И всё-таки, когда подошли к концу скудные запасы, мы были обречены — мёртвый Мир ничем уже не мог помочь своим неразумным детям. Нас спасли Внешние.

Посланцы явились сюда, в Катакомбы, — тогда здесь было всего-то несколько пещер и галерей, — и наделили нас магией. Внешние оберегали нас несколько лет, а потом, когда мы уже могли пусть робко, но стоять на собственных ногах, они ушли — вернулись к себе.

— Внешние — слуги Добра?

— Можно сказать и так, хотя на деле всё гораздо сложнее.

— Но если штампы — дети Зла, то почему тогда Внешние их всех не уничтожили? Или у Внешних не хватило на это сил?

«Просто удивительно, какие философские вопросы могут задавать эти малыши…».

— Пределы сил Внешних неведомы мудрейшим эрудитам племени гор. Однако есть великий Закон Равновесия, по которому многое неподвластно даже могущественнейшим сверхсуществам. Многое во Вселенной зависит только от воли и действий обычных Разумных — в том числе и нас, ортов. И мы должны бороться сами, не надеясь на всесильных, — иначе мы просто исчезнем без следа и памяти в волнах времени…

Когда урок закончился, и ростки отправились отдыхать, серьёзно и чинно благодаря ментора за полученные знания, один из них — тот самый, сообразительный, один из тех, кто задавал вопросы, — задержался. И старый орт понял, что мальчик хочет что-то спросить у него. Причём малыш подозревает, что может и не получить ответ на свой вопрос, и не хочет ставить ментора в неловкое положение перед другими ростками — ведь учитель должен знать всё. Поэтому-то и отстал — чтобы спросить наедине. Вот это чутьё — у семилетнего! Надо, надо присмотреться к нему повнимательнее…

— А эта Тварь, ментор, про которую ты нам рассказывал, она до сих пор жива? И если жива, то как её можно убить?

«Интересно… Его волнуют чисто практические аспекты. Его вопросы — это вопросы воина. А когда я рассказываю о борьбе идей, о законах Мироздания, о древних сгинувших народах, он явно скучает. Видно, как ослабляется и рассеивается его внимание. Этот малыш не прилежен — он своеобразен».

— Не знаю, росток, — честно ответил Призрак. — Внешние пытались её убить, но я не знаю, удалось им это или нет. Так что я не могу ответить ни на один из этих твоих вопросов.

И уже провожая глазами удаляющуюся маленькую фигурку, старый орт подумал: «Хок — так зовут этого шипа-колючку. Хорошее имя для мага-бойца… Да отметят тебя Внешние, сынок…».

…Он уже в Бездне? Странно… Неужели в Бездне тоже есть каменные своды, и свет, и тепло, и ощущения? Там ведь Вечная Пустота… Хотя кто знает, как там, за Гранью, на самом деле, — оттуда не возвращаются. А он хорошо помнит, как горела его плоть, как было больно, и как вокруг него таяли конструкции распадающегося летателя. А внизу была вода — голубая вода Рубежа… Но он чувствует своё тело, чувствует — до кончиков пальцев ног! Значит, он жив?!

…Когда Хок снова пришёл в себя, то сразу, ещё не открывая глаз, понял, что рядом с ним есть ещё кто-то — понял присущим магам труднообъяснимым чутьём. И этот кто-то ждал, когда Хок придёт в себя, и тут же заметил, что сознание вернулось к воину — хотя тот даже не шевельнулся.

— Хватит, Хок. Ты уже здесь — я вижу. Вставай, не будем терять время.

Тело орта само выполнило приказ — едва ли не раньше, чем сознание отдало команду мышцам. Такому голосу нельзя не повиноваться — даже если не знать, что принадлежит он Отцу-Воеводе, Старшему, Вождю народа гор.

Хок приподнялся и сел на застланном мягкой тканью ложе, откинув тёплое одеяло. Великая вещь магия — Настоящие и до Войны не знали таких материалов, как ирреальное полотно… Надо просто задать творимому предмету желаемые качества на основе уже известных, — не выходя за пределы реально возможного и не превышая уровень колдовских способностей занятого этим делом чародея, — и вот результат. Правда, всё это — и плести заклятья, и создавать мыслеформы, и наполнять их Силой — надо уметь. И всего-то делов…

Тело слушалось. Оно было таким, как раньше — гибким, сильным и молодым. И сознание осталось тем же — ясным и звенящим, готовым чутко отозваться на малейшее движение мысли мага-бойца, орта по имени Хок. Значит, ему всё-таки удалось удержаться на самом краю Бездны…

Он остался среди живых. Он здесь, в небольшом гроте знакомых до мелочей Катакомб, а в шаге от его ложа на невысоком сидении — входит ли оно в интерьер, или сотворено мимоходом? — сидит тот, которого никто из племени юго-восточных ортов (и никогда!) не зовёт по имени.

— Скажи спасибо Стражам Периметра — они сделали почти невозможное. Тебя вытащили предельным напряжением сил двух десятков магов, а потом пришлось ещё счищать с твоего тела догорающие клочья металлопластика, чтобы распад не захватил и твою плоть. Хотя по правде сказать, ты такого совсем не заслужил!

Хок молчал, пытаясь понять смысл сказанного. Слова Вождя тяжелы, как каменные глыбы, и обвинениями Старший попусту не разбрасывается. Но Хок всё-таки жив, значит…

— Это ещё ничего не значит! Мы спасали не столько тебя, сколько того штампа, что был на борту боевого аппарата, да и мёртвый эл представлял для нас интерес. А ты, Хок…

— Я виновен, Отец-Воевода? Но в чём?

— А ты считаешь себя невинным? Ты погубил всю свою семью! Воспользовался тем, что Стража латала Периметр после атаки и не заметила, как ты с горсткой таких же безумцев бросился через Реку! Они мертвы — почти все — и их вина уже вне суда племени гор, но ты — ты жив. На что ты надеялся, мальчишка, считающий себя великим воином-магом?

— Я заметил след, Старший. Муэт бросила Нить — значит, она ещё жива! Медлить было нельзя, и мы…

— Воин не должен поддаваться эмоциям, — жёстко перебил Хока Вождь, — хотя они же могут придать ему сил. Цветы поистине бесценны, но безрассудство ещё никому и никогда не помогало взять верх над штампами — ты забыл об этом? Надо было только держать след!

— Но ведь её могли убить в любую секунду! Как же я мог ждать, когда моя жена…

— Если Муэт не умертвили сразу, значит, она нужна элам живой. Ты подумал об этом? — в глазах Отца-Воеводы что-то промелькнуло, и Хоку вдруг показалось — Старший знает куда больше, чем известно ему, Хоку. — Что было дальше? Покажи — я не следил за вами.

— Мы шли по следу — до самых Развалин. Нить была чёткой, и я не терял её из виду. А ночью на северной окраине Развалин на нас напали штампы.

…Мёртвая земля вздыбилась, и из развороченной ямы полезло отливающее металлом суставчатое тело. «Крот» повернул круглую голову — посыпались комья глины и каменная крошка — и плюнул огнём, выглаживая воющим пламени всё вокруг. Заросли зверь-травы стёрло, обломок бетонной стены осел оплывающей от страшного жара кучей, а в ста шагах от первого бурильщика выполз второй механический червь…

— «Кротов» мы уничтожили, но…

…Сегменты червя лопались с металлическим звоном, разбрасывая по сторонам раскалённые осколки. Шарк покатился по земле, сбивая охватившее его пламя, а вот Кроу не успел. Два лучемёта перекрестили его ослепительными нитями — доспехи помогли штампам продержаться несколько секунд среди пышущих жаром обломков «крота», — магическая защита хрустнула, и разрезанное натрое тело орта превратилось в изуродованное нечто. Кроу умер мгновенно.

Второго бурильщика сожгли без потерь — отделались ожогами и ранами, — но в чёрном небе уже скользили диски летателей. Ночь им не помеха — они прекрасно видят в темноте. И Хок понял — надо отступать. Отступать, чтобы вернуться — если они все полягут среди руин, Муэт это вряд ли поможет.

Оул погиб уже под утро, когда отряд рассеялся. Погиб нелепо — устал, наверно. Сделал всего одно-единственное неосторожное движение, и тут же ближайший летатель испарил его вместе с земляным бугорком, по которому растёкся притаившийся орт. Лайон повёл остатки отряда к Рубежу, а Хок шёл последним, прикрывая семью и отвлекая внимание штампов.

— Да, ты прикрывал тех, кто пошёл за тобой за Реку, — кивнул Отец-Воевода, следя за видением, — первый муж старший в семье, даже если он моложе других, — но они погибли, а ты жив.