Пункт первый… Нет, не могу. Слишком это все унизительно. Что бы я ни сказала, получится жалкое нытье. Так низко я не паду. Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох. Но когда я открываю глаза, физик все еще здесь. Рев телевизора смолк, теперь за стенкой слышны возмущенные вопли — «Сволочь! Мудак!» — и тихие увещевания Неда.

— Ладно. Не хочешь объяснять…

— Тебе что, разжевать нужно? Пожалуйста. Я знаю, кто она такая. Понял теперь? Я все знаю.

«Убери свои вонючие руки! — визжит Бетани. — Пидор! Ублюдок! Я сама, понял?» Голос Неда тревожно взлетает: «Эй! Смотри, что ты натворила! Господи боже мой!»

В эту минуту открывается дверь. Входит улыбающаяся Кристин Йонсдоттир и, протянув руку, направляется ко мне. Такие лица, как у нее, притягивают взгляд. Высокий лоб, ясный, спокойный взгляд. Безмятежность.

— Габриэль! Я так рада, что мы наконец познакомились.

В соседней комнате Бетани разражается очередной тирадой.

— Габриэль, — говорит физик, не обращая внимания на шум. — Познакомься: Кристин.

Неохотно беру протянутую руку и тут же ее отпускаю.

— Кристин Йонсдоттир. Ударение на первом слоге, — с улыбкой сообщает она. — Я исландка.

В ее акценте сквозит легкая неправильность. Такой голос хочется слышать снова и снова — при условии, что ты в нее влюблен. Странно, но, похоже, наше знакомство ее ничуть не смущает. Скорее радует. Потому — озаряет меня, и я тут же краснею, — что про нас он ей, как и Неду, не обмолвился ни словом. Я ей не соперница. И никогда ею не была.

Я читала про вас, — говорю я. — Жаль только, про ударение никто не писал.

Если она и уловила иронию в моем тоне, то просто ее проигнорировала. Она по-прежнему улыбается и рассматривает меня спокойно и доброжелательно. Женщины делятся на три вида — на тех, кому возиться с косметикой лень; на тех, кому не лень; и на таких, кому косметика попросту не нужна. Вот к этим последним и принадлежит Кристин Йонсдоттир, фанатка свежего воздуха, которая и дышит-то, наверное, через раз — чтобы не загрязнять атмосферу.

— Давно ждала этой встречи. Когда изучаешь мир, каким он был пятьдесят пять миллионов лет назад, с арт-терапевтами как-то не сталкиваешься.

А с брошенными любовницами твоего бойфренда? Я бросаю на физика яростный взгляд. В ответ он пожимает плечами с таким видом, как будто его оскорбили в его лучших чувствах. Входит всклокоченный Нед и, поприветствовав Кристин, с облегченным вздохом шлепается на софу напротив меня:

— Фью-ю! Жуть какая.

— Отстрелялись? — спрашиваю я.

— Она меня поцарапала, — жалуется он и в подтверждение показывает предплечье, на котором тянется кровавая полоса. — Ну что, Кристин? Что говорит Хэриш Модак?

Исландка вздыхает:

— Все еще упирается.

— Пойду ему позвоню, — говорит физик, поднимаясь. Наверное, ему не терпится сбежать. — Нед, не могли бы вы с Кристин ввести Габриэль в курс дела?

— Нет проблем, — говорит Нед и поднимает с пола ноутбук. — Сейчас загрузится, и мы не только расскажем, но и покажем.

— Итак, Кристин. Геология, — говорю я, когда за физиком закрывается дверь, и вынимаю из мешочка под сиденьем «громовое яйцо». Больше всего мне хочется запустить им ей в голову, но вместо этого я протягиваю свое оружие ей.

Кристин Йонсдоттир берет камень, и ее лицо озаряет прелестнейшая улыбка. Глаза у нее нежного серо-зеленого оттенка. Взвесив яйцо на ладони, она осторожно его трясет.

— Сплошное. У вас никогда не возникало искушения его вскрыть?

— Жду подходящего момента. Фамильная ценность как-никак.

Она улыбается:

— Откуда оно?

— Из Невады.

— Если из пустыни Блэк-Рок, то, скорее всего, начинка у него — из красивейшего опала. Хотя встречаются и агаты. Еще бывают смеси.

Значит, она способна опознать камень так же быстро, как я — психа. Моя ненависть к ней глубже самой глубокой любви. Возвращая яйцо, Кристин свободной рукой сжимает мои пальцы вокруг яйца.

— Вы на меня сердитесь. И правильно делаете. Я должна попросить у вас прощения.

В ужасе прячусь в свою раковину. Серо-зеленые глаза смотрят на меня с невыносимым спокойствием. Выдергиваю руку. Такого прямодушия я не ожидала. Мысленно перевожу дыхание. Откровенность за откровенность.

— Да, — говорю я. — Должны.

Нед заинтересованно наблюдает за этой сценой. На скулах Кристин Йонсдоттир расцветает по красному пятну.

— Когда вы мне позвонили — вот так, как гром среди ясного неба, — боюсь, я повела себя непростительным образом. Я попросту растерялась. Мне и в голову не могло прийти, что вы узнаете мое имя и позвоните.

— Верю.

— А вы, должно быть, настоящий мастер дедукции.

— Не стоит преувеличивать. Я просто потянула за ниточку.

— Я же вам говорил, — поспешно встревает Нед. — Мы были и сами не рады, что приходится держать вас в неведении.

Он тяжело поднимается с софы и, развернув белую простыню, вешает ее на вбитые над камином гвозди. Получается нечто вроде импровизированного экрана.

— Могу только извиниться. Снова, — говорит Кристин. — Когда Фрейзер показал мне рисунки и рассказал о даре Бетани, я хотела поговорить с вами. Но он настаивал, что вы не должны знать о готовящемся вмешательстве. Это повредило бы вашей карьере.

— «Вмешательство» — любопытный эвфемизм… Но вы мне вот что объясните. В какой момент у вас возникла мысль похитить мою пациентку?

Краем глаза я замечаю, что Нед нервничает все сильнее.

— Когда стало известно о ее переводе в другое учреждение, доступа в которое у нас нет. Тот факт, что она лежала в обычной больнице, облегчил нашу задачу.

Кристин со скромным изяществом опускает глаза и задумчиво изучает пол — как будто прикидывает, не пора ли его отполировать и какое средство даст наилучшие результаты. Она явно понятия не имеет о том, что натворила, и так расстроена моей враждебностью, что впору ей посочувствовать.

Отступив на пару шагов, Нед придирчиво рассматривает свою работу, затем разворачивает проектор таким образом, чтобы изображение проецировалось на простыне, и наводит фокус. Кристин Йонсдоттир подается вперед, сцепив руки, и устремляет взгляд на экран. Несмотря на нежную кожу и тонкие, интеллигентные черты, вряд ли она часто смотрится в зеркало. Зачем? Она и так прекрасно знает, кто она такая. Эта женщина подобна старому вину, думаю я с завистью. Все лишнее давно отслоилось в осадок. А моя муть еще плавает. Наверное, потому-то Фрейзер Мелвиль и находит ее неотразимой. Возможно, ему отвратительна не только моя параплегия. Возможно, все в тысячу раз хуже, чем я думала.

— Знаете, я увидела рисунки Бетани, и мне захотелось понять, откуда взялись эти образы. Эти проекции, эти…

Видения, — договариваю я за нее. — Бредовые видения. — Почему-то мне хочется расставить все точки над «i». Наплевав на деликатность, скромность и такт.

Даже в темноте видно, как густеет румянец на скулах Кристин Йонсдоттир. Возможно, она поняла, что в моих к ней чувствах нет ничего сестринского или доброжелательного. — Бетани говорит «видения». На тот случай, если вы не знали.

Как же велик снобизм, с которым эмпирики — к ним я отношу и себя — взирают на любую метафизику, на сериалы, которыми дурят людей, на третьесортные фильмы в духе «хотите верьте, хотите нет», на программы из разряда «удивительное рядом».

— Простите, что вмешиваюсь, но я сейчас задерну шторы, — тихо говорит Нед. — Чтобы вам было видно то, что я собираюсь показать.

Мы обе рассеянно киваем. Комната погружается в темноту.

Кристин говорит:

— В этой области я не специалист, поэтому не возьмусь судить о происхождении ее… — Она изящно выкручивается: вместо слова «видения» просто поводит в воздухе у висков. — Но в том, что касается самих изображений…

Кристин хочет сказать: нам не хватает информации, чтобы определить место будущей катастрофы, — объясняет Нед и щелкает мышью. — Взгляните на это. — На простыне возникает один из рисунков Бетани. Нед настраивает резкость. — В этом изображении есть множество интересных деталей. Правда, чтобы их разглядеть, нужно иметь представление о том, как устроены буровые вышки. — Показывает на платформу и на линию, уходящую под морское дно. — Такие рисунки и заставили нас заподозрить, что Бетани увидела начало подводного оползня — результат буровых работ, ведущихся на некой платформе. К сожалению, мы не знаем, на какой именно. Все они довольно сильно отличаются друг от друга. — Тут он посылает мне шутливо-ироничный взгляд. — Человеку, открывшему то или иное месторождение, позволяют его окрестить, поэтому названия у них довольно чудные.