…побольше и посильнее… Это было бы проще».
Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. Он уже видел перед собою конец счастливых школьных лет, но не мог ничего поделать. Голова отказывалась работать, когда он пытался думать о последствиях: взыскание, исключение, разоблачение. Ему казалось, что у него в горле застрял огромный ком.
Он подошел к Баччи:
— Ну скажи ему. Останови его, прошу тебя.
— А что я ему скажу? — уныло пробормотал Баччи.
Пьерини тем временем продолжал терзать остатки колонок. Потом обернулся и что-то увидел. Рот его искривился в мерзкой ухмылке. Он направился к высоким металлическим полкам, где лежали книги, электроприборы и прочие учебные материалы.
Что он еще задумал?
— Ронка, поди сюда. Дай руку. Подсади меня.
Ронка подошел, сцепил руки. Пьерини оперся на них правой ногой и забрался наверх. Он смахнул рукой на пол картонную коробку, которая раскрылась, и из нее выкатился десяток цветных баллончиков с краской.
— А теперь повеселимся!
24
Что за придурок повесил цепь на замок?
Несчастный идиот, который мечтает остаться на второй год.
Итало крутил цепь в руках, не зная, что делать.
Его уже начали доставать эти дурацкие шутки.
Да что с этими детьми творится?
Ты им слово скажешь — они тебе десять и смеются прямо в лицо. Не уважают ни учителей, ни школу — никого. В тринадцать лет они уже встали на прямую дорожку к преступности и наркомании.
«Во всем виноваты родители».
Алима высунула голову в окошко:
— Итало, что случилось? Почему ты не открываешь? Холодно.
— Посиди тихонько. Я думаю.
«На этот раз, видит Бог, я им устрою».
Нужно остановить их и наказать, а иначе в следующий раз они подожгут школу.
«Но как мне теперь попасть внутрь?»
Он был взбешен не на шутку. Исходил желчью и испытывал зверское желание все крушить.
— Итало?!
— Ну что еще? Не мешай! Не видишь, я думаю? Сиди тихонеч…
— Да пошел ты! Отвези меня обрат…
Бум-м.
Взрыв.
В школе.
Глухой, но сильный.
— Что за чертовщина? Ты тоже слышала?
— Что?
— Как что? Взрыв!
Алима указала в сторону школы:
— Да. Вон там.
Итало Мьеле понял. Понял все.
Все стало ему абсолютно, полностью, совершенно ясно.
— САРДИНЦЫ! — запсиховал он. — ЧЕРТОВЫ САРДИНЦЫ!
Потом, осознав, что орет как дурак, он приложил палец к губам, доковылял, покачиваясь как орангутан, до Алимы и продолжил вполголоса:
— Мать моя женщина, сардинцы! Это не дети ее повесили, цепь-то. В школе сардинцы.
Алима ошеломленно поглядела на него:
— Сардинцы?
— Говори по-ти-ше! Сардинцы. Да, сардинцы. Цепь повесили они, ясно? Так они могут воровать спокойно.
— Не знаю… — Алима сидела в машине и доедала тирамису. — Итало, а кто такие сардинцы?
— Что за вопросы! Сардинцы — это сардинцы. Но они крепко ошиблись. Я им покажу. Ты жди здесь. Не уходи никуда.
— Итало?
— Тихо. Говорю тебе, молчи. Жди.
Итало поковылял вокруг школы, приволакивая больную ногу.
Ни в одном окне свет не горел.
«Я не ошибся. Взрыв Алима тоже слышала».
Он прошел еще.
Холод забирался под воротник, зубы стучали.
«Может, просто упало что-то? Был сквозняк, дверь хлопнула. Но как же цепь?»
Потом он заметил слабое свечение с задней стороны здания. Оно шло из-за решеток на окнах класса технических средств обучения.
— Вот о… ни где, сардинцы.
Что ему делать? Вызвать полицию?
Он прикинул, что ему понадобится по меньшей мере минут десять, чтобы доехать до комиссариата, еще десять, чтобы объяснить этим тупицам, что в школе воры, и еще десять, чтобы вернуться. Полчаса.
Слишком долго. За полчаса их уже и след простынет.
Нет!
Он должен сам поймать их. Взять их с поличным.
Наконец-то он сможет кое-что предъявить этим уродам из «Стейшн-бара», которые над ним насмехались.
«Итало Мьеле никого не боится».
Вопрос только в том, как перебраться через ворота.
Он побежал к машине, пыхтя, как насос для резиновых лодок. Схватил Алиму за руку и вытащил ее и наружу.
— Давай, ты мне должна помочь.
— Оставь меня в покое. Отвези меня на шоссе.
— Да что ты заладила: отвези, отвези. Ты мне должна помочь, и все тут. — Итало тащил ее к воротам. — Сейчас ты присядешь на корточки, а я заберусь тебе на спину. Потом ты встанешь. Так я смогу перелезть. Садись давай.
Алима отрицательно качала головой и упиралась ногами. Это была абсурдная идея. Как минимум она себе грыжу заработает.
— Садись! — Итало положил руки ей на плечи и пихал ее к земле, пытаясь заставить согнуть ноги.
— Нет-нет-нет, не хочу! — сопротивлялась Алима.
— Тихо! Тихо! Садись! — Итало не сдавался и пытался одновременно и вскарабкаться женщине на плечи, и заставить ее присесть. — Садись! — Убедившись, что это не действует, он принялся умолять: — Прошу тебя, Алима! Ты должна мне помочь. Иначе мне конец. Я должен следить за школой. Меня уволят. Меня выгонят. Пожалуйста, помоги мне…
Алима фыркнула и на мгновение расслабилась. Итало быстро этим воспользовался, толкнул ее вниз и одним махом, чего сложно было ожидать при его массе, влез ей на плечи.
Когда он взгромоздился ей на плечи, они превратились в уродливого великана. С кривыми черными ножками. Туловищем, напоминавшим по форме бутылку кока-колы. Четырьмя руками и маленькой круглой, как шар для боулинга, головой.
Алима под тяжестью в сто с лишним килограммов не могла управлять своими движениями и шаталась то вправо, то влево, а Итало сверху качался вперед-назад, как ковбой на родео.
— Охххх! Оххххох! Куда ты? Так мы упадем. Ворота там. Иди прямо. Поворачивай! Поворачивай! — пытался направлять ее Итало.
— Я не… могу…
— Так мы упадем! Вперед! Вперед! ИДИ, ЧЕРТ ТЕБЯ ВОЗЬМИ!
— Не получа… Слезай. Сле…
Алима попала ногой в ямку и сломала каблук. На мгновение она замерла, пытаясь удержаться, сделала пару шагов, окончательно потеряла равновесие и рухнула. Итало полетел вперед и, чтобы не упасть, ухватился обеими руками за шевелюру Алимы, как за гриву разгоряченного жеребца.
Что оказалось весьма опрометчиво.
Итало плюхнулся лицом в грязь, разинув рот и сжимая в руках парик.
Алима прыгала, схватившись за голову: вместе с париком он выдрал у нее изрядное количество волос. Увидев наконец, что он лежит неподвижно, лицом в луже, подскочила к нему.
— Итало! Итало! — Она перевернула его на спину. — Что с тобой? Ты не умер?
Все лицо Итало было покрыто слоем грязи. Он открыл рот и начал отплевываться, потом открыл глаза и, проворно поднявшись на ноги, побежал к машине.
— Нет, я не умер. А вот сардинцы — покойники.
Он открыл дверцу, снял машину с ручного тормоза и стал толкать к воротам. Влез на капот, а потом на крышу. Схватился за верх решетки. И попытался перелезть.
Безуспешно. У него ничего не получалось. Руки оказались слабоваты, не хватало силы подтянуться.
Стиснув зубы, он сделал еще одну попытку.
Никак.
Он побагровел, сердце бешено бухало в ушах.
«Сейчас тебя хватит инфаркт и ты свалишься отсюда и помрешь, как последний кретин, погеройствовать решил».
И если рациональная, осторожная часть его сознания говорила ему, что надо бросить эту затею, сесть в машину и поехать в полицию, то другая, принадлежавшая упрямому ослу, требовала не сдаваться и попробовать снова.
На этот раз, вместо того чтобы подтягиваться на руках, Итало с трудом задрал повыше свою больную ногу и поставил ее на край стены. Теперь было полегче. Никто никогда бы не подумал, что он способен на такое усилие. Он подтянулся и вскоре переполз на крышу своего домика.
Полежал немного, распластавшись, приходя в себя, переводя дух и ожидая, когда сердце, колотившееся как сумасшедшее, сбавит обороты.
Спуститься было куда проще. Старая деревянная лестница, служившая для сбора черешни, стояла у стены дома.
