— То есть было бы покончено с Аршакидами! — негодующе прервала царица.

— Да! С ними должно быть покончено. Чаша терпения переполнилась на земле и на небесах. Настал час расплаты.

При этих словах Мардпета в глазах царицы вспыхнуло пламя гнева; она устремила на изменника угрожающий взгляд и твердо ответила:

— Пусть это не слишком радует тебя, негодяй! Пусть не спешат радоваться и твои гнусные единомышленники. Да, Меружан разрушил несколько моих городов и угоняет в Персию их жителей. Но от этого Армения не стала еще безлюдной пустынею! Он может взять меня в плен и заточить в крепость Ануш, рядом с моим супругом. Но от этого династия Аршакидов не прекратится! Я готова. Я знаю, что ты, чуть выберешься отсюда, выдашь персам, что крепость пуста. Что ж, иди и предавай! Пусть приходят, пусть схватят меня. Я не страшусь ни смерти, ни тюрьмы. Но вернется мой сын, наследник трона Аршакидов, — и отомстит злодеям и за отца и за мать.

По холодному лицу Мардпета пробежала язвительная ус мешка.

— Не тешь себя такими надеждами, государыня, — он насмешливо покачал головой. — Это в тебе говорят горячая кровь сюнийки и необузданная гордыня Мамиконянов. Слушай же: неискупимые грехи, отяготившие тебя и твоего супруга, не позволят вам спасти ни Армению, ни династию Аршакидов. Повторяю: чаша праведного гнева небес переполнилась, и гнев этот должен излиться! Я ведь не чужой при дворе, и мне хорошо известны все кровавые злодеяния, совершенные в вашем дворце. Я все видел, но молчал, ибо боялся твоего супруга. И разве ты сама не убийством присвоила себе титул царицы Армении? Как сейчас вижу труп злосчастной Олимпиады, которую ты велела отравить. Ценою ее смерти ты заполучила царский венец... И сколько таких жертв принесла ты своим черным страстям и своему ненасытному честолюбию! Ты укрылась в Артагерсе и надеялась, что эта твердыня убережет тебя от кары. Но, как видишь, гнев небес настиг тебя. То, чего не смог истребить вражеский меч — это войско, что столь храбро противостояло врагу, — все истребили голод и мор, которые наслал на вас Господь. Да и могла ли эта крепость стать тебе защитой?! Ты вспомни, чья она! Здесь каждый камень обагрен кровью несчастных Камсараканов, которых велел перебить твой супруг, чтобы прибрать к рукам их родовые владения и богатства. Их души и поныне вопиют к Богу, взывая о справедливости!

И он начал перечислять одно за другим все неправедные деяния и царицы и царя, и закончил так:

— Вот они, все добродетели Аршакидов! Эта династия должна, должна рухнуть, и только тогда Армения обретет мир и покой.

— Под игом персов?

— Пусть под игом персов — оно легче, чем невыносимая тирания Аршакидов.

— Прочь отсюда, злодей! — царица вскочила с места. — Если цари проливают кровь, они не совершают преступления, как и боги, когда карают смертных. Это делается для блага людей, ибо так отделяют плевелы от пшеницы!

Ее громкий и грозный возглас разбудил служанок. Обе они — и Шушаник и Асмик — вбежали в зал, словно два ангела гнева, и натянули тетивы своих луков.

— Позволь нам, государыня, покарать этого негодяя!

Айр-Мардпет с усмешкой оглядел юных воительниц и вышел.

Едва забрезжило утро, едва тишину нарушили первые голоса утренних птиц, грянули, заглушая их, и другие звуки — нестройные и грозные; у стен крепости загремели трубы и загрохотали барабаны. Услышав их, царица вздрогнула и поднялась с места.

После ухода Мардпета она весь остаток ночи так и не сомкнула глаз. Она сидела, полная горьких мыслей, и ждала. И вот он настал, горький час мучений и гибели.

Но царица была уже готова. Душа ее была спокойна, совесть тоже. Пока могла, она боролась за спасение своей страны, не щадя сил. Теперь ей оставалось лишь вверить все остальное воле провидения... Царица медленно прошла в угол зала и опустилась на колени. Подняв к небу полные слез глаза, прижав руки к груди, она надолго застыла в безмолвном религиозном порыве. Она молилась, молилась горячо, словно смертник, жаждущий в последние минуты перед казнью обратить свои слова к Богу, излить перед его безграничным милосердием свои упования и мольбы.

Молитва укрепила ее дух, облегчила жгучие страдания ее сердца. Царица отерла слезы и поднялась с колен. В последний раз окинула она печальным взглядом свой роскошный покой, его так любимое ею убранство, которое через несколько минут будет расхищено и растащено персидскими воинами...

Она прошла в опочивальню, где спала царевна Ормиздухт, подошла к ложу, но не сразу решилась нарушить сладкий сон молодой красавицы и долго молча стояла и смотрела на нее, вспоминала их ночной разговор, и он ее радовал. В комнате было жарко, и царевна, разметавшись, почти сбросила с себя легкое одеяло, уже не скрывавшее от взоров ее упругую грудь, ее прекрасное лицо, полузакрытое легкими прядями дивных кудрей. Царица наклонилась и поцеловала девушку в разрумянившуюся щеку. Царевна не проснулась. Царица все стояла и смотрела на нее. Вдруг какое-то черное чувство взволновало ее уже умиротворенную душу, огромные глаза загорелись, по спокойному лицу пробежала грозная тень. Дрожащей рукой она провела по пылающему лбу и прислонилась к стене, чтобы удержаться на ногах. Так прошло несколько минут. Ярость все неистовее разгоралась в царице, сердце билось так сильно, что готово было выскочить из груди в неизъяснимом волнении. «Она не должна достаться этому злодею!» — прошептала царица и шагнула к постели царевны. Но тут же в ужасе отшатнулась и снова прислонилась к стене.

«Нет... нет! — сказала она после долгих колебаний, — этой кровью я не обагрю рук... Да, я решила, я даже поклялась, что в ту минуту, когда Меружан переступит порог моей крепости, он увидит перед собою труп любимой девушки. Но за что карать это невинное создание? Нет, я оставлю ей жизнь — и пусть она мучает Меружана... Нет кары более жестокой и невыносимой! Меружан, совершивший ради этой девушки столько злодеяний, вдруг обнаружит, что обманулся в своих ожиданиях: Ормиздухт возненавидит его и отвергнет его любовь! Она обещала мне это, и я уверена, что исполнит свое обещание».

Она разбудила царевну.

— А я знаю, почему ты будишь меня так рано! — весело сказала девушка. — Мы ведь решили ночью, что сегодня сами будем охотиться на голубей, а не Шушаник и Асмик.

— Нет, дитя мое, — печально ответила царица. —Сегодня охотиться будут на нас... Охотники уже в сборе, стоят у ворот. Слышишь, как трубят в трубы?

— Слышу... — растерянно прошептала царевна. — Что это?

— Враг понял, что крепость беззащитна, и пришел, чтобы занять ее.

— Меружан?!

— Меружан.

Царевна, словно безумная, вскочила с постели и стала поспешно одеваться. Даже не покрыв головы, с распущенными волосами она хотела бежать к крепостным воротам. Царица удержала ее.

— Куда ты?

— Этот проклятый Меружан пришел брать крепость с войсками моего брата. Они не посмеют ослушаться приказа сестры царя царей! Я пойду и прикажу им...

— И что же ты прикажешь?

— Ты сейчас увидишь!

— Шум и гул голосов за воротами, крепости все нарастали, беспорядочные крики оглашали все вокруг. Тысячи глоток выкрикивали одно и то же слово: «Откройте!»

— Я не распахну перед ними ворот моей крепости, — с презрением сказала царица. — Недостойны они такой чести! Пусть ломают...

Она все еще не отпускала руки царевны, удерживая ее.

— Все твои старания будут напрасны, дорогая, — сказала она, обнимая девушку. — Предадим нашу судьбу в руки творца, и будь что будет!

Шум разбудил Шушаник и Асмик. Они с плачем метались по комнате, не понимая, что происходит.

Вскоре взошло солнце, и все вокруг озарилось его животворным светом. И тут железные ворота рухнули, и разъяренные полчища персов ворвались в крепость. С дикими криками воины хлынули прямо на дворец. Впереди горделиво ехал Меружан Арцруни, рядом с ним — персидские военачальники.

Тем временем царица и персидская царевна прошли в роскошно убранный парадный зал.

— Дай я поцелую тебя, дорогая Ормиздухт, — печально сказала царица. — Час настал. Безжалостная судьбы разлучает нас...