Из-за синяков и непривычного окружения Даниель в ту ночь спал беспокойно и проснулся ранним, ясным утром. В доме стояла тишина; за окном шум города свелся к одиночным звукам — хлопанью двери, лаю собаки, хныканью младенца. Нарушив предыдущим утром один из законов гостеприимства тем, что поздно поднялся к завтраку, он остался в постели, чтобы избежать противоположного, более тяжкого нарушения — спуститься раньше служанок.

Теперь у Даниеля появилось время подумать без помех. Он поднес к губам золотой медальон с локоном. Ноздри его уловили нежный аромат жасминового масла, которым Ракель смазывала волосы, и он почувствовал мучительное желание, чтобы этот бесконечный месяц поскорее прошел. Начинался вторник. Утром в пятницу, если ветра будут благоприятными, он отплывет домой.

С трудом отогнав эти мысли, Даниель задумался над полученными от Перлы сведениями. Помимо главного — того, что ее описание внука исключало как Рувима, так и Луку, она как будто очень мало знала об этом парнишке. Или утаила от него то, что знала.

Он мысленно составил перечень вопросов и думал о них, как собака думает о кости. Верно, как однажды заметил сеньор Исаак, что правильные вопросы гораздо важнее правильных ответов, даже если речь идет не о медицине. Сегодня он сделает все, что сможет. Большего от него и ждать нельзя. Остальное время проведет, налаживая свои и дядины дела, посещая лавки и несколько мастерских перчаточников.

В конце обеда, когда со стола убрали и остальные с извинениями поднялись, Маймо протянул руку и наполнил кубок Даниеля вином.

— Посидите немного, Даниель, — сказал хозяин. — Должен признаться, что пока вы были увлечены разговором с моим добрым другом Бенвенистом о вопросах, касающихся профессии перчаточников, я сходил в дом сеньоры Перлы.

— Надеюсь, она здорова, — сдержанно сказал Даниель, не зная, к чему ведет этот разговор.

— Думаю, что да, — сказал Маймо. — Не думайте, что я не воспринял всерьез вчерашнее происшествие с вами. Воспринял и воспринимаю до сих пор. Если существует какая-то мера, которую можно предпринять, я сделаю все, что в моих силах.

— Не думаете же вы, что сеньора Перла может иметь какое-то отношение к случившемуся, — сказал Даниель.

— Сеньора Перла? — переспросил Маймо. — Нет, конечно. Никому, в ком она имеет какой-то интерес, не помог бы никакой причиненный вам вред. Уверяю вас, что если кто-то станет представлять собой угрозу кому-то, кем она дорожит, сеньора Перла будет серьезным врагом. Но вы никому угрозы не представляете. Я в этом уверен. И ходил не повидать ее.

— Прошу прощенья? — в недоумении сказал Даниель.

— Нет, — я ходил обсудить дела, касающиеся выстиранного белья, которое было брошено, пока солнце не оказалось почти так низко, что не могло его высушить. Разговаривал с Сарой, прачкой. В конце концов, это она поручила вас Эстеве, и хотя, возможно, Эстеве не имеет никакого отношения к нападению на вас, он определенно ничего не сделал, чтобы помочь вам.

— Выяснили что-нибудь?

— Выяснил то, что ожидал, — что связь между Сарой и Эстеве определенно предосудительная, но не преступная. Эстеве, насколько я смог узнать, не вор и не убийца. Сара утверждает, что он по своим склонностям честный человек, который не пойдет на убийство лишь ради того, чтобы угодить любовнице. Он, как вы и предположили, носильщик. Клиенты находили его надежным человеком.

— В таком случае удивительно, что сеньора Перла ее нанимает.

— Это совсем другой вопрос, он коренится в ее девичестве здесь, в этом городе, — сказал Маймо. — Не знаю точно, почему, но Перла видит в себе покровительницу Сары. Когда вернулась, она добивалась помилования для этой женщины, чтобы она могла возвратиться из ссылки. Возможно, — добавил он, — прачек трудно найти, однако я думаю, что у сеньоры Перлы очень добрая душа, и она знает Сару с детства.

— Может, мне поискать Эстеве, спросить его, что он знает о нападавших на меня, — сказал Даниель. — Поскольку, видимо, он не был одним из них.

— Думаю, это было бы неразумно, — сказал Маймо. — Один взгляд на вас, и этот человек может запаниковать. Я не хочу, чтобы с вами случилось еще одно происшествие. Мой друг Мордехай может счесть, что я плохо забочусь о гостях, которых он доверяет мне.

Маймо поднялся с веселой улыбкой, извинился и ушел.

Едва город Жирона начал оживляться ко второй половине дня, робкий звон колокола у ворот заставил Ракель спуститься во двор. Как она и подозревала, Ибрагима нигде не было видно, и он вряд ли мог ответить на такой деликатный вызов. Братишка ее плакал, его успокаивали; остальные в доме двигались, но медленно.

Когда Ракель открыла ворота, женщина под вуалью в слишком просторном платье едва не упала во двор.

— Спасибо, сеньора Ракель, — прошептала она, откидывая вуаль.

— Сеньора Рехина, — сказала Ракель. — Добро пожаловать.

— Долго оставаться здесь не могу, — сказала Рехина. — Я пришла в гетто с папой, у него какие-то дела с сеньором Эфраимом по поводу нового прилавка, но мне нужно поговорить с вашим отцом. Нужно! — повторила она с отчаянием.

— Сеньора Рехина, — сказал Исаак из двери своего кабинета. — В самом деле, добро пожаловать. Ракель. Нашу гостью нужно чем-то угостить.

— Конечно, папа, — сказала девушка и быстро побежала вверх по лестнице в кухню.

— Пожалуйста, присаживайтесь, сеньора. Здесь, у фонтана. Итак, почему вам нужно поговорить со мной?

— По поводу Луки, сеньор Исаак. Его обвиняют в убийстве сеньоры Магдалены и потом сеньора Нарсиса, а он не мог сделать этого. Не мог.

— Почему вы это говорите? — спросил Исаак. — Если то, что я слышал, правда, лекарства его сильнодействующие и поэтому могут быть опасны. Думаю, вы должны это знать, так как он помог вам чуть ли не против вашей воли.

— Нет, сеньор Исаак, дело обстояло иначе, — с горячностью заговорила Рехина. — Я знаю, что все думают, но это неправда. Клянусь, я стала такой больной по своей вине. Я была такой несчастной, чувствовала себя такой покинутой всеми, даже бедным папой, что не хотела выздоравливать.

— Сеньора, но ведь отец не покидал вас.

— Сеньор Исаак, в своем горе он почти все время молчал. Мы не могли разговаривать о прошлом, а если что-то напоминало ему о нем, он приходил в ярость из-за того, как Марк обошелся со мной. Я только хотела оставаться в одиночестве. — Она сделала глубокий вдох, чтобы унять дрожь в голосе, и продолжала: — Сеньор Лука был очень тактичен. Не задавал вопросов, на которые я не могла ответить, и как будто не считал, что я должна быть со всеми веселой и дружелюбной. Да, я думаю, его лекарство помогало мне спать. Но Лука сделал для меня не только это. Он объяснил, почему хочет мне помочь.

— Почему же?

— Потому, что он очень привязан к моему папе, и ему было невыносимо видеть, как папа страдает из-за меня.

— Думаете, говоря это, он не кривил душой? — спросил Исаак. — В конце концов, ваша поддержка была ему ка руку, так ведь?

— Не думаю, что он лгал. Это было правдой. Лука действительно привязан к папе. После ужина, когда уже темно для работы, он проводит много часов за беседой с ним. Они говорят на всякие темы, и, думаю, папино горе постепенно затихает. В своем эгоизме я не замечала, что мое несчастье и болезнь так же мучают его, как смерть мамы. Я словно бы убивала папу, вонзая ножи в его плоть. Поэтому я постаралась поправиться, и, когда так решила, это оказалось легко. Капли я принимала всего два дня. Вкус у них отвратительный. Понимаете, что я хочу вам сказать?

— Прекрасно понимаю, — ответил Исаак.

— И теперь Лука с папой проводят больше времени за работой и разговорами.

— Лука тоже столяр?

— Не думаю, — ответила Рехина с сомнением в голосе. — Как он может быть столяром? Но папе часто нужно, чтобы кто-то подержал доску или что-то еще, и поскольку последний подмастерье ушел, ему приходилось звать на помощь кого-нибудь из соседей. Поэтому Лука оставляет свою работу и помогает папе. Они друзья, и Лука хороший человек — право же. Он говорил мне, что в детстве, не так уж давно, делал много глупостей, которых теперь очень стыдится, но никому не причинял вреда.