Баччи подошел к напарнику и ошарашенно спросил, что происходит.

— А, вот и ты. — Мьеле поднял голову и расплылся в счастливой улыбке. — Ничего. Я тут объясняю кое-что.

— Почему он в трусах?

Парень дрожал как осиновый лист, а на лбу у него была рана.

— Я его обыскивал. Я их застукал за курением гашиша. Они мне кое-что отдали, но у меня есть обоснованные подозрения, что у них с собой еще, где-то в машине. Надо проверить…

Баччи взял его за руку и оттащил подальше, где эти двое не могли их услышать.

— Ты что, головой ударился? Ты его избил? Если они на тебя заявят, в тюрьму сядешь.

Мьеле вывернулся.

— Сколько раз тебе говорить, не трогай меня! Я его не бил. Он сам упал. Все под контролем.

— А зачем на девушке наручники?

— Она истеричка. Она пыталась на меня напасть. Успокойся. Ничего не случилось.

— Слушай. Нам надо немедленно ехать в школу в Искьяно. Там происшествие. Кажется, кто-то проник в здание и там даже стреляли…

— Как стреляли? — Мьеле задергался. — В школе слышали выстрелы?

— В школе?

— Я же сказал: да.

— О боже-боже-боже-боже-боже… — Он поднес дергающиеся, как паучьи лапки, руки к лицу и принялся щипать себя за губы и за нос, ворошить волосы.

— Что с тобой?

— Кретин, там мой отец. Сардинцы! Папа был прав. Поехали, поехали, быстро, нельзя терять время… — испуганно проговорил Мьеле и направился к парочке.

Ах да. Баччи и забыл. Отец Бруно школьный сторож.

Мьеле подбежал к парню, который уже поднялся на ноги, подобрал с земли его одежду, ставшую грудой мокрого тряпья, сунул ему в руки, потом подошел к девушке, освободил ее, пошел назад, но вдруг остановился.

— Послушайте хорошенько, вы оба. На этот раз вы избежали неприятностей, в следующий не выйдет. Завязывайте с травой. От этого мозги размякают. И нечего ходить в таком виде, я вам советую. Нам надо ехать. И вытритесь, а то простудитесь. — Потом обратился к парню. — И скажи отцу, потрясающая машина.

Потом он догнал Баччи, оба полицейских сели в машину и уехали, включив сирену.

Макс смотрел, как они исчезли на Аврелиевой дороге. Он бросил одежду, натянул штаны, подбежал к Мартине и обнял ее.

Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, довольно долго. И молча плакали. Они запустили руки друг другу в волосы, а холодный дождь продолжать литься на них.

Они стали целовать друг друга. Сначала в шею, потом в щеки и наконец в губы.

— Давай сядем в машину, — сказала Мартина и потянула его за собой. Они закрыли окна и включили кондиционер так, что в салоне через пару минут стало жарко, как в печке. Они разделись, вытерлись, надели на себя самое теплое, что у них было, и снова стали целоваться.

Так Макс Францини преодолел страх поцелуя.

И эти поцелуи были первыми в долгой череде. Макс и Мартина стали встречаться и встречались три года (на второй год у них родилась девочка, которую назвали Стеллой), а потом поженились в Сиэтле, где открыли итальянский ресторан.

Несколько следующих дней в доме в Сан-Фолько они размышляли над тем, стоит ли заявить на этого ублюдка, но потом решили этого не делать. Неизвестно, как все обернется, к тому же в дело замешана трава и взятая тайком машина. Лучше бросить эту затею.

Но эта ночь навсегда осталась в их памяти. Ужасная ночь, когда они имели несчастье нарваться на агента Мьеле и счастье пережить ее и найти друг друга.

Макс завел мотор, поставил диск «REM» и уехал, навсегда покидая нашу историю.

Дзынь-дзынь-дзынь.

Когда зазвонил телефон, учительнице Флоре Палмьери снилось, что она в кабинете косметолога. Она лежала, спокойная и расслабленная, на кушетке, и тут дверь открылась и в комнату вошла дюжина серебристых коал. И учительница почему-то знала, что сумчатые зверьки пришли обрабатывать ей ногти на ногах.

В лапках они держали щипчики и танцевали вокруг нее, весело напевая.

«Трын-тын-тын. Мы коалы-медвежата, миленькие крошки, обработаем тебе аккуратно ножки. Трын-тын-тын. Дзынь-дзынь-дзынь».

Со щипчиками в лапках.

«Дзынь-дзынь-дзынь».

А телефон все звонил.

Флора Палмьери открыла глаза.

Темно.

«Дзынь-дзынь-дзынь».

Нащупала рукой трубку, зажгла лампу у кровати.

Взглянула на электронные часы на тумбочке у кровати.

Без двадцати шесть.

А телефон все звонил.

Да кто это может быть?

Она встала, сунула ноги в тапочки и побежала в гостиную.

— Алло?

— Алло? Извините, что рано… Это Джованни Козенца.

Директор!

— Я вас разбудил? — неуверенно спросил он.

— Ну, сейчас без двадцати шесть.

— Прошу прощения. Я бы не стал вам звонить, но случилась серьезная неприятность…

Флора попыталась представить себе, какая такая серьезная неприятность могла заставить директора разбудить ее в такую рань, но на ум ничего не приходило.

— Что случилось?

— Ночью в школу залезли. Они все поломали…

— Кто?

— Вандалы.

— Как?

— Ну, они залезли и сломали телевизор и видеомагнитофон, исписали все стены краской, закрыли на цепь школьные ворота. Итало пытался задержать их, но сам оказался в больнице, а тут приехала полиция…

— Что с Итало?

— Кажется, сломал нос и повредил руки.

— Но кто это был?

— Неизвестно. Там остались надписи, судя по которым это учащиеся школы, не знаю… В общем, вот. Здесь полиция, нужно много всего сделать, принять решения, и эти надписи…

— Какие надписи?

Директор замялся.

— Скверные надписи…

— Какие скверные?

— Скверные. Скверные. Отвратительные, синьора Палмьери.

— Скверные надписи? Что там написано?

— Ничего… Вы не могли бы приехать?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Да, конечно, я еду… Собираюсь и еду… Через полчаса, хорошо?

— Да. Я вас жду.

Учительница повесила трубку, она была потрясена.

— Мамочки, что же теперь будет?

Две минуты она ходила туда-сюда по комнате, не зная что делать. Она была женщина методичная и в непредвиденных обстоятельствах впадала в панику.

— Правильно, сначала в ванную.

«Та-та-та-та-та-та-та…»

Грациано Билье казалось, что в голове у него летает вертолет.

Какой-нибудь «Апач», большой военный вертолет.

А если он поднимал голову от подушки, становилось еще хуже, потому что вертолет извергал напалм в его больной мозг.

«Как дела? Тебе ведь вовсе не хреново? Все прошло хорошо? Я живу на полную катушку и без нее… Пуф!»

Подумать только, все шло гладко до тех пор, пока он не вошел в этот сраный бар «Вестерн».

Воспоминания о ночи походили на темное, изъеденное молью полотнище. Повсюду дыры, через которые пробиваются лучики света.

Он оказался на пляже. Это он помнил. Был собачий холод на этом говнопляже, а он уполз куда-то и оказался в итоге на земле между кабинок. Лежал под дождем и пел.

«Волна к волне, корабль, дрейф, бананы, фонари… Та-та-та-та-та…»

Немедленно надо что-то принять.

Какую-нибудь волшебную пилюлю, которая уничтожит вертолет, застрявший в его голове. А то его лопасти перемалывали мозг, как ванильный десерт «Данетт».

Грациано протянул руку и зажег свет. Открыл глаза. Зажмурился. Медленно открыл снова и увидел Джона Траволту.

«Я хотя бы дома».

По утрам Флора Палмьери соблюдала долгий ежедневный ритуал.

Прежде всего принять душ, гель для душа — с запахом ирландского ландыша. Потом прослушать по радио первую часть передачи «Здравствуй, Италия» с Элизабеттой Баффиджи и Паоло д'Андрейсом. А потом завтрак со злаками.

Этим утром все перевернулось с ног на голову.

Очень скверные надписи. Сто процентов — там написано о ней.

Кто знает, что именно написано.

В глубине души она даже была довольна. По крайней мере, теперь директор и замдиректора, перед лицом очевидного, примут какие-нибудь меры.