— Не улавливаю, к чему вы, патрон.

— Как умер Пьер Андрези?

— Сгорел заживо…

— Чего было вдосталь в его мастерской?

— Книг… О! Выходит, автор послания подтверждает наш вывод, патрон! Это был намеренный поджог!

— Именно. При том некий «леопард», фигурирующий в газетах и, судя по всему, ответственный за несколько преступлений, пытается убедить нас, что он тут ни при чем. А также приглашает встретиться.

— При условии, что это он автор послания.

— Единственный способ выяснить наверняка, Жозеф, — пойти завтра на встречу.

— Вместе, а, патрон?

Виктор вырвал из тетради заказов лист с надписью «ЛЕОПАРД НЕ ВИНОВАТ», сложил вчетверо и сунул в карман.

— Вместе, обещаю.

— Черт возьми, патрон! — вдруг спохватился Жозеф.

— Что еще?

— Не складывается. Помните, что сказала Мариетта Тренке? В год войны с Пруссией ей было одиннадцать-двенадцать лет. А Сакровиру исполнилось двадцать.

— К чему вы клоните?

— Математика, патрон! Какой у нас нынче год?

— Вы надо мной издеваетесь? Девяносто третий… О боже! Война с Пруссией была в семидесятом — семьдесят первом, прошло двадцать два года, Сакровиру сейчас должно быть сорок два или сорок три, а Пьеру Андрези было под шестьдесят! Значит, Сакровир…

— Если это не Пьер Андрези, то кто?..

Вторник 25 июля

Фредерик Даглан до полуночи проторчал в пустом сарае под боком собственного дома, дожидаясь, когда наконец инспектор Корколь уберется восвояси. Мало того что ожидание — дело само по себе утомительное, страдания Фредерика усугублял тот факт, что он в целях конспирации вырядился женщиной и для пущего правдоподобия надел корсет. В этих доспехах не было возможности ни потянуться, ни вздохнуть, и Фредерик, претерпевая муку, которой ежедневно безропотно подвергают себя представительницы прекрасного пола, задавался вопросом, откуда у дамочек такая выносливость, если даже его грубая шкура не выдерживает. Впрочем, выглядел он шикарно: перед выходом сам залюбовался своим отражением в зеркале трюмо мамаши Мокрицы — оттуда на него смотрела изящная соблазнительница с пышной грудью и лицом, кокетливо полускрытым белым батистовым шарфом, под которым конечно же прятались усы. Когда Корколь ночью все-таки удалился, соблазнительный Фредерик дернул за шнурок звонка у подъезда дома номер 108 по улице Дам и с удовлетворением услышал ворчание вышедшего отпереть дверь консьержа со свечой в руке:

— К Даглану небось в такой-то час, красавица? А к кому ж еще-то, знамо дело, к этому распутнику!

Фредерик, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по боковой лестнице на второй этаж пристройки, ввалился в квартиру, повернул ключ в замке, торопливо содрал с себя одежду и, вдохнув наконец полной грудью, растянулся голышом на диване.

Через три часа он проснулся бодрым и отдохнувшим — давно привык спать урывками и умел быстро восстанавливать силы. Хотелось пить, но о том, чтобы глотнуть застоявшейся в кружке воды, не было и речи — он лишь сполоснул ею лицо, а потом, открыв бутылку бургундского, жадно припал к горлышку.

Комнатушка ломилась от книг, газет и журналов, почти все они были посвящены освободительным движениям. Труды Михаила Бакунина, Элизе Реклю и Жана Грава [99]занимали тут почетное место. Кроме того, гордость Фредерика Даглана составлял девяносто один выпуск газеты «Андеор», за февраль 1891-го — май 1893-го, ибо ее директор и главный редактор Зо д’Акса, [100]объявивший себя «анархистом вне анархии», вызывал у него уважение и восхищение. Внутреннее убранство жилища довершали два стула, геридон с керосиновой лампой и походная кухня.

Через полчаса согбенный годами и убеленный сединами смотритель сквера в засаленной фуражке выбрался из окна пристройки на крышу главного корпуса, прошел по ней до противоположного угла, по-кошачьи ловко спрыгнул на пустынный тротуар и неспешно зашагал прочь шаркающей стариковской походкой.

Рассвет уже выбелил фасады. Да, квартал сильно изменился. Прошли те времена, когда большинство парижских негоциантов мечтали, удалившись от дел, перебраться сюда и жить-поживать на ренту. Раньше таких бездельников здесь было вдоволь — с утра до ночи сидели в кафе, отращивая себе ряшки за чтением «Конститюсьонель» и «Патри» или партией в домино с такими же мордатыми буржуа, врагами прогресса, социализма и Виктора Гюго. Потом спекулянты, привлеченные низкой ценой на землю, скупили в квартале халупы с палисадами и мало-помалу обратили их в доходные дома. И совсем другие поселенцы нарушили привычный провинциальный ход вещей в этой тихой гавани, еще не разоренной городскими пошлинами. Париж раздуло и в эту сторону, столичные мельтешня, шум и гам затопили сонные улочки.

Фредерик Даглан бывало даже скучал по толстопузым рантье, которых прежде смешивал с грязью. Новый народец, заселивший Батиньоль, вызывал у него куда большее отвращение. Теперь, затемно собираясь в стадо, отсюда устремлялись к столице министерские служащие и прочие чиновники с распухшими от бумаг портфелями, продавщицы модных магазинов, приказчики и бухгалтеры, набиваясь по пути в булочные и молочные лавки. Фредерик Даглан, никогда не продававший собственное время никаким хозяевам, презирал этих адептов рабского труда. Но неприязнь свою, разумеется, не афишировал — старался блюсти репутацию добропорядочного гражданина.

Смотритель сквера, которым он обернулся сегодня утром, брел по тротуарам, старчески покачивая головой, приглядываясь к закипающим толпой улицам, прилагая усилия к тому, чтобы никому не помешать и никого не толкнуть. На улице Дарсе он галантно поприветствовал какую-то прачку, на бульваре помахал рукой портному, проветривавшему мастерскую. Повернувшись спиной к Монмартру и базилике, которая уже целую вечность стояла в строительных лесах, остановил омнибус и доехал по улице Батиньоль до сквера. С капралом Клеманом заранее было условлено, что тот до вечера здесь не появится, а Тео надлежало за ним приглядеть. В распоряжении Фредерика было целое утро на то, чтобы хорошенько выгулять своего персонажа, привыкнуть к шкуре смотрителя, и тогда уже можно будет встретиться с книготорговцем. В том, что Виктор Легри придет, сомнений не было. А вот поверит ли он Фредерику Даглану — уже вопрос.

— Ну до чего ж он уморительный, этот Альфонс Але! [101]Бывает, такое отмочит — живот надорвешь да горб отрастишь от хохота, не в обиду вам будет сказано, месье Пиньо. А мы с ним, между прочим, коллеги, так что мне совершенно, совершенно необходим «Зонтик для бригадира», который только что вышел у Оллендорфа.

— Мы еще не получили ни одного экземпляра, — холодно произнес Жозеф. — Зайдите на следующей неделе.

Кэндзи, покосившись на своего управляющего, терзаемого месье Шодре, аптекарем с улицы Иакова, устремился к выходу из лавки, пробормотав по пути невнятное извинение.

«Ишь как патрон-то прифрантился. Похоже, опять шашни завел», — благодушно подумал Жозеф, сам пребывавший в состоянии любовной эйфории и потому снисходительно относившийся к окружающим. Однако он не оценил последствия этого стремительного бегства Кэндзи, а последствия не заставили себя ждать. Когда аптекарь наконец удалился, к Жозефу подошел Виктор и с притворно грустной миной сообщил, что теперь они не смогут вместе поехать в Батиньоль, потому что не на кого оставить лавку.

— Можете ничего больше не говорить, и так понятно, кому придется париться в лавке! — обиженно выпалил Жозеф.

— А давайте бросим монетку, — ласково предложил Виктор. — Орел — вы остаетесь, решка — я.

«Еще и за дурака меня держит, — мрачно отметил про себя молодой человек, — знаю я эти фокусы». Но монетка уже завертелась в воздухе, а в следующую секунду Виктор победоносно сунул ему под нос ладонь: