Наоми вновь откинулась на подушки.

– Такого никогда не случится.

– Пригласить можно по-разному.

– В смысле?

– Например, если слишком много на него смотреть.

– Мышка, ты просто все выдумываешь.

– Не зови меня Мышкой.

– Ты все равно выдумываешь. Ты не знаешь.

– Или если ты заговоришь с ним, задашь вопрос. Это еще один путь.

– Я не собираюсь задавать ему вопросы.

– Лучше не задавай.

В комнате стало прохладнее, чем обычно. Наоми натянула одеяло до подбородка.

– Что за тварь живет в зеркале?

– Это человек, а не тварь.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю это сердцем, – так серьезно ответила Минни, что по телу Наоми пробежала дрожь. – Он из людей.

– Он? Откуда ты знаешь, что это он, а не она?

– Ты думаешь, это она?

Наоми подавила желание накрыться с головой.

– Нет. Мне кажется, это он.

– Это определенно он, – заявила Минни.

– Но он кто?

– Я не знаю, кто он. И не вздумай спросить его, кто он, Наоми. Это приглашение.

Они какое-то время помолчали.

Наоми решилась отвести взгляд от двери стенного шкафа. Подсвеченные уличным фонарем, по стеклу ползли серебристые червяки дождя. На южной лужайке высился огромный дуб, его мокрые листья отражали свет фонарей, и казалось, что они покрыты корочкой льда.

Первой заговорила Наоми:

– Знаешь, о чем я думаю?

– Готова спорить, о чем-нибудь странном.

– Может он быть принцем?

– Ты про мистера Зеркало?

– Да. Если он принц, зеркало, возможно, – это дверь в волшебную страну, землю невероятных приключений.

– Нет, – ответила Минни.

– И всё? Нет. Ничего больше?

– Нет, – повторила Минни.

– Но, если он живет за зеркалом, на той стороне должен быть другой мир. Волшебный мир Зазеркалья. Звучит магически, но такое возможно, правда? И он может быть таким же, как в книгах, – героические походы, приключения, романтика. Возможно, там может жить и мой суженый.

– Заткнись, когда ты так говоришь.

– Заткнись, когда говоришь «заткнись»! – фыркнула Наоми. – Ты не можешь знать мою судьбу. Я могу жить там и однажды стать королевой.

– Никто там не живет, – сухо ответила Минни. – Там все мертвые.

Надев темно-синий халат поверх пижамных штанов, Джон стоял перед галереей в своем кабинете на первом этаже. Здесь висели фотографии детей. На первом снимке каждого ребенка запечатлели младенцем, каким его привезли из больницы, потом их фотографировали на каждом дне рождения. Всего стену украшали тридцать пять фотографий, и в недалеком будущем галерее предстояло продолжиться уже на соседней стене.

Девочки любили приходить сюда и вспоминать самые удачные дни рождения, подшучивать над каждой в детстве. Заху не очень нравились его фотографии в самом раннем детстве и первых классах, потому что они не гармонировали с образом молодого человека, готовящегося служить в морской пехоте, который он культивировал в последние годы.

Джону – он даже не говорил об этом Никки – хотелось увидеть, как его дочери становятся женщинами: он верил, что у каждой доброе сердце и они изменят к лучшему маленький уголок мира, в котором будут жить. Он знал, что они могут удивить его, но не сомневался, что его порадует жизненный путь, который они выберут. Он знал, что и Зах сможет стать кем захочет – и в конце превзойдет своего отца.

Одно из двух окон кабинета выходило на вымощенную каменными плитами террасу и большой двор, лежащие сейчас в абсолютной темноте. Их дом стоял в тупике, на улице, которая проходила по гребню между двух сливающихся ложбин, в тихом и уединенном месте для городского дома. За забором, огораживающим двор, земля круто уходила вниз, в переплетенье деревьев и кустов. На дальних краях ложбин светились огни других жилых районов, смазанные и притушенные дождем. Пространство между окном кабинета и дальними огнями пряталось в темноте. Джон не видел ни террасы, ни лужайки двора, ни беседки, увитой плетистыми розами, ни высокого кедра с раскидистой кроной.

Пусть и не уединенный, дом располагался достаточно далеко от других домов, чтобы позволить насильнику-убийце, решительному и безжалостному, прийти и сделать свое черное дело, не опасаясь, что его увидят соседи.

В темноте лежала и могила Уилларда. Согласно городским установлениям рядом с жилым домом разрешалось захоронение только кремированных останков животных. Урну с пеплом их любимого золотистого ретривера похоронили под плитой из черного гранита за увитой розами беседкой.

Девочки так горевали, что родители сомневались, а брать ли им другую собаку и подвергать их риску новой утраты. Но, возможно, время пришло. Только Джон думал не о золотистом ретривере, который всех считал своим другом, а о породе, представители которой умели защитить своих хозяев. Скажем, о немецкой овчарке.

Сев за стол, Джон включил компьютер, с минуту подумал, прежде чем нажал клавишу, выводящую его на психиатрическую больницу штата. Система голосовой почты предложила несколько вариантов, хотя многие кабинеты открывались только в восемь утра. Он соединился со службой охраны психиатрических палат.

Мужской голос ответил на втором гудке.

Джон представил себе холл на третьем этаже, куда Коулман Хейнс привел его прошедшим днем. Он назвался, выяснил, что говорит с Денисом Маммерсом, и спросил, не сбежал ли Билли Лукас.

– С чего вы это взяли? – спросил Маммерс. – Никто отсюда еще не сбегал, и я готов поспорить на мое годовое жалованье, что и не сбежит.

– Как я понимаю, телефона у него нет. Но он мне позвонил.

– Телефон в его палате? Разумеется, нет.

– Если адвокат пожелает поговорить с ним, не приезжая в больницу, как это можно устроить?

– Его привязывают к каталке и привозят в набпер, где есть телефон «без рук».

– Что такое набпер?

– Наблюдательно-переговорная комната. Мы наблюдаем за ним через окно, но такие разговоры не предназначены для чужих ушей, поэтому мы ничего не слышим. Он обездвижен и находится под постоянным наблюдением, чтобы не пытался снять с телефона что-нибудь острое, а потом использовать как оружие.

– Он позвонил мне менее десяти минут тому назад. По мобильнику. То есть как-то раздобыл телефон.

Маммерс какое-то время молчал.

– Ваш номер?

Джон продиктовал его.

– Нам придется обыскать его палату. Могу я связаться с вами через полчаса?

– Я буду здесь.

Ожидая звонка Дениса Маммерса, Джон вышел в Интернет и побывал на нескольких государственных сайтах, содержащих как открытую информацию, так и закрытую, для получения которой требовалось ввести полицейский пароль.

Ему хотелось получить подтверждение, что Коулман Хейнс именно тот человек, за которого он себя выдавал. Джон дал санитару номер, по которому ему позвонил Билли, и по всему выходило, что номер этот мог попасть к убийце только через санитара.

Нескольких минут хватило, чтобы убедиться, что эмблема корпуса морской пехоты украшает правую руку Хейнса на законных основаниях. Санитар служил в морской пехоте, удостоился наград за проявленные мужество и героизм и с почетом вышел в отставку.

Ни в этом штате, ни в других, делящихся информацией с местным управлением полиции, Хейнс не привлекался ни за какие правонарушения. Ни разу не нарушал даже правила дорожного движения.

Служба в корпусе морской пехоты и законопослушание не гарантировали, что он не работает в паре с Билли Лукасом, но значительно уменьшали шансы на создание такого союза.

– У Билли нет телефона, – сообщил Маммерс, когда позвонил. – Вы уверены, что звонил он?

– Его голос узнается безошибочно.

– Он действительно неординарный, – согласился Маммерс. – Но как часто вы разговаривали с ним до вашего приезда сюда?

Джон предпочел не отвечать на этот вопрос.

– Он упомянул нечто такое, о чем мог знать только он, нечто, относящееся к нашему с ним разговору.

– Он вам угрожал?