— Дубина! Еще немного — и ты бы проткнул меня! — заорал Эдмон Леглантье.

— Он меня убил! — простонала жертва.

— Тут колпачок должен быть на острие, и нет его, — растерянно промямлил Равальяк, — это реквизитор виноват, это…

— Что вы языками болтаете? Бегите за доктором! — крикнула Мария Медичи.

Помреж со всех ног бросился выполнять приказание. Эдмон Леглантье между тем осторожно расстегнул пурпуэн [59]страдальца — на вид рана была не смертельная.

— Ну-ну, старина, жить будешь, поболит и пройдет, — заверил он герцога д’Эпернона, сорвал с себя колет, рубашку и, скомкав ее, приложил к царапине.

Выпрямившись, Эдмон поймал восхищенный взгляд Андреа — девушка вовсю таращилась на его обнаженный торс. Подкрутив усы, директор театра «Эшикье» расправил плечи и возопил:

— Мои аплодисменты, дамы и господа! Все сыграли превосходно, неподражаемо, божественно! Диалоги восхитительны, умны и изящны! Вы участвуете в создании шедевра! Браво! Бис! Остолопы бездарные, мало того что вы угробили мою мизансцену, так еще убить меня задумали? Ну ничего, я вам устрою! Во-первых, — он одарил плотоядной ухмылкой Равальяка, который невольно втянул голову в плечи, — немедленно уволить этого ротозея реквизитора, гоните его в шею. Во-вторых, разберитесь с врачом — Эпернон должен быть на ногах через час. Всё! Я устал, мне нужен отдых. — И Эдмон Леглантье с достоинством покинул зал, выпятив голую грудь.

— Тоже мне Мельпомена в штанах, отец трагедии, — фыркнула Мария Медичи. — Устроит он нам! Сейчас нарочно будет время тянуть — жди его тут.

— И верно, чего раскричался? — подал слабый голос герцог д’Эпернон. — Убили-то меня, а не его!

— Вчера у меня был совсем другой кинжал, покороче и потолще, славный такой кинжальчик, зачем его заменили? — пробормотал Равальяк. И не услышал ответа.

Эдмон Леглантье развалился в кресле, пытаясь дышать ровно. Труппа подобралась безобразная, к концу месяца спектакль точно не обкатать… Но постепенно он успокоился. К чему суетиться? Лучше расслабиться, подумать о прекрасном — воображение тотчас нарисовало обнаженную Андреа, покорно выполняющую все его прихоти в очаровательном домике, который он снимет для нее где-нибудь в Пасси или в Гренель… Эти грезы разлетелись вдребезги под звук оглушительных ударов в дверь.

— Открывайте, мерзавец! Слышите, вы, негодяй?! Я вызываю вас на дуэль!

В дверь ломились так яростно, что она трещала и ходуном ходила в петлях.

Первым порывом Эдмона Леглантье было схватиться за дверную ручку, которую остервенело дергали с другой стороны; заодно он мысленно поздравил себя с тем, что догадался запереть замок. Однако тут до актера дошло, что скандал на весь театр подорвет его авторитет и надо срочно это прекратить. Как был, с голым торсом, Эдмон подскочил к двери, повернул ключ и рванул на себя створку так резко, что долговязый тощий господин, лысый как коленка, ввалился внутрь и промчался аж до середины комнаты.

— Герцог де Фриуль! Ваше сиятельство! Польщен оказанной мне честью…

— Вы смеете говорить о чести?! — взревел долговязый, восстановив равновесие и развернувшись к Эдмону. — Вот моя визитка, секунданты наготове, выбор оружия за вами!

Эдмон Леглантье гулко сглотнул:

— Что с вами, дорогой друг? Мне чудится враждебность в вашем тоне. Неужто я чем-то вас обидел? Но я не понимаю…

— Ах, вы не понимаете?! Презренный шакал, обирающий достойных людей! — Потрясая пачкой акций «Амбрекса», герцог де Фриуль наступал на актера, и тот пятился до тех пор, пока не уперся в спинку кресла.

— Ваше сиятельство, прошу вас соблюдать приличия! Никакой я не презренный, вовсе я не шакал и требую…

— Вы имеете наглость что-то требовать?! Вашими стараниями я лишился целого состояния — в обмен на что? На пачку бумаги, годной лишь для отхожего места! Это не акции, это фикции! Ноль без палки, дырка от бублика, уразумели? Да я вас наизнанку выверну, но получу назад свои деньги! — прошипел герцог; его глаза от бешенства превратились в две узкие щелки.

— Что?! Фикции?! О боже, какой позор! Ах, я задыхаюсь… — И Эдмон Леглантье, сделав два неверных шага, упал в обморок в точности напротив стула. При этом он позаботился не промахнуться мимо сиденья.

Герцог в некотором замешательстве потряс его за плечи:

— Я разгадал ваш маневр — вы собираетесь меня разжалобить и будете настаивать на том, что ничего не знали, мошенник.

— О, клянусь вам, я вложил в эти бумаги все свои средства, — простонал Эдмон, открывая глаза. — У меня больше ничего, ничего нет… Мне остается лишь одно — наложить на себя руки! — с дрожью в голосе вскричал он. — Во… воды!.. Нет, не может быть, это какая-то чудовищная ошибка!

— Я был бы вне себя от счастья, кабы это оказалось ошибкой, — проворчал герцог де Фриуль, протягивая ему стакан. — Но с фактами не поспоришь.

— Стало быть, акции поддельные?

— На вид они безупречны. Загвоздка в том, что никакого вещества, призванного произвести революцию в ювелирном деле, не существует.

— Как это?..

— Вот портсигар, который вы предъявили мне в качестве образца. По-вашему, он сделан из некой искусственной субстанции, имитирующей балтийский янтарь? Ничего подобного! Он из настоящего янтаря! У меня возникли сомнения, и я попытался проткнуть портсигар раскаленной иглой. И что же? Острие иглы не проникло внутрь — оно лишь оставило ничтожную царапину на поверхности, что неопровержимо доказывает естественное происхождение вещества. Это самая натуральная застывшая древесная смола, черт побери! Вы одурачили меня и благородных людей из моего окружения и будете отвечать в суде!

— Вы забываете, что меня самого обвели вокруг пальца!

— Но это выпродавали бумажки, вы выступали гарантом изобретателя!

— Я ему шею сверну!

Герцог де Фриуль расхохотался:

— Ваш изобретатель в данный момент уже раскуривает гаванскую сигару где-нибудь на Лазурном берегу и хихикает при мысли о том, как ловко он нас надул.

— А если… — робко начал Эдмон. — Если не было никакого обмана? Может быть, это вещество имеет все свойства янтаря, потому и…

— Ну как мне еще сказать, чтоб до вас наконец дошло?! — взвился герцог де Фриуль и, багровый от гнева, сопровождая каждое слово ударом по клавиатуре пишущей машинки на столе, проорал: — Нет! Никакого! Амбрекса! Есть! Янтарь! — Взяв себя в руки, он холодно добавил: — Я пытался разыскать этого нотариуса, мэтра Пиара, ходил в коллегию, мне ответили: в списках не значится. Что до печатника, суд его, вероятно, оправдает, но вас…

— О горе мне! Я разорен!

— Вздор! У вас еще есть этот театр.

— Он в закладе и ремонтируется в кредит! Я по уши в долгах! О нет, это невыносимо! — И тут Эдмон Леглантье сделал то, чего ни герцог де Фриуль, ни сам он не ожидали. Эдмон Леглантье разрыдался. Он и не думал скрывать стыд — слезы катились по щекам, актер всхлипывал, выдувал носом пузыри, подвывал и всем своим видом являл воплощенное отчаяние. Растерявшийся герцог де Фриуль неуверенно похлопал его по спине — не помогло. Причитания стали громче, лицо быстро опухло и сделалось похоже на морду земноводного.

Побежденный герцог поспешил ретироваться, отказавшись от мысли о дуэли, — он просто не мог добить раздавленного обстоятельствами бедолагу.

Когда дверь за герцогом тихо закрылась, Эдмон Леглантье выждал еще несколько минут, а затем вытер лицо фланелевым жилетом и в него же высморкался.

— Тьма тьмущая, чтоб меня расплющило! Какой спектакль я разыграл, а публики не было, один этот сиятельный олух! Вот жалость, на сцене я бы произвел фурор. Конец первого акта. Начало второго: моя двоюродная бабуля Августина только что отдала Богу душу в Конде-сюр-Нуаро, и с минуты на минуту меня известят, что я стал единственным наследником ее несметного состояния. — Эдмон подошел к зеркалу и, положив руку на сердце, продекламировал: — Сегодня — драма, завтра — комедия! Это очень по-французски, — заключил он и принялся наносить на лицо кольдкрем.