По другую сторону моста, на правом берегу Аракса, обширная зеленая долина была сплошь покрыта шатрами. Вокруг паслись верблюды, кони, мулы и даже слоны: густая трава служила им обильным кормом. Тут явно расположилось большое войско. Молодой всадник пристально вглядывался в ту сторону.

На противоположном конце моста показался человек с длинным копьем в руках и направился прямо к конному отряду.

Подойдя совсем близко, он склонился в поклоне.

— Наконец-то, Малхас! — обратился к нему юноша. — Ну, что скажешь?

— Ни князя Мамиконяна, ни Меружана Арцруни в этом войске нет, — ответил Малхас.

— Где же они тогда? — воскликнул юноша. На его печальном лице отразилось нетерпение.

— В главном персидском войске, которое сейчас стоит у Нахичевана.

— А это что за войско?

— Это всего часть главных сил персов. И пленные здесь собраны только из Двина и Арташата.

— Кто стоит во главе этого войска?

— Персидский военачальник Зик.

Юноша, который стоял на берегу, был Самвел. Он разыскивал своего отца и дядю, Меружана Арцруни.

— Следуй за мной, — сказал он Малхасу и повернул коня на нахичеванскую дорогу. За ним двинулся весь отряд.

Самвел искал отца и дядю. Искал, как уставший от жизни, но все еще колеблющийся в нерешительности человек ищет яду, чтобы покончить с собой, и радуется, когда не находит его. В такой мучительной нерешительности пребывал и молодой Мамиконян с того самого дня, как расстался с матерью, покинул замок Вогакан и выехал навстречу отцу. С тех пор прошли месяцы и месяцы — прошел целый год, а то и больше. Сколько трагических событий, сколько ужасных бедствий произошло с тех пор! А он терял даром драгоценное время: его сверстники покрыли себя славой в жестоких битвах; он же не разделил ее с ними, оказался обделенным. Все это еще более усугубляло его скорбь, еще сильнее уязвляло его ранимую душу.

Но и он провел это время не в праздной неге! Он тоже участвовал в борьбе, — во внутренней, нравственной борьбе, и она оказалась куда тяжелее, чем битвы с мечом и щитом в руках. Он боролся со своей совестью и со своим сердцем, он наносил удары самому себе и принимал удары от себя же. Молодая, неокрепшая душа не выдержала в конце концов этой борьбы, и тяжелая болезнь приковала юношу к постели. После того, как Самвел проехал через Ван и своими глазами увидел страшную смерть несчастной Амазаспуи, он не смог продолжать путь. Юношу в бесчувственном состоянии доставили в уединенный монастырь, которого не коснулись тревоги войны, ибо он был расположен в неприступных горах. Там он долго лечился, окруженный заботами монахов. Верные слуги не покинули своего господина и делали все возможное, чтобы помочь молодому князю скорее восстановить подорванные силы. И все же он несколько раз был на краю могилы. В монастыре Самвел жил в полном неведении о том, что происходит в родной стране: щадя больного, окружающие всячески скрывали от него правду. Но даже в лихорадочном бреду юноша говорил и расспрашивал только об Армении.

Ни отец, ни мать не имели о нем никаких известий и были вне себя от беспокойства. Беспокоились и друзья. Некоторые даже решили, что он погиб. Нетрудно себе представить, сколь велико было в этих печальных обстоятельствах горе княжны Рштуни, всем сердцем преданной своему избраннику. Она разослала во все концы своих людей на поиски Самвела.

Но судьба пощадила уже лежавшего на смертном одре больного и сохранила его, дабы он смог совершить тот подвиг, который в дальнейшем не раз служил для многих вдохновляющим примером. Едва поборов болезнь и немного восстановив подорванные силы, Самвел сразу же покинул монастырь и поспешил навстречу своей цели. К этому времени он уже знал все, ему рассказали и о том, что произошло в Армении, пока он болел, и как обстоят дела сейчас. Узнав обо всем, Самвел наметил себе твердый план действий. Не теряя времени, он отправился в Адамакерт, столицу Васпуракана, и повидался с его правительницей княгиней Арцруни, матерью Меружана. Оттуда поехал в Рштуник и встретился с князем Гарегином Рштуни. Потом побывал в Мокском и Сасун-ском княжествах и переговорил с их правителями. Для чего были все эти встречи, мы узнаем позднее. Самвел не заехал в Тарон, родовое владение Мамиконянов, чтобы избежать встречи с матерью. Сделав все, что наметил, он отправился прямо в Айрарат, надеясь найти там и отца, и Меружана. С ним были старый Ар-бак, любимый его дядька, и юный Артавазд, его родственник. С ним были и верные слуги. Не раз ему случалось проезжать по скорбным пепелищам, которые оставили после себя отец и дядя, не раз случалось сталкиваться с последствиями злодеяний, совершенных этими людьми. Но когда Самвел достиг Араратской долины и увидел, что с нею стало, раны его сердца умножились многократно. И чем горше было все происшедшее, тем беспово-ротнее становился давно уже зревший замысел. Он сожалел лишь о том, что теперь слишком поздно, что выношенное им решение не может ни исцелить, ни искупить всего неизмеримого ущерба, уже причиненного родине. Именно это сознание и породило муки раскаяния, столь безжалостно терзавшие его ранимую душу.

Заходящее солнце еще не скрылось за горизонтом, когда всадники домчались до Нахичевана. Этот, расположенный на высоком красивом холме, оживленный, кипевший весельем город Гохтанской земли, ныне представлял собою лишь скорбную груду развалин; пройдя сквозь пламя пожаров, они почернели, обуглились и являли собою на редкость мрачное зрелище. Огонь истребил все строения, вражеский меч истребил всех жителей. Уцелевшие нахичеванцы были взяты в плен.

К западу от города, на обширной возвышенности, простиравшейся до самого берега Аракса, расположились основные силы персов. Самвел покинул обезлюдевший город и направился со своими всадниками к персидскому стану. Среди множества шатров, заполнивших весь лагерь, сразу выделялись два шатра, стоявших друг против друга на утрамбованных земляных насыпях. Один был голубой, и над ним развевалось знамя с крылатым драконом, другой — пурпурный, и на его знамени был орел. Самвел направился в сторону этого шатра.

Подъезжая к персидскому стану, Самвел приказал трубить в трубу. Из персидского стана ответили таким же сигналом. Вскоре навстречу им выехал персидский военачальник с группой вооруженных всадников.

— Я сын Вагана Мамиконяна, — сказал Самвел. — Проведите меня к отцу.

Его направили к пурпурному шатру. И пока они ехали, сер-дце у Самвела рвалось на части. Он проезжал через стан того самого войска, которое за каких-нибудь несколько недель обратило в груды развалин самую богатую и живописную часть армянской земли, Он проезжал мимо несчастных пленников, которые еще совсем недавно были радостными и свободными жителями этих мест. Смертельно мучительны были те несколько минут, пока Самвел подъехал к отцовскому шатру. Как он встретится с отцом, как он будет смотреть ему в глаза? Эти вопросы ужасали Самвела еще больше, чем печальные картины, которые он видел вокруг. Собрав все свое мужество, он соскочил с коня и вбежал в шатер. Его люди остались у входа.

— Самвел!., дорогой Самвел... — растерянно воскликнул потрясенный отец и прижал сына к своей груди.

Они долго не разнимали объятий. Отец не верил своим глазам. Неожиданное появление сына привело его в такой восторг, что он то всхлипывал, как ребенок, то бросался целовать сына, и от избытка нахлынувших чувств не находил слов, чтобы выразить свою радость.

Он взял любимого сына за руку и посадил на роскошную тахту рядом с собой. Ваган не видел сына со дня отъезда в Тизбон. С тех пор прошли годы. Сын вырос, возмужал, стал настоящим мужчиной, да к тому же еще и красивым. Отец смотрел и не мог насмотреться.

— Самвел... дорогой мой... — без конца повторял он, снова и снова обнимая Самвела и покрывая поцелуями его бледное лицо.

Самвел все еще находился во власти противоречивых чувств, и буря страстей повергла его в лихорадочное возбуждение. Отец приписал это волнению и все не выпускал дрожащей руки сына, все любовался им с умилением и восторгом. Его душу переполняло блаженство, и он почитал себя счастливейшим из смертных: ведь сын у него такой красавец.