Анна: Не знаю.

Он сердитый?

Не знаю.

Я пошел его искать!

Хорошо, иди.

Бенджи сорвался с места и выбежал из кухни, забыв про свой меч. Дядя Ми-и-и-иик! — послышался звонкий голос. Из дальнего конца коридора донеслось в ответ что-то неразборчивое.

Студенты по очереди возвращались к плите за добавкой. Все были на стороне Мика, но сила была на стороне Ховарда.

Наконец вахта у плиты закончилась, и Ховард тоже добрался до стола. Ел он странно: торопливо заталкивал в себя куски, будто это не роскошный омлет, над которым он сам только что колдовал целый час, а малосъедобная преснятина. Еще и прикрывал тарелку свободной рукой — зачем? Никто же не отбирает. Дэнни озадаченно поглядывал на кузена. Наверно, решил он, это какой-то более ранний Ховард, у которого мало общего с Ховардом теперешним. Анна, сидевшая на той же лавке, придвинулась к мужу вплотную и обняла его одной рукой. Наконец Ховард оттолкнул от себя пустую тарелку.

Народ начал расходиться. Дэнни отнес свою посуду в посудомоечную машину, прикидывая, можно ли уже ретироваться или это будет слишком невежливо с его стороны. Оставаться один на один с Ховардом не хотелось. С другой стороны, идти ему, в сущности, было некуда. Он даже не был уверен, что сумеет отыскать отведенную ему комнату, не заблудится в лабиринтах ходов и переходов.

Ховард: Дэнни, подожди.

Дэнни нехотя подошел к столу, за которым, кроме Ховарда, сидели еще Анна, Нора и четверо или пятеро студентов. Предоставленный сам себе младенец сосредоточенно цеплялся за край лавки, пытаясь встать на ножки. Розовые ползунки на коленках уже почернели.

Дэнни сел напротив Ховарда.

Ховард: Дэнни, как там твои?

После разборки с Миком Ховард сник, и его голос теперь звучал глухо и безжизненно.

Дэнни: Думаю, нормально. Хотя мы не часто видимся.

Ховард: Твой отец мне всегда нравился.

Дэнни: Мне тоже. Только я ему в последние годы что-то разонравился.

Ховард поднял голову. Что так?

Черт, зачем он вообще это сказал? Бессмысленно же пытаться объяснять — тем более Ховарду — про то, как он рвал отцовское сердце, не единожды и не дважды, а много, много раз, начиная с того дня, когда он заявил, что не поедет в Мичиган, родительскую альма-матер, а будет учиться в университете в Нью-Йорке. Это был, конечно, смелый, дерзновенный и хрен знает какой еще шаг, но шаг опасный, потому что так называемое «самопознание» всегда опасно для той идиллической, но смазанной картинки, которую средний человек принимает за самого себя. А картинка Дэнни оказалась еще более смазанной, чем у среднего человека, — в Нью-Йорке она выглядела такой же никому не нужной, как те аккуратные тенниски, что он извлек из чемодана в своей комнате в общежитии на Вашингтон-сквер, но так ни разу и не надел. Когда родители приехали проведать сына, отец, стоя посреди той же комнаты и бодро покачивая сеткой с футбольными мячами, сказал: Наш с мамой отель тут в двух шагах, возле Центрального парка. Хочешь, в воскресенье утром пробежимся с тобой в парк, погоняем мячик?

Дэнни (натягивая свои новые ботинки): Хорошо.

Молчание.

Отец: Это не обязательно, конечно.

Дэнни: А. Тогда ладно.

Отец: Тогда… ладно?

Обернувшись, он смотрел на Дэнни изумленно, как на случайного прохожего, который зачем-то больно толкнул его локтем в бок. Голова у отца уже вся побелела, а чисто выбритый подбородок был гладкий, как у пятилетнего ребенка. И все первые годы пребывания Дэнни в Нью-Йорке его отец оставался в том же состоянии непреходящего изумления. Когда на предпоследнем курсе Дэнни бросил университет, это изумление переросло в глубокое, горькое разочарование. И трудно было сказать, что теперь могло бы его изумить.

Ховард: А мне всегда казалось, что вы с отцом были близки.

Дэнни: Ага. Вот именно. Были.

Одно время он надеялся, что когда-нибудь они снова сблизятся, но потом перестал. Ибо все, что Дэнни знал и чего он достиг в жизни: его абс; его способность «поймать сеть»; его умение занять незанятую нишу рядом с сильными людьми, или высвистать такси в любую погоду, или поужинать в ресторане, где нет мест, или отыскать отличные туфли в самом захолустном магазинчике (этих бесценных знаний и умений хватило бы и на докторскую степень — а главное, знал не только он, знали его.Когда он шел по Бродвею, приходилось иногда здороваться чуть не с каждым встречным — ничего удивительного, учитывая, сколько лет он проторчал на входе в разных клубах и ресторанах. «Привет, привет, привет», повторял он, кивая направо и налево как болванчик. В конце концов его начинало мутить, и он обещал себе здороваться только с теми, кого знает по-настоящему, то есть почти ни с кем; но он не умел сторониться людей, а когда идущий навстречу знакомый уже улыбался ему, было поздно, приходилось отвечать) — так вот, все это, то есть вообще все, как казалось Дэнни в хорошие минуты, о чем только можно мечтать и чего желать, в глазах его отца было равно нулю. Пустоте. Чистой странице. Но как раз об этом Дэнни не хотел ни слышать, ни думать. Подобные мысли впускают червя. А червь съедает человека заживо.

Ховард: Дэнни, вчера ночью, конечно, получилось паршиво. Ты извини. Вообще-то там не заперто, но без света же не разглядишь. Надо подвести туда электричество, никак не соберусь.

Дэнни: Ладно, проехали.

Ховард: Но мне все равно нужны твои впечатления… Можешь рассказать, что ты видел, когда подходил к замку?

Дэнни: Конечно.

Ховард придвинулся к самому столу и наклонился вперед. Дэнни с трудом преодолел желание отсесть подальше.

Ховард: И как он тебе показался? Ну, давай с самого начала.

В это мгновение Дэнни наконец уловил связь между этим незнакомым человеком и толстым мальчиком, которого он помнил с детства. Связь была в выражении лица. Глаза Ховарда не были закрыты, как раньше, когда он заставлял Дэнни рассказывать про обиталище пиратов — ледяной замок на Плутоне. Но это выражение, означавшее, что сейчас он услышит что-то страшно интересное, — выражение было то же самое, Дэнни его помнил. И ему сразу стало легче.

Он выложил Ховарду все: как он ждал автобуса в убогом городишке в ущелье, как потом взглянул наверх — а там черный силуэт замка на фоне лилового неба.

Ховард внимательно слушал, ловил каждое слово. А потом? Так. Стал подниматься пешком, и что видел по дороге, когда шел?

Он вытащил желтый блокнотик из заднего кармана шорт и стал записывать: Дорога. Подъем. Ворота. Деревья. Стена. Огоньки.Дэнни старался ничего не упустить. Было легко, словно они занимались этим много лет подряд. А может, весь этот замок — новая игра Ховарда, подумал Дэнни. Когда денег завались, не обязательно что-то выдумывать, можно просто пойти и купить.

Последней кухню покинула Нора с младенцем на руках, Дэнни почувствовал это, не оборачиваясь. Теперь они с Ховардом остались одни.

Ховард: Значит, забрался через бойницу — фантастика! И что там внутри?

Дэнни: Сырость кругом. Своды низкие. Наверно, бывший канализационный отстойник.

О том, как ему было страшно, Дэнни умолчал.

Ховард: Почему отстойник? Там что, воняет?

Дэнни: Да нет, не особенно. Пахнет, как в пещере.

За полсекунды до того, как он произнес это последнее слово, Дэнни успел сообразить, что его ни в коем случае нельзя говорить. Но слово уже вылетело, он уже сказал: в пещере.

Дэнни бросило в жар. Когда он заставил себя поднять глаза, Ховард смотрел в окно. Солнце падало на его лицо, высвечивая резкие, будто прочерченные карандашом морщинки. И тогда Дэнни в первый раз по-настоящему узналсвоего кузена. Это был Хоуи, это были его карие печальные глаза.

Дэнни ждал. А что еще ему оставалось?

Ховард: И какой же такой хренью пахнет в пещере?

Оборачиваясь к Дэнни, он широко улыбнулся — и тут же все прошло. Будто ничего никогда не было. Ховард предлагает ему обо всем забыть! Дэнни вдруг стало безумно легко, как от глотка чистого кислорода. Он даже рассмеялся.