Наблюдательный пост неподалеку от дома он занял заблаговременно. Площадка со скамейками под навесом – такие возле каждого подъемника устроены. И обычное дело, чтобы там кто-нибудь кого-то дожидался. Мужчина в низко надвинутом картузе, с расстегнутой объемистой сумкой, из которой выглядывали пучки кудреватой зелени, не должен был вызывать подозрений. Зелень – это значит, он ее разносит, куда велено, честно зарабатывает. А о том, что внизу, под кульками с товаром, лежит собственноручно изготовленный «морок», накрытый картонной коробкой, чтобы торчащие из спины кости оставались в сохранности, ни одна проныра не догадается.

Дамочка чаще всего пользовалась подъемником, чтобы не ходить до закусочной по четырем маршам ступенек. Сегодня она была в черной холле с бисерным узором – значит, вернется не скоро, а колечко надела, как недолго было вычислить, с янтарем. Прислуга, такая же пожилая, как ее нанимательница, еще утром появилась со стороны длинного железного моста для пешеходов, соединявшего Крупяную горку с соседней.

Украдкой плюнув себе под ноги – на удачу, – Клетчаб направился к дому.

Подъезд с наступлением темноты запирался, и открыть его могли только жильцы своими ключами, зато днем вход свободный. Луджереф шагал к дверям уверенно, без спешки, не зыркая то направо, то налево. Разве что замедлил шаг, чтобы всмотреться в номер и после по-быстрому заглянуть в выуженную из кармана записную книжку: новый разносчик хочет удостовериться, что не ошибся адресом, – деталь, лишний раз убеждающая возможных наблюдателей в том, что он именно тот, кем кажется.

Поднялся на четвертый этаж, позвонил.

– «Зеленые друзья»! Свежий лучок заказывали?

Отворившая ему прислуга не могла припомнить, чтобы они с хозяйкой заказывали свежий лучок. Он начал улыбчиво сокрушаться – надо же, накладочка вышла! – а потом принялся уговаривать ее что-нибудь взять для супа, мысленно изнывая: «Ну, когда же ты, сучка старая, отвернешься хоть на минуту?»

Бумажные кульки с зеленью Клетчаб разложил на полу, будто бы с целью заинтересовать эту окаянную вареную рыбину своим товаром. Зев расстегнутой сумки перекрывало донце большой картонной коробки, под которой было спрятано страшило.

– Сейчас я еще посмотрю, что у нас тут есть… – флегматично и с долей сдержанного удовольствия, словно ее несказанно увлек весь этот процесс, произнесла сухопарая служанка, отворяя облицованную деревом и украшенную поверху богатой резьбой дверцу холодильника.

Ну наконец-то! Без единого лишнего шороху – специально тренировался у себя в мансарде – он снял страховочную коробку, подхватил под брюхо куклу. С ней надо бережно, чтобы не пораниться о торчащую кость или о гнусное ржавое лезвие и в то же время ничего не своротить.

Он пихнул страшило под стол, картонку тут же спрятал обратно в сумку. Вот же незадача, лески перепутались… Но ничего, оно и так шевелится, слегка покачивается на пружинных ногах – словно приседает, изготавливаясь к прыжку.

Совершая все эти действия, Луджереф не переставал говорить, нахваливая «сочную, как из деревни, зелень, которая полезна для желудка и напоминает нам о летнем солнышке». Не умолк он и когда женщина повернулась. Он ведь смотрел на нее, а не назад и будто бы знать не знал, что там у него за спиной, под разделочным столом, возле обшарпанной и чем-то заляпанной кухонной стенки…

Нелепо взмахнув руками, служанка выпучила глаза и разинула рот, издав неожиданно тонкий нечленораздельный возглас.

– Да вы что, все у нас свежайшее, только сегодня утром срезали! – заверил ее Клетчаб, изобразив обиженное недоумение.

Так и не закрыв дверцу холодильника, она попятилась к выходу, уставившись мимо присевшего возле своей сумки разносчика. Здесь был риск переиграть, но он же не тупак, не вчерашний! Враз перестав улыбаться, скроив настороженную гримасу, оглянулся через плечо – и с паническим воплем рухнул на четвереньки прямо на разложенные на полу кульки с зеленью. Якобы потерял равновесие. Одновременно потянул за леску, страшило пошевелилось, и тогда женщина с визгом ринулась вон. Из прихожей донесся грохот, потом стук распахнувшейся двери.

Как рекомендуется вести себя при встрече с воплотившимся наваждением, Луджереф знал. Брошюры-памятки вручили всем новоприбывшим иностранцам еще в порту, в конторе Гостевого Управления. Не суетиться, не нервничать, немедленно отойти подальше от морока, предупредить окружающих, немедленно связаться с полицией и/или с Гильдией Убийц Наваждений, чтобы прислали специалиста.

Судя по доносившимся с лестницы истошным крикам, вскоре кем-то подхваченным, эта дурында «предупреждала окружающих». Досадно, что она сразу бросилась бежать, нет бы увела с собой старика-хозяина – для Клетчаба оно было бы удобнее. Но ничего не попишешь, придется работать в тех условиях, какие есть.

Времени в обрез. Небось кто-нибудь из соседей уже по телефону названивает: «Приезжайте, у нас тут морок завелся!» Специалиста из Гильдии куклой не обманешь. Эти парни работают в масках, позволяющих вмиг отличить наваждение от чего угодно другого.

Подхватив страшило, с сумкой в другой руке Клетчаб отправился в комнаты. Где тут хозяйкина спальня? Шкатулка с драгоценностями должна стоять на комоде или на туалетном столике перед зеркалом. Или, может, у этой пунктуальной перечницы все разложено по футлярчикам и попрятано в ящики секретера?

Из подъезда доносился шум общей суматохи, хлопали двери. Наверняка эти всполошенные тупаки уже вызвали убийцу из Гильдии.

А тут в одной из комнат какое-то копошение… Дед заинтересовался происходящим, чтоб его. Луджереф едва успел опустить куклу на пол посреди гостиной и на несколько шагов отступить, когда дверь отворилась, на пороге появился высохший, как мумия, старикан в пижаме. Он еле ковылял, придерживаясь за стенку.

Дернул за леску. Ощетиненный обглоданными костями, посверкивая красной фольгой всех шести глаз, «морок» в налипших растрепанных перьях и пятнышках засохшей крови зловеще закачался на пружинящих ножках.

– Здесь наваждение! – выпалил Клетчаб. – Меня послали вас предупредить! Идите к выходу, не делая резких движений, специалисты к нам уже едут!

Деда с перепугу угораздило споткнуться на ровном месте и упасть. Впрочем, помешать он всяко не сможет.

Жадно оглядывая двери – которая из них нужная? – грабитель шагнул вперед, а леска, мерзопакость этакая, зацепилась за стул, и кукла, несмотря на утяжелители в чулочках, опрокинулась на бок. Словно черная подушка в перьях валяется посреди гостиной, измазанная и утыканная всякой дрянью.

– Жулик! – Старикан, полусидя на полу, рассмеялся негромким кашляющим смехом. – Какое там наваждение, это ж одно шаромыжничество…

Похолодевший Клетчаб оглянулся. Этот хрыч мало того, что раскусил фальшивку, так еще неловко совал руку в карман пижамы. Что у него там – ножик? А вдруг пистолет?..

Схватив со стола литую чугунную статуэтку в виде моряка за штурвалом, он с размаху врезал деду по лысому черепу, обтянутому сухой желтоватой кожей в чешуйках перхоти. Хрустнуло. Для верности еще раз ударил, хотя кость и так уже проломилась, из раны выступила кровь. Старик распластался на ковре, закатив помутневшие глаза.

Охваченный истерическим возбуждением, Луджереф обшарил карманы пижамы. Фу ты, никакого пистолета – он, оказывается, хотел достать флакон с таблетками! Надо же было из-за ерунды так перенервничать, а все старый сучок виноват.

Отпечатков ни на чугунной финтифлюшке, ни где-то еще не осталось, не тупак же, перчатки надел, но теперь тем более надо поспешить, а то как пришьют ему убийство – и тогда дела станут совсем веселые.

Дамская спальня находилась за левой дверью. Драгоценности лежали в шкатулке, одетой в кокетливый кружевной чехольчик. Вот оно, колечко с изумрудом… Содержимое шкатулки Луджереф пересыпал в чулок, нарочно для того прихваченный, и, завязав его, спрятал во внутренний карман.

В ящике комода, в коробке из-под конфет, нашлась довольно толстая пачка купюр разного достоинства. Неплохая пожива.