— Я уже сказала тебе — ты ничего мне не должен.

На его лице мелькнуло раздражение.

— То, что ты думаешь, мне безразлично.

Рассудок подсказал: ей следует рассердиться на его грубость. Но внезапно в голове родилась отчаянная идея.

— Есть кое-что, что ты можешь сделать. Помолись за мою сестру, Эми. Она попала в аварию.

С этим девушка развернулась на каблуках и побежала к своей машине. Вскочила на сиденье, завела мотор и двинулась в нужном направлении. Посмотрела в зеркало заднего вида: высокий индеец все так же стоял под проливным дождем.

— Это безумие. Он и не подумает тебе помогать. Может, и не вспомнит вовсе, — размышляла Дженна, направляясь к дому.

В обычной жизни Дженна не имела привычки разговаривать сама с собой. Но в последние восемь недель ее жизнь сильно отличалась от нормальной. Горе, постоянные разочарования, в которые вылилось ее общение с Советом старейшин, кого хочешь доконают.

Да, прийти сюда — безумие. И вероятно, ее просто высмеют. Но, рассмотрев ситуацию со всех сторон, она решила, что других вариантов нет.

Дощатые ступени, ведущие в грубо сработанный, но современный с виду дом, скрипом отозвались под ее шагами. Крытое крыльцо позволяло спрятаться от палящего летнего солнца. Она торопливо постучала в дверь.

В последние недели резервация стала ей хорошо знакомым местом. Когда мысль попросить помощи у Кэйджа Далтона запала ей в голову, девушка стала расспрашивать о нем. Те крохи информации, что удалось получить, вызывали большие сомнения в целесообразности обращения к этому человеку. Но ей просто надо что-то делать. Если Кэйдж отвернется от нее, что делать дальше — неизвестно. Поиски привели в этот дом.

На стук никто не откликнулся, и она ощутила облегчение.

— Садись в машину и уезжай, — пробормотала она себе под нос. Но вместо того, чтобы поступить разумно, снова забарабанила в дверь.

Дом не подавал никаких признаков жизни.

Далтон очень замкнут. Редко покидает свое ранчо. Предпочитает одиночество.

Вот и все, что удалось узнать Дженне о нем. Говорившие изображали его неким отшельником. И всякий, кого она спрашивала, бросал на нее странный, удивленный взгляд.

На ближайшей заправке разговорчивый подросток сообщил:

— За последний год мы не часто его видели. — И добавил загадочно: — Тот случай изменил его.

Мальчишку отвлекли другие покупатели, и разговор оборвался.

Она сбежала со ступеней и завернула за угол дома. К ее удивлению, тут обнаружился огороженный паддок с черно-белыми лошадьми. Дальше проглядывалось несколько построек, одна из них — большая конюшня.

Не маленькое хозяйство, поняла она, удивляясь, как не заметила этого раньше. Обернувшись, взглянула на извивающуюся гравийную дорожку. Насколько хватало глаз, тянулись изгороди, на огороженных лугах паслись лошади. Она припомнила вестерны.

Она крикнула:

— Эй!

Из открытой двери конюшни вышел Кэйдж. Обнаженный по пояс, в руках — вилы. Солнечные лучи играли на бронзовой коже. Сверху и до линии джинсов — сплошные мускулы. Даже с расстояния добрых пятидесяти футов она чувствовала неудовольствие. Ясно, что не ждал посетителей и совсем не рад незваным гостям.

От его вида хотелось поджать хвост и удрать. Но мысль о Лили удержала на месте.

Не обращая внимания на неприветливое выражение его лица, Дженна устремилась к нему. Надо надеяться, радостная улыбка скроет эмоции.

— О, привет! — Но дальше пошло заикание. — Я… я была немного мокрой и измятой, когда… когда мы встречались… и прошла не одна неделя… ну, и… не знаю, помнишь ли ты меня?

— Дженна Батлер.

Она неосознанно проговорила чуть ли не шепотом:

— Ты помнишь.

Дженна знала, что стоящая перед ней задача будет не из легких, но даже не представляла, насколько не из легких.

— Как дела? — выпалила она. — Я помню, тогда ты поранился.

— Я выжил.

Поразительная бесстрастность. Не слишком он разговорчив. Следовало догадаться.

Но раньше, чем переходить к главному, надо хоть немного разогреть его.

— Лошади великолепны. — И, взглянув в сторону животных в паддоке, она добавила: — Я не особенно разбираюсь в лошадях, но знаю — это такие же, каких я девочкой видела в старых ковбойских фильмах. Такие же гордые. Неприступные. Хоть и в загоне, а кажутся совсем дикими.

Словно услышав, одна из лошадей фыркнула и стала рыть землю копытом.

— Они ручные, — заверил он. — Просто показывают так характер. Если хочешь сломать лошадь до беспрекословного послушания, то лучше приобрести мула. А мои лошади — умные, сильные и норовистые.

Чем-чем, а норовом ты перещеголяешь любую лошадь, подумала девушка. Когда Кэйдж Далтон заговорил о лошадях, его черные глаза пробудились к жизни.

— Ты за этим приехала? Интересуешься лошадьми?

Он опустил взгляд вниз, рассеянно пнул ногой вилы, потом снова посмотрел на нее.

— Ну что ж, ты выяснила, что я благополучно пережил неприятности. Похвалила моих лошадей. Если хочешь, можно поговорить о погоде. Или о том, как растут цены на бензин. Может, хватит? Мне еще надо вычистить стойла. Так почему бы сразу не перейти к делу?

Прямота вопроса застигла ее врасплох. Но затем слова вдруг полились потоком:

— Моя сестра умерла. В день, когда мы встретились на дороге. Я говорила тебе, что еду в больницу. — Грудь стеснилась от муки. — Ее муж тоже погиб. Они… съехали с дороги. В ущелье. Он умер сразу. А Эми… моя сестра… еще жила несколько часов. — Горло сжал спазм. Пересиливая себя, Дженна уставилась вдаль и прошептала: — Она умерла вскоре после моего появления в больнице.

Сморгнула слезы, обжигающие глаза. Не будет она плакать. Этот человек посторонний, нельзя показывать ему свою уязвимость. Но ее историю должен знать. Иначе как он поймет? Совет рода поставил ее в безвыходное положение, и только потому она здесь. Но Кэйдж Далтон не должен видеть ее слабость.

Почему он ничего не говорит? Кем надо быть, чтобы, узнав о смерти в семье, не принести соболезнований? А тут даже две смерти.

Ее взгляд пересекся со взглядом Кэйджа. Девушка пришла в изумление. Сочувствие шло от него волнами. Далтону не надо было ничего говорить, все было написано на его лице.

Желваки на его скулах вздулись и опали, казалось, в нем происходит некая внутренняя борьба. Когда он наконец заговорил, слова едва просачивались сквозь плотно сжатые зубы.

— Понимаю твое горе. — Он сглотнул. — Пусть сердце твое найдет утешение.

Во всех открытках и письмах, цветах и молитвах, полученных Дженной от друзей и коллег с момента гибели Эми и Давида, не нашлось ничего более утешительного. Таких простых и прекрасных слов.

К глазам подступили горячие слезы, но она быстро сморгнула их. Ей еще многое следует объяснить. Нельзя тратить время на жалость к себе.

— Спасибо, — и с усилием повторила: — Большое спасибо.

С лугов налетел порыв теплого летнего ветра. Солнце палило нещадно, нагревая плечи и спину. Дженна загнала жалость в задний угол сознания и сосредоточилась на решимости, приведшей ее сюда.

— Эми была замужем за индейцем племени ленапе, жившим в Сломанном Луке, — сказала она Кэйджу. — Его звали Давид Коллинз.

— Художник? — Кэйдж оперся на вилы. — Я знал его, видел несколько раз. И некоторые его работы. Сплошная абстракция. Помимо красок на холсте какие-то трехмерные предметы.

— Это называется смешанная среда.

— Он очень талантлив. — Голос его упал на октаву, когда он добавил: — Мне следовало сказать «был». Он подписывался «Светлячок», да?

Дженна кивнула.

— Кажется, его жена тоже рисовала?

— Эми тоже была художницей. Она встретила Давида на одной из его выставок. И почти сразу они поженились.

Кэйдж качнул головой.

— Я не слышал об аварии.

Зная о его любви к одиночеству, тут удивляться не приходится.