Голос баронессы изменился, она как будто взывала уже к кому-то другому — к Ховарду, догадался Дэнни. И от этого ему начало казаться, что кузен находится тут же, в комнате: стоит, прислонившись к стене в темном углу, между картиной в золоченой раме и антикварным комодом.

Дэнни: Кажется, вам с Ховардом есть что обсудить?

Так вы за этим сюда и пришли?

Я? Н-нет, я просто проходил мимо, а вы мне махнули, и я…

Но, еще не кончив говорить, Дэнни засомневался. И правда, зачемон сюда пришел?

Баронесса (она снова стояла, покачиваясь на каблуках) шагнула вперед и приблизила к нему лицо. Дэнни опасался, что она сейчас дохнет на него чем-то стариковским, но все обошлось: ее дыхание оказалось сухим и чуть сладковатым.

Мне нечего обсуждать с вашим кузеном, объявила она. Все козыри в моих руках. Так ему и передайте. И она надменно улыбнулась.

Старая, дряхлая, немощная карга. Вдобавок выжившая из ума, раз она думает, что может одна, без посторонней помощи развернуть таран. Хлипкая и тщедушная, с какой стороны ни глянь, но ведь воображает себя сильной! И это в каком-то смысле делает ее сильной — вот что больше всего поражало Дэнни. Он никогда не думал, что такое возможно.

Дэнни: А вдруг вам что-то от него понадобится — ну, мало ли что?

От вашего кузена? Глупости. А понадобится, так я у него это получу, будьте покойны! Кстати, что если мы с вами отложим пока дела в сторону и выпьем по бокалу вина?

С удовольствием!

Дэнни наслаждался жизнью, впервые за долгое время.

И баронесса отправилась за вином. Дэнни предложил было свою помощь, но баронесса лишь отмахнулась, и скоро ее каблуки зашаркали по каменным ступенькам. Дэнни подкинул полено в огонь и стал ждать. В голове у него крутился какой-то вопрос, что-то связанное с Ховардом и баронессой, только он никак не мог понять, что именно. Но потом понял. Зачем Ховард вытащил его сюда — не затем ли, чтобы он, Дэнни, вытащил из башни баронессу? А задав себе этот вопрос, Дэнни тотчас на него ответил: да, именно так.

Наверно, колокольчик на ужин уже звонил, просто Дэнни его не слышал. За окном совсем стемнело. Баронесса пропала, словно сгинула. У Дэнни мелькнула мысль, что если она вообще не вернется, то, пожалуй, на фоне всего остального это его не слишком удивит.

Заскучав, он встал и двинулся вдоль стены, заглядывая под куски холстины, которыми была прикрыта вся мебель в комнате. Старинный клавесин. Что-то пузатое из слоновой кости, не меньше сотни выдвижных ящичков. Зеркало в золотой раме. Картина, но что там на ней, в полутьме не разглядишь. Дэнни посветил карманным фонариком на полотно: дети, мальчик и девочка, оба кареглазые. Бледные лица, обрамленные темными кудряшками, так похожи друг на друга, что кажется, будто это одно и то же лицо — один ребенок, только одет по-разному. Мальчик в коротких панталонах и темно-красной бархатной курточке прислонился к стволу дерева, девочка в платье из такого же темно-красного бархата стоит рядом и обнимает мальчика рукой за шею. Подошла баронесса и остановилась у Дэнни за плечом, тяжело дыша.

Баронесса: Сначала мы думали, что они куда-то убежали. Но потом, когда спустили воду из бассейна, нашли их. На дне. Говорят, они лежали обнявшись.

О чем это она? Ах да, близнецы же утонули в бассейне, вспомнил Дэнни. Так значит… Обернувшись, Дэнни увидел, что губы баронессы по форме точь-в-точь как у близнецов на картине; и на детских личиках эти красивые полные губы смотрелись так же неожиданно, как на старушечьем лице. Она их сестра, понял он.

Дэнни: Они были старше вас?

На четыре года.

Вид у баронессы был усталый. Вот для кого жизнь — борьба, подумал Дэнни. А как только бороться не с чем, силы тут же ее покидают.

Он снова стал вглядываться в картину. Почему-то казалось, что близнецы на картине не стоят на месте, а медленно перемещаются — слишком медленно, чтобы глаз мог уловить движение, но когда Дэнни посветил фонариком в сторону, а потом снова навел его на картину, он заметил, что фигурки детей немного сдвинулись.

Баронесса: Пойдемте. Вино на столе.

Они вернулись к креслам у камина. На инкрустированном эмалью столике красовалась пыльная, будто только что извлеченная из могилы бутылка.

Это из папиного погреба, сообщила баронесса. Представьте, винный погреб прекрасно сохранился, и только я знаю, как в него попасть.

Я передам кузену.

Вот-вот, передайте, со смехом сказала она.

Дэнни внимательнее присмотрелся к бутылке — и тоже рассмеялся. Бургундское 1898 года! Сам он был не великий знаток вин, но по жизни достаточно общался со знатоками, чтобы понимать, что бургундское разлива 1898 года — это примерно то же, что бифштекс, зажаренный в 1960 году. Не в том смысле, что он непременно должен быть протухшим. А в том, что его просто не может быть.

И все же в его бокале темнело что-то, с виду похожее на вино. Дэнни поднес бокал к носу: пахло плесенью и сырым деревом. Бокал был ручной работы, очень тонкого стекла, но нижняя часть утолщенная, с цветными пузырьками внутри. Дэнни отпил глоток. Потрясающе: сквозь гниловатый привкус пробивались не тронутые временем нотки сладости и свежести! Дэнни быстро допил бокал, торопясь насладиться этой свежестью, пока и она не превратилась в гниль и тлен. Минуту спустя он уже подливал себе и баронессе. Он не очень рассчитывал, что на втором бокале удастся поймать те же ощущения, — но удалось! У него чуть не вырвалось довольное «уф-ф».

Дэнни: А бывало, что башню кто-то осаждал? Я имею в виду по-настоящему, с оружием?

Баронесса: Разумеется. И не единожды. Ярчайший пример — это, конечно, татары. Историки уверяют, что дальше Вислы они якобы не прошли, — вздор! Их было много, целая орда. Прискакали на своих белых лошадках и окружили наш замок со всех сторон. Под восточной стеной они устроили подкоп, подожгли какие-то деревянные подпорки, и стена обрушилась. Когда они ворвались в замок, мы укрылись в цитадели, взяв с собой провизии на восемь месяцев. А мой предок, Батист фон Хагедорн, привел по подземному ходу рыцарей из секретного гарнизона. Рыцари отрезали татарам все пути, и те оказались в ловушке — не могли ни бежать, ни подвозить продовольствие. Через двадцать четыре дня последнему из них пришел конец.

Она смотрела на Дэнни блестящими глазами. Вино было допито до последней капли. Баронесса откинулась в кресле, ее золотисто-серебристые волосы разметались по бархатной обивке. Вот почему в цитадели я чувствую себя в полной безопасности. Теперь вы меня понимаете?

Теперь понимаю. И верно, теперь Дэнни понимал баронессу, что немудрено: он все время думал только о ней, она притягивала его мысли как магнит.

Когда он встал, вино ударило ему в голову. Он ощущал себя странно — хотя в этом как раз не было ничего удивительного, тут в замке он уже успел сродниться с этим ощущением. Но если до сих пор «странно» означало неспокойно и плохо, то теперь ему было в одно и то же время странно, спокойно и хорошо. И еще казалось, что все это происходит во сне. Потому что наяву так не бывает. Его мозг отделился от тела и жил своей жизнью, тело же послушно следовало за баронессой к двери.

Дэнни: Куда мы идем? Он слышал свой вопрос, но прозевал момент, когда он его задал.

Баронесса: Вы же хотели взглянуть на крышу?

На крышу этой башни Дэнни мечтал попасть с того самого момента, как вчерашней ночью высмотрел ее с крепостной стены, но когда он успел сказать об этом баронессе? Вслед за ней он переступил через порог, маленькими шажочками пересек лестничную площадку и двинулся вверх по узким каменным ступеням, минуя дверь, еще дверь, и еще, и еще. Башня давно должна была кончиться, а они все поднимались и поднимались, и чем выше поднимались, тем уже становились ступеньки. Скоро Дэнни начал задевать плечами стены с обеих сторон. Под конец пришлось развернуться боком, и ему стало казаться, что он протискивается между мышцами и кожей. Баронесса часто останавливалась отдышаться, и Дэнни, стоя за ее спиной, слушал, как что-то булькает и гулко перекатывается у нее внутри.