— Шустрила! — рассмеялась она, а глаза её стали многообещающими. — Я не против. У тебя человеческое-то имя есть?

— Ах, да, — спохватился я. Вскочил и, галантно поклонившись, взял её руку и поцеловал. — Разрешите представиться, мадам! Жора.

— Георгий что ли?

— Нет. Егор.

— Очень приятно было с тобой, Егор, познакомиться! — Она перехватила мою руку и так её жиманула, что я едва на эту самую не сел от неожиданности и боли. Ни хрена себе! Вот это девушка, да?! Кажется я слишком разухарился: «Изомну, как цвет!» Эта так изомнет, что имя свое забудешь. Определенно. Нет, не хотел бы я остаться с ней один на один в темной комнате. Последствия могут быть непредсказуемыми.

— А ты ничего, Егор. Подходящий! — одробрительно проговорила она, усмехнувшись. А это означало, что я прошел испытание пыткой и зачислен в её ухажеры.

И, глядя на нее, меня, вдруг, посетила такая шальная мысль, что моя интуиция прямо-таки задохнулась от восторга. А что если она и на этот раз окажется права? Хотелось бы в это верить.

Домой я летел на крыльях удачи. Сегодня я заслужил праздничий ужин. Еще как заслужил!

«Сто часов счастья. Разве этого мало?» — всплыли в сознини строчки из известного стихотворения. Странно. Разве счастья может быть много? Глупость. Последнее время я буквально купаюсь в нем. А хочется еще, ещё и еще. Кошмар какой-то! «Сережа, ты меня любишь?» — спрашивает она, на французский манер катая во рту "р". А у меня в груди твориться что-то такое, что готов тут лечь и умереть у её ног. Вот таким я стал с недавнего времени малохольным товарищем, в такие вот железные шоры взяла меня эта самая любовь. Влюбленный — явление уникальное и даже опасное для окружающих, так как невозможно предсказать его поведение. Он может стоически переносить адскую боль и заплакать от нечаянно брошенного грубого слова, может стремительно преодолевать огромные пространства, не ведая усталости, и бесконечно созерцать цветок ромашки, делая далеко идущие философские выводы. Часами без устали говорить, и не проронить ни единого слова до скончания дней своих. Он одинаково заряжен как на подвиг, так и на предательство. Здесь все зависит от побудительных мотивов и желания его возлюбленной. Ибо влюбленный сам себе не принадлежит. Влюбленный же следователь опасен вдвойне. Я бы даже сказал — социально опасен. Ему вверены судьбы многих людей, а он не хозяин даже собственной. Вот взять, к примеру, меня. А что вы улыбаетесь? Абсолютно не вижу никаких поводов для улыбок. Дело обстоит гораздо серьезнее, чем вы можете себе представить. Ага. Вот вы думаете, что я не совсем осознаю в какие жестокие игры мы ввязались? Прекрасно сознаю. Ну и что? Меня это даже не колышит. Думаете, не знаю, что наступила пора решительных действий, когда требуется концентрация всех жизненных ресурсов и мобилизация умстенных извилин? Знаю. Но вместо того, чтобы думать о деле, думаю о ней — своей возлюбленной. Вот сижу за столом, заваленном томами уголовного дела, и смотрю отсутствующим взглядом в пространство перед собой. И что же вы думаете я там вижу? Доказательства вины моих будущих обвиняемых? Как бы не так. Новые интересные версии по делу? Ничуть не бывало. А вижу я песчаный пляж, синее ласковое море и красивую белокурую девушку. Вот она смеется и машет мне рукой. Я улыбаюсь и машу ей в ответ. А теперь преставте себе эту картину и посмотрите на неё как бы со стороны. Сидит в кабинете великовозрастный дядя, облаченный в генеральский мундир, глупо улыбается и мажет привественно рукой. Представили? И что бы вы о таком господине подумали? Вряд ли что-нибудь для него утишительное. Верно?

В кабинет ко мне врывается Рокотов.

— Привет! Что у тебя с телефоном? С утра звоню, не могу дозвониться?

— Здравствуй, Володя! А что у меня может быть с телефоном? По-моему, у меня с телефоном все в порядке. — Смотрю на телефон и вижу, что телефонная трубка, вместо того, чтобы лежать на своем месте, лежит на тарелке с вчерашней недоеденной пиццей . Вот вам ещё одно доказательство того, наколько сильно я контужен этой самой любовью.

— Да, ты прав — с телефоном действительно того. Уборщица, наверное, — говорю смущенно, возвращая трубку на место. И до того мне хорошо от этой своей рассеянности и безалаберности, до того хорошо, что рот непроизвольно начинает растягивать идиотская улыбка.

— Рокотов садится и долго сочувственно смотрит на меня, говорит:

— Да я — ладно. До тебя Москва не может дозвониться.

— А ей что от меня? — спрашиваю, продолжая улыбаться.

— Ты знаешь, что завтра из Москвы вылетают киллеры, чтобы тебя убить?

— Да ладно тебе, — отмахиваюсь я от этой новости.

— В каком смысле? — недоуменно спрашивает Владимир.

— Ничего у них не получится, — беспечно говорю я, будучи совершенно уверенным, что влюбленного невозможно убить, он, как Вечный жид, обречен скитаться по лабиринтам любви, отыскивая там все новые удивительные вещи, вроде симпатичной родинки за левым ухом возлюбленной.

— Сережа, опомнись! — начинает заводится Рокотов. — Возьми себя в руки! Пойми, наконец, что если мафия пошла на крайние меры, значит — мы их здорово достали. И потом, откуда эта беспечность?

Постепенно сказанное Володей начинает доходить до моего сознания и прочно им завладевать. Ни фига, блин, заявочки! Ну почему опять я?! Чем я вновь не угодил этой гидре — нашей доморощенной мафии?! У неё что, нет других клиентов? Как, блин, привяжется к одному, так и долбит, долбит. Я ведь не железный, верно? У меня и нервы и все прочее имеются. Новость была действительно потрясающей! Да, но откуда в Москве узнали про киллеров?!

— А этой информации можно верить? Может быть просто — хотят взять на испуг?

— Нет, информация самая достоверная. Ее раздобыл Андрюша Говоров. — Рокотов улыбнулся. — У тебя, Сережа, будет достойный приемник. Классно парнишка работает!

— Да, — согласился я. — Я его ещё не видел, а он уже, можно сказать, спас мне жизнь. Но как ему удалось это узнать?

— Он звербовал зятя Танина Вениамина Архангельского. Тот понаставил в доме микрофонов и теперь переодически слушает разговоры тестя. Слышал и его разговор с киллерами.

— Молодцы! Известно каким рейсом прилетают киллеры?

— Нет. Но у нас есть их приметы. Вычислить их из толпы не представит большого труда.

— И все же, отчего наши оппоненты пошли на крайнее средство?

— Скорее всего, после встречи Леонтьева с Поляковым. Тот его просветил, что от тебя возможно избавиться только одним способом.

— Скорее, что так. Поляков — мой постоянный оппонент. Даже находясь там, пытается меня достать. Вот почему мне до сих пор не позвонил Леоньев, соблазнявший меня высокооплачиваемой работой, и его подруга Верхорученко, пытавшаяся меня совратить. Все говорит за то, что именно Антон Сергеевич посоветовал им от меня избавиться. Тем более, он прекрасно знал, кто такая Светлана, что по её милости он и угодил в места не столь отдаленные.

— Все это так. Но что нам делать? Ведь приезд киллеров спутывает все наши планы. Если мы их арестуем, то это сразу же станет известно Москве, и вся наша тщательно подготовленная операция по приему «правителя Всея Сибири» Кудрявцева, разом рухнет. Кроме того, они могут понять, что в их системе произошла утечка информации и вычислить её «источника». А если возьмут Архангельского, то возьмут и Говорова. Ставить их под удар мы не имеем права.

— Очень логично. Очень, — кивнул я. — Из твоих рассуждений я понял лишь одно — ради сохранения многого мне потребуется пожертвовать собой. Спасибо, дружище, за оказанную честь. Я готов. Надеюсь, что заботы о моих детях ты возьмешь на себя?

— Не говори глупости! — рассердился Рокотов. — Твой черный юмор здесь неуместен.

— Не понял?! Что же ты предлагаешь?

— Я предлагаю — хорошенько все обдумать.

— Ах да, извини, совсем забыл, что у тебя с этим делом всгда была большая напряженка.