ними безмятежно серебрилось спокойное небо. На этом фоне обрушившийся шквал показался совершенным бесчинством.
Суматоха. Перемена курса: «Круто по ветру! Уходить от линии льдов!» Что будет? Успеть бы помолиться. И тут со всех сторон закричали: «Человек за бортом!» Гилфиллана, врача, сдуло в море. Как быть? Два правила вступили в противоречие, каждое из которых считалось непререкаемым: никогда не приближаться к берегу во время шторма и удерживать в поле зрения утопающего в случае поступления сигнала «человек за бортом». Джон решил, что в данной ситуации он должен действовать не раздумывая, наугад, к такого рода случаям он был готов. Значит, будем удерживать в поле зрения утопающего. Шлюпку на воду, лечь в дрейф! Страшная потеря во времени и скорости. Кто-то машет руками, указывает на берег: «Доротея», прижатая к ледяной стене, беспомощно бьется, тычась в обступившие ее гигантские глыбы. Ее уже ничто не спасет, они сотрут ее в порошок. Еще несколько часов, и останутся от нее только щепки, аминь. Против бури ей не выстоять.
Тело Гилфиллана спасли, но вот жив ли он? Спинк обвязал себя тросом, прыгнул в воду и выудил его, безудержно хохоча при этом. Каждый берет силы, откуда может. В минуту опасности Спинк всегда смеялся. Гилфиллан пришел в себя. Дышит. Так, что дальше?
Спустить шлюпку и отправиться на помощь «Доротее»? Чистое самоубийство. Нет, разворачиваться и уходить. Может, удастся продержаться, и пусть они себе кричат. Но Джон Франклин хорошо помнил свои собственные правила: «Никогда не вести себя так, как вел себя капитан Палмер, чтобы потом не было стыдно». Тому уже пятнадцать лет. Ведь тогда «Бригадир» исчез совершенно бесследно, никто не спасся. У моря своя справедливость, суровая и страшная, об этом не следует забывать.
, Со всех сторон на него сыпались вопросы, их становилось все больше, и звучали они все настойчивей. Франклин думал и ничего не отвечал. Налетавшие волны были не просто волны, они несли с собою обломки льда величиною с какой-нибудь баркас и ко всему прочему разворачивали судно поперек ветра. Довольно скоро стало ясно: спасти «Трент» может только чудо. Но Джон не верил в чудеса, это все сказки для малых детей.
Вот она, та самая ситуация, даже Бичи занервничал: с таким медлительным капитаном судно пойдет ко дну. Но почему Франклин сохраняет абсолютное спокойствие? О чем он себе думает? Зачем он все смотрит в трубу, что он там ищет на берегу?
— Есть! — воскликнул Джон. — Нам нужно вон туда, мистер Бичи!
Что он хочет этим сказать? Двигаться прямо на льды? По доброй воле?
— Именно так! — Джон схватил Бичи за плечи и не отпускал. — Логика! — орал он, стараясь перекричать ветер. — Логика! Только там мы можем укрыться, среди неподвижных льдов! Это единственный выход.
И действительно, береговая линия в одном месте прерывалась, открывая проход в небольшой и довольно узкий фьорд, в котором с трудом мог поместиться корабль. Вот что, значит, увидел там капитан, сумевший сохранить спокойствие. Но теперь еще нужно было туда как-то попасть. Затея безнадежная. Судно находилось на расстоянии двух корпусов от фьорда, когда ледяной глыбой снесло руль, а уже у самой цели тяжелая прибойная волна развернула «Трент», так что он в следующее мгновение со всего размаху врезался правым бортом в берег. Все как один попадали, никто не удержался, как будто неведомая рука вытянула у них из-под ног ковровую дорожку. В довершение ко всему раздался страшный звук, предвестник смерти: зазвенел корабельный колокол. Джон кое-как сумел подняться на ноги. Он показал на фок - мачту и крикнул:
— Убрать рифы!
Все смотрели на него так, будто неожиданно обнаружили у него первые признаки душевной болезни. Следующая волна обрушилась на корабль и шмякнула его на ледяную стену, словно яйцо на сковородку. Мачты гнулись, будто тонкие стебельки. И в таких условиях кто-то должен был лезть наверх, чтобы — как он сказал? — «убрать рифы»? Корабельный колокол бил не переставая, точно взбесился. И немудрено! Конец был неминуем! Он будет бить до тех пор, пока они все не погибнут. Экипаж замер, никто не двигался. Следующая волна повторила маневр предыдущей. Спасения не было.
Джон Франклин вел себя все более странно. Теперь он схватил себя за плечо, вцепился в рукав и рванул со всей силы. Он что, решил сам себя разжаловать или разорвать на части? Явно сошел с ума, доказательства налицо! Джильберт изрыгал проклятия, Керби молился, все молились. Видно, не суждено больше Керби говорить о девушках.
Франклин тем временем оторвал рукав от мундира, подобрался к корабельному колоколу и сказал в промежутке между двумя волнами, обращаясь к первому офицеру:
— Мистер Бичи, будьте любезны, распорядитесь убрать рифы с фок-мачты.
Затем он обмотал толстой тканью язычок колокола, завязал концы узлом и стянул его с такою силой, будто перед ним был слон, которого нужно было непременно придушить.
— Теперь ты у меня утихомиришься! — сказал он довольным голосом, словно ему удалось усмирить бурю.
И тут все вдруг почувствовали себя как-то увереннее. Нашлись даже смельчаки, рискнувшие забраться на фок-мачту и убрать рифы. Сверху они увидели то, о чем давно знал Джон: нос «Трента» уже почти был в проходе и, если освободить фок-мачты от лишнего балласта, можно было попытаться занырнуть в него целиком на следующей волне, воспользовавшись тем, что судно слегка оттянет сначала в море, а потом бросит опять к берегу. Кто-то успел подняться на грот-мачту и тоже убрать паруса, ко всем вернулось самообладание. И вот когда море снова отступило, чтобы разогнаться как следует для следующего удара, «Трент», несмотря на отсутствие руля, послушно и аккуратно въехал в щель, ускользнув от опасных объятий бури, которая успела поддуть ему как следует вслед, загнав поглубже в ледяной массив, да еще швырнула вдогонку несколько крупных обломков льда и разорвала в клочья последние паруса. С громким скрежетом нос корабля вклинивался в узкое пространство между стеклянными отвесными стенами, вгрызаясь в ледяную толщу, пока не остановился. Судно замерло. Движения волн почти не чувствовалось, и ветра не было в помине. Куда он только подевался?
Теперь нужно было защитить борта, чтобы они не терлись и не бились о стены, для чего использовали приготовленные заранее, хорошо набитые тюки из моржовых шкур.
Корабельный кок, инвалид на деревянной ноге, выбрался из камбуза на палубу, весь белый, и спросил:
— Мы уже причалили? Будем высаживаться?
Как же теперь помочь «Доротее»? Попробовать подобраться поверху! Вот уже кто-то перепрыгнул с брам-рея на лед — Спинк, разумеется, как всегда с громким смехом. Он быстро приладил полиспаст, при помощи которого можно было поднять с «Трента» людей, такелаж и главное — якорные канаты. Джон Франклин снова придумал какой-то план, в этом уже никто не сомневался, и никому не приходило в голову задавать по этому поводу какие бы то ни было вопросы. Только Бичи, который должен был оставаться на судне, сказал напоследок:
