Только теперь Самвелу стали понятны те следы военных приготовлений, которые на каждом шагу встречались по пути и не могли не привлечь его внимания. Он обнял княжну:

— Я верю в ваши грозные горы, верю в ваши темные леса, верю и в отвагу ваших горцев, дорогая Ашхен — потому что испытал все это на себе.

— Как? — спросила княжна и высвободилась из его объятий.

— Я ступил на землю Рштуника с отрядом в 300 всадников, а сейчас у меня осталось всего 43 человека.

Княжна побледнела.

— Можно ли быть таким неосторожным, Самвел! — растерянно проговорила она. — Отчего ты не предупредил меня о своем приезде? Зачем было терять людей?..

— Я ведь говорил, что послал тебе письмо, но оно не дошло. Но оставим это, — перевел он разговор. — Сорока трех воинов более чем достаточно, чтобы сопровождать меня туда, куда я еду.

Последние слова он произнес таким тоном, что княжна не могла не задать вопроса:

— А куда ты едешь?

— К отцу...

— Ты все-таки называешь его отцом, Самвел? — воскликнула княжна и отвернулась, полная гнева.

— Да, Ашхен. Я все-таки люблю его. И должен увидеться с ним, обязательно должен. Я все еще не теряю надежды, что мои мольбы и слезы заставят его сойти с пути зла. А если это не удастся... тогда...

— Что тогда?

— Не спрашивай, Ашхен... молю тебя... не спрашивай! Княжну охватило беспокойство: она не ждала такого ответа и еще менее могла предположить, что на свете существуют вещи, которые Самвел знает — и скрывает от нее. Она не делала разницы между своим сердцем и сердцем Самвела, между своими мыслями и его мыслями. Что же заставляет его таиться? И перед кем — перед нею!

— Я не стану спрашивать, что ты собираешься делать, — сказала она опечалено. — Одно скажу: за твоими словами мне чудится что-то мрачное...

Самвел ответил с усмешкой, которая взволновала ее еще больше:

— Если в моих словах и есть какой-то скрытый смысл, дорогая, можешь бьггь уверена, что в нем нет ничего мрачного, он как нельзя более прост и ясен... Пока могу сказать только одно: я никогда не совершу ничего злого или бесчестного. А встреча с отцом не только очень важна для меня — она просто необходима...

— Это пустая трата времени, Самвел... Ты говоришь, что не теряешь надежды мольбами и слезами заставить его сойти с пути зла. Но почему ты не думаешь, что и он будет стараться перетянуть тебя на свою сторону? Я не сомневаюсь, что как только ты предстанешь перед ним, он сразу же предложит тебе перейти на его сторону и помогать ему. Ты, конечно, отвергнешь кто предложение. Тогда, чтобы ты не стал помехой на его пути, он схватит тебя, бросит в темницу, и ты уже не сможешь выполнить те свои планы, которые много важнее.

— Он не будет так безжалостен.

— Будет, и еще не так! Кто не пощадил мою мать — свою родственницу одной с ним крови, тот не пощадит и родного сына!

«Тогда и я его не пощажу», — мелькнуло у Самвела. Обратившись к княжне, он сказал:

— Будь уверена в моем благоразумии, дорогая, я не доведу до того, чтобы меня бросили в темницу.

Княжна все еще не успокаивалась.

— А что думает твоя мать? — спросила она.

— Она во всем согласна с отцом. Ты ведь знаешь ее честолюбие, ты знаешь и ее ненависть ко всем Аршакидам. Шапух посулил ее брату армянскую корону, если тот осуществит замыслы персов, и эти посулы, с которыми моя мать связывает большие надежды, совсем вскружили ей голову. Она сейчас готова на все: и принять персидскую веру, и бороться за уничтожение христианства, одним словом, предпринять любые шаги — лишь бы ее брат стал армянским царем.

— А что посулил Шапух твоему отцу?

— Сделать его спарапетом Армении.

— Твоя мать знает что ты едешь встретиться с отцом?

— Конечно, знает. Она же сама снарядила меня в дорогу, да еще с такой пышностью и торжественностью, которые только царям подстать. Она сама отправила со мной свиту, отряд всадников, которые нашли свою смерть в ваших лесах. И я рад, что избавился от них. Они были для меня несносной обузой? Спасибо вашим горцам, что облегчили мое бремя.

Солнце уже заливало все вокруг теплом своих лучей, день давно вступил в свои права, а они все говорили и не могли наговориться. Что делать княжне, было решено. Что делать Самвелу — в этом окончательного согласия пока не было. Ашхен не сомневалась в его искренности, знала как он благороден и честен. Но она боялась за его жизнь, с которой так неразрывно была связана и ее собственная. Планы молодого князя представлялись ей крайне опасными, хотя она и была вполне уверена в уме и отваге Самвела. Она не стала отговаривать любимого юношу от его намерений и только спросила:

— Когда ты вернешься?

— Этого сказать не могу, дорогая: я ведь и сам не знаю, когда и где найду отца. Но надеюсь вернуться скоро.

— И где мы встретимся?

— Здесь. Я снова приеду к тебе, и мы вместе двинемся к царице.

— Очень бы хотелось дождаться тебя, Самвел — если бы точно знать, когда ты вернешься. Но я решила на этой же неделе отправиться к царице. Там и встретимся, если Бог даст увидеться еще раз...

При последних словах голос ее дрогнул.

Растроганный Самвел взял руку княжны в свои ладони.

— Решено, — сказал он со скрытым волнением. — Мы встретимся в ставке царицы. И я верю, что тогда ты сможешь коснуться поцелуем моего лба и сказать: «Ты достоин меня» — и это будет самой лучшей наградой за то опасное дело, на которое подвинут я любовью к родине. Итак, мы обо всем условились.

Я не стану тебя задерживать — твои горцы с нетерпением ждут тебя. Обними же меня, любимая, и дай мне свой поцелуй и свое благословение. Всевышний услышит голос невинных уст. Я иду В стан врагов, и моя дорога — путь гибели или славы. Твой поцелуй воодушевит и окрылит меня, а твое благословение отведет от меня любую беду. Обними же меня, Ашхен!..

Они обнялись. Безмолвные слезы долго струились из их очей, но не в силах были погасить пламя любящих сердец. Грудь их вздымалась от подавленных рыданий, и «Источник слез» тоскливым напевом своих струй вторил стенаниям влюбленной четы.

IV АМАЗАСПУИ

Ваган же имел сводную сестру из рода Мамиконянов, сестру Вардана, по имени Амазаспуи, и была она женою Гарегина, владетеля княжества Рштуник... Беззаконные Ваган и Меружан отдали приказ начальнику крепости (цитадели Вана) мучать ее, если они не примет маздеизма... И когда не согласилась Амазаспуи принять маздеизм, отвели ее на высокую башню... и раздели донага и повесили за ноги, вниз головою, с этой высоты, и так она погибла...

Фавстос Бюзанд

Луна плыла но небосводу, торопясь к вершинам Сипана, погруженным в густую, унылую тьму, и трудно было понять, что прогневало царицу ночи, почему она так спешит покинуть эти живописные места, где каждую ночь перед нею встают столь чарующие картины. Внизу беспокойно вздымало ввысь свои волны озеро Ван. Оно было охвачено волнением, словно влюбленный, которого ждет разлука с любимой. В неукротимой страсти влеклось оно к бледным лучам жестокой владычицы небес, трепетно обнимало их и, осыпая лобзаньями, молило грустным шепотом струй: «Не уходите, не покидайте меня во мраке».

Но луна уходила и покидала его...

На восточном берегу ее лучи еще озаряли высокие башни и зубчатые крепостные стены древнего города. В призрачном лунном свете он походил на бессмертную волшебницу: за плечами уже немало веков, но это ей не помеха, она все еще сохраняет красоту и очарование. Некогда именно здесь, в этом городе, в его воздушных чертогах и висячих садах вкушала любовь молодого армянского царя самая прославленная волшебница подлунного мира — царица Семирамида ¹.

Это был город Ван.

Луна зашла за вершины Сипана и оставила за собою непроглядный мрак. Не стало видно ни прекрасного города, ни блеска озерных струй. Слышен был лишь глухой рокот волн, звучащий в ночной тишине, словно скорбные рыдания.