Если он не сможет с этим смириться, он сойдет с ума. Отпуск, о котором он мечтал пять лет, накрылся в пять минут — столько длился телефонный разговор.
«Синьор Баччи, добрый день, это Кристина Пиччино из „Франкороссо“. Я звоню, чтобы сообщить, что нам очень жаль, но ваша поездка на Мальдивы отменяется по форс-мажорным обстоятельствам».
Форс-мажорные обстоятельства?
Пришлось повторить три раза, чтобы до него дошло, что он никуда не едет.
Форс-мажорные обстоятельства — забастовка пилотов и авиадиспетчеров.
— Ненавижу, гады! — отчаянно завыл он во тьму.
Таких людей он ненавидел сильнее всего. Больше, чем арабских экстремистов. Чем юристов. Чем тех, которые за легализацию. Он возненавидел их твердо и окончательно еще в детстве, когда начал смотреть по телевизору новости и понял, что миром распоряжаются мерзавцы.
«Забастовка на рабочей неделе. Да чего вам бастовать-то?»
У них же все есть. У них зарплата, за которую он все что угодно бы отдал, у них возможность путешествовать, трахать стюардесс и управлять самолетом. У них есть все, а они еще и бастуют.
«И что я могу сказать?»
Что тут мог сказать агент Антонио Баччи, который проводил полжизни на обочине трассы, морозя задницу и выписывая штрафы дальнобойщикам, а вторую половину — в ссорах с женой? Голодовку ему, что ли, объявлять? И помереть с голоду? Нет, лучше уж сразу застрелиться, и дело с концом.
«Пшли нах!»
В конце концов, не в нем дело. Он уж как-нибудь проживет и без этих долбаных Мальдив. С разбитым сердцем, но он протянет. А вот жена нет. Антонелла этого так не оставила. С ее-то характером! Он перед ней за это будет еще тысячу лет в долгу. Она устроила ему сущий ад, словно это из-за него пилоты бастуют. Она с ним больше не разговаривала, обращалась как с чужим, швыряла перед ним тарелку и просиживала целый вечер перед телевизором.
«Почему мне так не везет? Что я такого сделал, за что мне это?
Хватит. Брось. Не думай».
Напрасное самобичевание.
Он поплотнее запахнул куртку и шагнул поближе к дороге. Из-за поворота показались огни фар, Антонио поднял жезл и взмолился, чтобы в этом «мерседесе» сидел пилот или авиадиспетчер, а еще лучше оба сразу.
— Если ты не заметил, тебя полицейский тормознул, — сообщила, затягиваясь, Мартина.
— Где? — Макс резко нажал на тормоз.
Машина завихляла по скользкой дороге.
Макс тщетно пытался справиться с управлением. В конце концов он дернул ручной тормоз (никогда не используй ручной тормоз на ходу!), и «мерседес», вильнув еще два раза, остановился в паре метров от придорожной канавы.
— Ффу-х, вот жопа… — выдохнул Макс из последних сил. — Мы чуть не свалились. — Он был белым как полотно.
— Ты его не видел? — совершенно спокойно спросила Мартина. Словно они на машинках в луна-парке катались, а не неслись по шоссе на ста восьмидесяти, рискуя свернуть шею.
— Да нет…. — Он видел голубой огонек, но принял его за вывеску пиццерии. — Что делать? — Через заднее стекло огонек полицейской машины смотрелся как маяк в бурном море. — Вернуться? — Он не мог говорить. В горле пересохло.
— А я почем знаю… Если ты не знаешь.
— Я б уехал. В такой ливень они не разглядели номер. Я б уехал. Что думаешь?
— Думаю, это полный идиотизм. Они поедут за тобой и обдерут тебя по полной.
— Тогда вернуться, что ли? — Он выключил музыку и подал назад. — Тем более что у нас все в порядке. Пристегнись. И выкинь косяк.
Даже не притормозил.
Выехал из-за поворота как минимум на ста семидесяти и спокойненько поехал дальше.
Агент Антонио Баччи не успел даже номер записать.
CRF 3… Хм. Не запомнил.
О том, чтобы начать преследование, и речи не шло. Этого ему сейчас хотелось меньше всего.
«Сяду в машину, заставлю этого придурка Мьеле подвинуть свою задницу с водительского места, переругаемся, потому что он не захочет, наконец поедем, я как чокнутый помчусь их преследовать, догоню в Орбано, не раньше, а то и в дерево впилюсь. А все для чего? Потому что какой-то недоделанный не заметил поста».
— Ааа. Ну и ночка.
«Через час закруглюсь, вернусь домой, приму душ, приготовлю деревенский суп и пойду спать, а если моя склочная женушка со мной не разговаривает, так и прекрасно. Когда молчит, она хотя бы не ноет».
Он проверил время. Пришла очередь Мьеле дежурить. Он подошел к машине, протер рукой окно и посмотрел, что там поделывает коллега.
Спит! Он дрыхнет!
Он тут торчит полчаса под дождем, а этот засранец сладко посапывает. По правилам тот, кто в машине, должен слушать радио. Если вдруг несчастный случай, а они не отзовутся, у них будут неприятности. И из-за этого придурка ему тоже достанется. Безответственность. Год в полиции работает и считает, что может дрыхнуть, пока за него работают.
И не в первый раз. И вообще Мьеле ему не нравился. Вызывал инстинктивную неприязнь. Когда Баччи ему рассказал, что никуда не едет из-за забастовки пилотов и что его жена взбеленилась, тот ни слова доброго ему не сказал, никак не поддержал, заявил только, что его никогда не наебут туристические агентства и что в отпуск он ездит на машине. Ну и молодец! И рожа у него тупая. Нос картошкой, жабьи глазки. Белобрысые патлы, намазанные гелем. И улыбается во сне.
«Я тут торчу под дождем как дурак, а он дрыхнет…»
Гнев, потушенный с таким трудом, начал вновь подниматься, как удушливый газ, по пищеводу. Чтобы успокоиться, он попытался считать. «Раз, два, три, четыре… К черту!»
Лицо искривилось в безумной ухмылке. И он бешено застучал кулаками по лобовому стеклу.
Бруно Мьеле, полицейский, сидевший в машине, на самом деле не спал.
Откинувшись на подголовник и закрыв глаза, он размышлял о том, что Грациано Билья недурно поступил, трахнув Делию, но, трахнув актрисулю, он поступил в тысячу раз лучше.
Актрисули, которые на вторых ролях, они в тысячу раз лучше, чем большие актрисы.
Но больше всего его возбуждали ведущие спортивных передач. Необъяснимо, но, когда такие вот поблядушки говорили про футбол и даже позволяли себе строить прогнозы, кто выиграет чемпионат (всегда ошибались), или оценивать тактику игры (всегда по-идиотски), у него тут же вставало.
Он догадался, зачем нужны такие передачи. Чтобы спаривать актрисуль с футболистами. На самом деле ради этого, а остальное так, декорации. А доказательство — они часто потом играли свадьбы.
Президенты футбольных обществ устраивали эти программы, чтобы игроки могли потрахаться, а потом, значит, футболисты оказывались перед ними в долгу и шли играть за их команды.
Если бы он не стал полицейским, он хотел бы стать футболистом. Зря он так рано бросил играть. Вот только как узнать, что тебе потом пригодится?..
«Да, хотел бы я быть футболистом».
Не просто футболистом: если ты обычный футболист, актрисулям на тебя глубоко наплевать, нет, чтоб на тебя обращали внимание, нужно стать таким, как Дель Франко. Тогда будут приглашать на передачи и можно будет всех трахать: Симону Реджи, Антонеллу Кавальери, Мириану… Мириану, Луизу Сомайни, когда она еще работала на канале ТМС, и Микелу Гуаданьи. Да, всех без разбора.
Он возбуждался.
Интересно, кто из них самая развратная?
«Гуаданьи. Как меня заводит Гуаданьи! Выглядит как примерная девочка, а на самом деле, поди, блядища будь здоров. Только чтобы к ней подкатить, надо быть атлетом».
И он продолжил мечтать об оргии с Микелой, Симоной и ведущим Андреа Мантовани.
И улыбнулся. На открывая глаз. Счастливый, как дитя.
Тук-тук-тук-тук.
От нескольких сильных ударов он буквально подскочил.
— В чем дело? — Он вытаращил глаза и завопил: — А-а-а-а-а!
Через стекло на него смотрела ужасная харя.
Потом он его признал. Баччи, придурок!
Мьеле приоткрыл окошко на пару сантиметров и заорал:
— Ты что, тронулся? Со мной чуть инфаркт не случился! Чего надо?
