Теперь надо было купить билеты: во-первых, до Праги на тот же поезд, на котором он приехал сюда; и во-вторых, если получится — то есть если в этом городишке найдется хоть одно турагентство, — на самолет до Нью-Йорка. Дэнни старался не думать о том, каким идиотом он был совсем недавно, когда согласился принять от Ховарда билет в один конец. Уже одно это могло бы его насторожить.

По периметру площади были расставлены ярко-красные скамейки, сидящий на одной из них человек держал на коленях светленькую пушистую обезьянку. Дэнни сел рядом. В розовато-бурой мордочке обезьянки было что-то стариковское и одновременно младенческое. Человек протянул Дэнни орех. Дэнни с вежливой улыбкой покачал головой, однако хозяин обезьянки улыбнулся в ответ и настойчиво продолжал совать орех ему в руки. Дэнни не сразу сообразил, что человек предлагает ему угостить обезьянку. Смутившись, он принял орех и сразу же передал его обезьянке. Та его схватила и стала медленно поворачивать длинными коричневыми пальцами. Потом поднесла орех ко рту и, следя за Дэнни круглыми черными глазками, откусила кусочек. На морщинистом лице обезьянки отобразилась масса эмоций: сквозь жалость и любопытство проглядывала великая усталость, будто ей слишком много довелось повидать на своем веку. Дэнни отвел глаза.

На площади мальчишки гоняли мяч. Все, сколько их там было — восемь? девять? — играли отлично, даже самые младшие. Дэнни теперь почти не вспоминал свои футбольные времена, лишь изредка из памяти выплывал то запах травы под бутсами, то небо, когда по вечерам он шел после тренировки домой: ржавая полоска над крышами перетекает в светящуюся синеву, а синева в черноту. Возвращаясь домой поздно вечером, как после работы, он чувствовал себя почти взрослым. Это была приятная сторона детства, одна из самых приятных, понял теперь Дэнни.

Постепенно на него стала наваливаться сонная тяжесть. Оторвав себя от скамейки, Дэнни кивнул человеку с обезьянкой и направился в одну из узких улочек, расходившихся от площади. Улочка шла вверх, тянулись магазины и магазинчики с витринами, и в каждой витрине лежало или стояло что-то простое и понятное: рыба, хлеб, вино. Все кругом, включая саму улицу, было вычищено и вылизано, как в праздник. Дэнни подошел к пожилой цветочнице и попытался выяснить, где здесь железнодорожная станция, но цветочница лишь улыбалась и качала головой, не понимая. Наконец, продолжая улыбаться, она махнула рукой куда-то вперед, и Дэнни увидел деревянные часы, под которыми, видимо, располагалась часовая мастерская. Инглэ, инглэ, несколько раз повторила цветочница.

Дэнни улыбнулся ей в ответ. Спасибо. Огромное спасибо.

В мастерской было прохладно и пыльно, пахло часами и слышалось перетикиванье тысячи механизмов, маленьких и больших. За столом, равномерно покрытым слоем деталей и деталек, сидел часовщик с жидкими светлыми прилизанными волосами. Он улыбнулся Дэнни, и Дэнни тоже ему улыбнулся. От улыбок у него уже начало сводить скулы.

Дэнни: Вы говорите по-английски?

Часовщик: Немного.

Отлично! Подскажите, пожалуйста, где тут железнодорожная станция.

Часовщик: Тут нет. В соседний город. И он выговорил что-то совершенно неудобопроизносимое, вроде Скри-Чоу-Хамп.

Дэнни: Стоп, стоп, подождите. Я несколько дней назад приехал сюда, в этот город, на поезде. Значит, тут должна же быть станция?

Часовщик улыбнулся. Тут нет. Станция — Скри-Чоу-Хамп.

Дэнни смотрел на него, мучительно соображая. Это что, другой город, не тот, в котором он ждал автобуса? Значит, рядом с замком не один, а два города?

Дэнни: Могу я дойти пешком до этого Скри-Чоу-Хампа?

Часовщик оценивающе оглядел Дэнни. Пешком далеко, трудно.

Дэнни кивнул. Значит, их все-таки два. Тогда ясно, почему все кругом так не похоже на то, что он видел в прошлый раз. Вместо занюханного городишки он попал в славный городок. Все бы замечательно, да поезда ходят только в занюханный.

Дэнни: А автобусы тут есть? Можно доехать автобусом до Скри-Чоу-Хампа? Или еще лучше, до Праги?

Прага — нет. Скри-Чоу-Хамп — есть, можно автобус.

Часовщик подошел к стене, на которой висело не меньше полусотни стенных часов, и перевел стрелки одного из циферблатов на восемь.

Дэнни: Сегодня вечером?

Не сегодня. Часовщик обвел пальцем вокруг циферблата и остановился опять на восьми.

Завтра?Всего один автобус в сутки?

Один в сутки.

Утром? В восемь утра?

Утром, да, восемь.

Не восемь вечера?

Нет.

Уму непостижимо! Ну народ, вы тут совсем офигели!.. Возглас прозвучал так неуместно в этой крошечной мастерской, что Дэнни осекся. Чего я разорался, как псих? — подумал он. Часовщик вроде бы отреагировал спокойно, продолжал улыбаться. Но в наступившей тишине тиканье зазвучало тревожнее, наводя на мысль о бомбе с часовым механизмом.

Часовщик: Мы не любит люди Скри-Чоу-Хамп. И они тоже… — Он помахал рукой где-то в районе своей грудной клетки.

Дэнни: И они вас тоже не любят. Вы с ними друг друга не любите.

Да, так! Часовщик обрадованно закивал. Мы друга друга нет… да!

Ясно. Дэнни закрыл глаза. Ну, хорошо. А как насчет… Есть в вашем городе турагентство? Я хочу сказать, где-нибудь тут можно купить авиабилеты? Ну авиа, авиа… самолет!Зачем он опять перешел на крик? Часовщик по-прежнему улыбался, но его улыбка казалась теперь чуть напряженной: он начал бояться. Бояться его — Дэнни — бред!

Часовщик кивнул, словно поняв, что от него требуется. Он встал, подвел Дэнни за локоть к двери и махнул рукой куда-то в конец улицы, уходящей дальше вверх по склону. Дэнни прошел всю улицу, но никакого агентства так и не нашел. Наверно, часовщик просто решил избавиться от него таким образом. В конце улицы был поворот, и Дэнни свернул, но вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что впереди маячит знакомая городская площадь. Он выбрал другую улочку и пошел вверх по склону, однако через несколько минут — так же неожиданно, как и в прошлый раз, — оказался на площади. И дальше, в какую бы сторону он ни направился, повторялось то же самое.

Разглядев деревянный глобус, вывешенный перед одним из магазинчиков, Дэнни резво припустил к нему: неужто наконец агентство? Однако под глобусом оказалась антикварная лавка. Он даже не стал заходить, просто заглянул в окно и увидел внутри что-то большое и изогнутое, прислоненное к стене, напоминающее по форме старинный лук. Но пока он смотрел, по стеклу скользнул солнечный луч, и из чисто вымытой витрины вдруг выскочило его собственное отражение: голова в бинтах, ноги в разномастной обуви, лицо такое, будто его сначала дубасили бейсбольной битой, а потом царапали вилкой. Жуткое, тягостное зрелище — но Дэнни не мог оторвать от него глаз. Кто этот сумасшедший в стекле? Это же чистый маньяк, его место в психушке, и сам Дэнни, встретившись с таким типом на улице, постарался бы обойти его стороной. Лишь когда он переключил внимание на выложенный в витрине антиквариат (большие старинные охотничьи ножи с рукоятками слоновой кости), отражение исчезло.

В городке, кажется, начиналась послеполуденная сиеста, улицы пустели. Дэнни дошел до конца улочки и оказался опять на площади. Человек с обезьянкой ушел. Дэнни сел на опустевшую скамейку и поднял глаза. Зеленый склон пересекала длинная тень от замка. На душе было скверно: к этому времени он уже рассчитывал сидеть в поезде, в крайнем случае на станции в зале ожидания, с билетом в руке. А он все на той же скамейке, таращится на тот же замок и, черт подери, понятия не имеет, что делать дальше! Вспомнились слова баронессы: город и замок служили друг другу много столетий. Все верно. И пока Дэнни торчит в этом городе, он остается под властью Ховарда. И будет оставаться, потому что не видит никаких шансов выбраться.

Что-то шевельнулось внутри: червь, подумал Дэнни. Жрет. Интересно, какова мощность того телескопа, что стоит в кухне у окна? Может статься, Ховард как раз сейчас смотрит в окуляр, наблюдает за тем, как Дэнни борется, как он проигрывает… Сердце у Дэнни заныло. Он огляделся. Неправдоподобно чистая городская площадь, гроздья колбас в витринах аккуратных магазинчиков, столики летнего кафе под синими зонтами — полно, да настоящее ли все это? Или просто Ховард так развлекается, нарочно водит Дэнни по кругу и наслаждается его беспомощностью?