И тут Грациано допустил ошибку.

Так же, как он ошибся, когда предложил Эрике выйти за него замуж, как ошибся, рассказав об этом всем своим друзьям, как ошибся, подсыпав Флоре «Спайдермен», как ошибался почти каждый день все свои сорок четыре года, и неправду говорят, будто на ошибках учатся, это не так, бывают люди, которые совершают ошибки, но ничему не учатся, наоборот, продолжают их совершать, уверенные в том, что они правы (или не осознающие, что они творят), и жить с такими людьми, как правило, плохо, но и это тоже ничего не значит, потому что такие люди легко переносят свои ошибки и продолжают жить, растут, влюбляются, производят на свет новых людей, старятся и по-прежнему совершают ошибки.

Такова их несчастная участь.

И такова была участь нашего бедного жеребца.

Бог знает, что взбрело ему в голову, бог знает, о чем он думал и как возникла в его голове эта злополучная мысль.

Грациано хотел большего. Он хотел получить полный набор, хотел и на елку влезть и рыбку съесть, хотел луну в ведерке, хотел найти и обезвредить, черт его знает, чего он хотел, — в общем, он хотел лишить ее девственности и спереди и сзади.

Он хотел поиметь Флору Палмьери в зад.

Раздвинул ей ягодицы, плюнул туда и ткнул членом в эту черную дыру.

Ей словно кирпич упал на голову.

Без предупреждения.

Боль поразила ее внезапно, как электрический разряд, острая, как стекло. И не там, где должно было, а…

«Не-е-ет! Он меня!..»

Она дернулась вправо и одновременно распрямила левую ногу, ударив Грациано Билью пяткой в кадык.

Грациано падал назад. Раскинув руки. Раскрыв рот. Падал на спину.

Бесконечно долго.

А потом погрузился в горячую воду. Ударившись головой о камень. И снова всплыл на поверхность.

Парализованный.

Вокруг была чернота, в которой плясали невесть откуда взявшиеся цветные огни.

За что она меня ударила?

Течение несло его к середине водоема. Он скользил по покрытым водорослям камням, как дрейфующее судно. Пятки тащились по илистому дну.

Должно быть, она попала в одну из тех особых точек, удар по которым обращает человека в неподвижный манекен, одну из тех точек, которые известны японским мастерам боевых искусств.

«Как странно…»

Он соображал, но не мог пошевелиться. Он чувствовал, как холодный дождь капает ему на лицо, и понимал, что теплый поток несет его к водопаду.

Флора присела у камня.

Дядя Армандо плавал в центре озера. Это не мог быть он. Дядя Армандо живет в Неаполе. Это Грациано. Но ей по-прежнему виделся живот дяди Армандо, торчащий, как островок, среди серного пара, и его нос, разрезающий воду, как акулий плавник.

И вода уносила дядю Армандо — или кто он там.

Дядя Армандо/Грациано с трудом поднял руку:

— Флора… Флора… Помоги мне…

«Нет, я не буду тебе помогать… Не буду тебе помогать…»

«Флора, это не дядя Армандо.»

Ну вот, наконец-то мама снова заговорила.

«Он мерзавец. Он пытался…»

— Флора, я не могу двиг…

«Он упадет в водопад…»

— Помогите! Помогите.

«Шевелись. Давай. Не дури. Живо!»

Флора на четвереньках сползла в воду. Она хваталась за ветки деревьев, чтобы ее не унесло. Но вот один сук обломился, и она оказалась на глубине; барахталась, отплевывалась, а течение уносило ее. Она пыталась вернуться на берег, но безуспешно. Оглядевшись, она увидела Грациано всего в паре метров от водопада. Он зацепился за камень, но рано или поздно течение снова захватило бы его и уволокло вниз, в пучину.

— Флора! Флора! Ты где? — Грациано звал, как слепой, сбившийся с дороги. Немного взволнованно, но без тени страха. — Флора!

— Я тут, ид… — Она глотнула мерзкой воды. Откашлялась и снова бросилась к центру озерца, гребя руками, пробралась между двумя торчавшими из воды камнями и уцепилась за подводный камень.

Грациано был в метре от нее. Водопад — в трех.

Флора протянула руку; чуть-чуть, черт побери, совсем чуть-чуть, всего каких-нибудь проклятых десяти сантиметров ей не хватило, чтобы схватить Грациано за торчавший из воды большой палец ноги.

«Я не могу его потерять…»

— Грациано! Грациано, вытяни ногу. Мне не дотянуться! — заорала она, пытаясь перекричать грохот водопада.

Он не отвечал («Он умер? Нет, он не может умереть!»), но потом до нее донеслось:

— Флора!

— Да! Я тут! Ты как?

— Ничего. Я, кажется, ударился головой.

— Извини. Прости. Я не хотела! Мне так жаль.

— Нет, ты меня извини. Я был не прав…

Эти двое, у самого водопада, посреди несущегося потока, извинялись друг перед другом как две пожилые дамы, забывшие послать друг другу рождественские открытки.

— Грациано, вытяни ногу.

— Сейчас попытаюсь.

Флора протянула руку. А Грациано — ногу.

— Я тебя держу! Я тебя держу! Грациано, я тебя держу! — крикнула Флора, ей хотелось смеяться и вопить от радости. Она держала его за большой палец ноги, она его поймала. Покрепче уцепившись за камень, она потянула его и притащила к себе, вырвав у течения, и, когда наконец он оказался рядом, она обняла его, а он обнял ее.

И они целовались.

В первые часы 11 декабря метеорологическая ситуация улучшилась.

Сибирский циклон, расположившийся над средиземноморским бассейном и обрушивший холод, ветер и дождь на весь полуостров и Искьяно Скало в частности, был вытеснен фронтом высокого давления, идущим из Африки, который очистил небо, и теперь оно было готово к новой встрече солнца, пока еще не поднявшегося над горизонтом.

В четверть девятого утра Итало Мьеле выписали из госпиталя.

Со своим разбитым носом и двумя фиолетовыми кругами вокруг глаз он напоминал старого боксера, который многих отправил в нокаут, прежде чем рухнуть на настил.

За ним приехали сын и жена, погрузили его в машину и отвезли домой.

Примерно в то же время Алима сидела в большом зале аэропорта Фьюмичино вместе с сотней других нигериек. Сидела, скрестив руки на животе, и пыталась уснуть.

Она не имела ни малейшего представления о том, когда ее рейс. Никто не взял на себя труд сообщить нелегалам о времени их вылета. Но в любом случае рано или поздно она окажется на борту.

Ей хотелось горячего молока. Но перед автоматом выстроилась километровая очередь.

Она вернется в свою деревню и увидит троих детей — единственное слабое утешение.

А что потом?

А что потом, ей и знать не хотелось.

Лючия Палмьери лежала в своей кровати. Жива-живехонька.

Флора облегченно вздохнула.

— Мамочка, как ты?

Сегодня ночью ей опять снились серебристые коалы. Они несли на плечах труп ее матери вдоль пустынной Аврелиевой дороги. А по сторонам были камни, кактусы, койоты и гремучие змеи.

Флора проснулась, уверенная, что мама умерла. Выскочив из постели, она побежала в ее комнатку, зажгла свет…

— Мамочка… Прости меня. Я знаю, уже поздно… Ты, наверное, проголодалась? Сейчас покормлю тебя.

Она бросила ее. На целую ночь мать перестала владеть ее мыслями.

Флора приготовила пюре. Накормила мать. Убрала за ней. Причесала ее. И поцеловала.

А потом встала под душ.

Кожа и волосы пропахли серой. Пришлось сполоснуть их несколько раз, чтобы избавиться от неприятного запаха. Приняв душ, она вытерлась и осмотрела себя в зеркало.

Лицо осунулось. Под глазами круги. Но таких сияющих и живых глаз у нее прежде не было никогда. Она не чувствовала усталости, хотя спала всего пару часов. И опьянение прошло, не оставив неприятных последствий. Втирая в кожу увлажняющий крем, она обнаружила на ногах и спине болезненные царапины и синяки. Должно быть, она их заработала, когда ее отшвырнуло течением на камни. Еще у нее покраснели соски. И ныли кончики пальцев.