Подумав о Мэйпин, он болезненно скривился, но его отвлекли слова матери.

— Ван никогда не грозился уйти, даже если я его песочила, — говорила она, — так почему же теперь?

— Разве что как-то догадался о нашем отъезде.

— Быть не может.

— Подслушал что-нибудь, — рассудил Чеп.

— Гнида.

— Я хотел на прощанье сделать ему подарок, — сказал Чеп.

— Электрический фонарь под глаз, — проворчала Бетти.

Чеп рассмеялся ее болхэмскому выражению и болхэмскому выговору. Обнял мать за плечи. Уход Вана стал неожиданностью, но зато они теперь сами себе хозяева. Сбежав, Ван снял у них камень с души — теперь им не будет стыдно, что они его бросают. Ван перехватил инициативу, бросил их первый. Они с ужасом ожидали момента, когда придется объявить ему об их возвращении в Англию. Что сделает Ван — завоет? Обольется слезами? Разобидится? Бог весть. Бесстрастные китайцы порой закатывают истерики, достойные итальянцев. «А вдруг он беситься начнет?» — вопрошала Бетти. Но проблема решилась сама собой.

Маллердам повезло: теперь они могли без малейших угрызений совести презирать Вана за побег, вместо того чтобы стесняться своего собственного бегства. Больше всего Чеп страшился поддаться сентиментальности — тут ведь не только слезы, но и деньги: премиальные, выходное пособие, подъемные. Но Ван убежал по собственному почину: трусцой, выбрасывая вперед длинные ноги, уставившись прямо перед собой, с обычной своей змеиной гримасой на худом лице.

— Все они одинаковы, — сказала Бетти.

Чеп все еще созерцал пустоту — и видел в ней пустую комнату А Фу.

— Китайцев боится. Своих же боится, — продолжала Бетти. — Наводит на кое-какие мысли, да? — Она кивнула, сама себе поддакивая; ее глаза стали жесткими, как у Тэтчер. — Скатертью дорога, — добавила она. — Без него обойдемся.

Пошел дождь. Вначале, пока Бетти заваривала чай, он просто скребся по крыше, словно полчище проворных грызунов. Бетти устроилась вместе с Чепом в «зале», выпила — назло Вану — чаю, и дождь застучал чаще. Что небо, что крыша, что потолок — все едино. Бетти вспомнилось, какой был ливень в то утро, когда она узнала о смерти мистера Чака, вспомнилось, как она глянула на портрет Ее Величества и подумала: чему-то очень важному приходит конец. Тогда она и помыслить не могла, что речь идет о такой колоссальной перемене, как их отъезд из Гонконга. Ход событий ускорился. Смерть мистера Чака была только началом: она повлекла за собой много всего такого, чего Бетти никак не ожидала, такого, на что она и повлиять-то не могла. Вот как делается история: ни с того ни с сего человек чихнул и умер и потащил за собой в тартарары все, и тебя в том числе; а потом оказывается, что твое дело — смотреть на это со стороны, а потом ты возвращаешься домой.

— Вкусненький чай, — сказала Бетти. Лучше, чем у Вана. Как только она мирилась десятки лет с его бурдой? «Он просто клад», — говорила она Монти и вообще всем, кто хвалил Вана, но сама в это никогда не верила. А теперь он оказался просто лицемерным гаденышем, да и с головой у него, наверно, не все в порядке.

Чеп согревал ладони о чашку и думал, что никогда еще в жизни не был так близок с матерью. Бетти включила «Робертс»: на волне «Радио вооруженных сил» звучала музыка. Это была «Витрина Вест-Энда» — любимая передача Бетти.

Услышав «Однажды я тебя найду», она сказала:

— Мне всегда нравилась эта песня. Джордж ее часто пел.

Эта фраза прозвучала как отпущение грехов мужу.

— Удачно мы съездили на скачки, — сказал Чеп.

— Я слегка озолотилась, — заметила она. — Но самое главное, что мы ездили вместе. Съешь овсятку, Чеп.

— Не откажусь. — Он выбрал себе рассыпчатый квадратик, куснул.

Какой странный вкус стал у овсяных лепешек Вана после исчезновения повара. Они испечены вчера. У них чуть-чуть кисловатый привкус самого Вана. Чеп обнаружил, что у него кусок в горло не идет. Он положил лепешку на тарелку и испытал слабое отвращение при виде отпечатков своих зубов.

Мать изменилась — а что не изменилось? Это уже не ожесточенная, подозрительная женщина былых времен. Вначале, когда на нее свалились наследство мистера Чака и посулы мистера Хуна, у нее голова пошла кругом и она начала чудить. Но теперь успокоилась, оттаяла, сильно повеселела, стала его прежней заботливой матерью и даже в некотором роде светской дамой, балующей себя пикниками, поездками на скачки и в казино. Чеп был ей очень признателен — ведь она сочувственно выслушала все его страхи по поводу Мэйпин. Теперь он доверял матери и чувствовал себя с этой заурядной англичанкой на этом китайском острове очень уютно, точно на старом, привычном диване.

Он сказал:

— Пойду позвоню Мэйпин. Просто проверю, все ли в порядке.

— Звони-звони. Только прошу тебя, никуда не езди. Ночь просто ужасная.

У Бетти была одна старомодная черта — все свои действия она сообразовывала с погодой. В туман и дождь она носу на улицу не высовывала. «Я слабогрудая», — поясняла она. А Чеп погоды практически не замечал. Мать всегда дулась, когда он возвращался домой промокший.

— Что ей сказать?

— Да что хочешь.

— В смысле, насчет нашего отъезда.

— Назначено на понедельник.

— Ты не будешь против, если завтра она переночует здесь?

Бетти призадумалась, словно высчитывая что-то на своих зубах, передвигая их туда-сюда, как костяшки примитивного устройства для сложения.

— Устроим ее в комнате Вана.

В этом плане его мать также держалась старых правил. Чепу сорок три года. Мэйпин он собирается взять с собой в Британию и там на ней жениться — это единственный выход. А теперь ему, значит, надо прикинуться, будто между ними ничего нет? Но это мелочи. Сейчас главное — безопасность Мэйпин. Когда они приедут в Лондон, все те проблемы, которые в Гонконге казались такими серьезными, будут забыты. Поинтересоваться, не родня ли ему Венделл, могут, лишь пока Чеп в Гонконге. Из-за семи морей об этом уже не спросят. Что до наследства мистера Чака — фабрики, А Фу, пропавшего без вести Фрэнка By, мистера Хуна и так далее и тому подобное, — все проблемы китайцев станут проблемами Китая.

Тщательно подбирая слова — поскольку эта мечта выросла из его давних школьных грез и в ней фигурировала Мэйпин, — Чеп рассказал матери, что воображает себя и ее живущими в поместье среди зеленых лугов южной Англии.

— В Суррее об эту пору очень красиво, — и Бетти пояснила, что туда они ездили поездом из Болхэма. — Пересадка в Ист-Кройдоне. Мы всегда сходили на станции Вестхамбл и взбирались на Бокс-хилл. Меловые обрывы. Ежевичные заросли. Столько зелени. Видно на много миль окрест. Но лучше всего была могильная плита.

Когда она произнесла «могильная плита» и рассмеялась, Чеп придвинулся к ней вплотную и переспросил:

— Мама?

— Она была на вершине холма, в лесу. Могила одного местного. Наверно, он был тронутый. Перед смертью велел похоронить себя наперекосяк, головой к Китаю. Меня пусть похоронят наоборот!

— Мама! — воскликнул Чеп, и оба захохотали.

За Передачей Гонконга они будут наблюдать по телевизору, сидя в своем доме в Лезерхеде или Доркинге. «Туда ему и дорога, — скажет она. — Сдача по-китайски».

Чеп набрал свой рабочий телефон. Мэйпин не брала трубку. Включился автоответчик Чеп с отвращением услышал свой голос, произносящий парадоксальное: «Вы позвонили в дирекцию фабрики „Империал стичинг“. В данный момент здесь никого нет, но ваш звонок для нас очень важен…»

После сигнала он сказал:

— Это я… это я… возьмите трубку, Мэй. Надеюсь, вы меня слышите. Пожалуйста, возьмите…

— Да, — тихо отозвалась Мэйпин.

— У вас все в порядке?

— Я боюсь. Мистер Хун хочет найти меня.

— Ему вас не найти.

— Может быть, кто-то ему скажет.

— Кроме меня, никто не знает, — возразил Чеп. — Послушайте, Мэй, я не смог сегодня сюда выбраться. Нужно было остаться с матерью. Завтра я приеду.

— Да, — сказала Мэйпин.

— В понедельник мы уезжаем в Лондон. Пожалуйста, не волнуйтесь.