Он проник в ее гостиную под предлогом вручить леди Спенборо записку от своей родительницы. Юноша застал Фанни одну, такую хорошенькую и волшебно-хрупкую в облегающем черном пеньюаре и траурной вуали, и совсем потерял голову. Фанни, прочтя записку, сказала:
— Пожалуйста, извините меня: я напишу ответ на любезнейшее приглашение миссис Райд. Может, вы будете так добры, что отнесете мое письмо своей матушке?
Она хотела было встать с кресла, но мистер Райд помешал ей, бросившись перед прелестной графиней на колени и умоляя выслушать его.
Изумленная и испуганная Фанни пролепетала:
— Мистер Райд! Умоляю вас, встаньте! Вы забываетесь! Ах, прошу вас…
Все было бесполезно. Пылкий юноша схватил ее руки, покрыл их поцелуями, и ее слух был возмущен бурным потоком признаний. Отчаянные попытки остановить эти излияния остались втуне — возможно, не были даже услышаны. Мистер Райд, не ограничившись тем, что поверг к ее стопам свое сердце, пустился невнятно излагать свои теперешние обстоятельства и виды на будущее, поклялся в вечной преданности и объявил о своем намерении броситься в глубины Эйвона, буде ему отказано в надежде. Заметив, что она встревоженно отстраняется, а на глазах у нее слезы потрясения, он начал умолять Фанни не пугаться и сумел обнять ее стройную талию.
Эту нелепую сцену застал майор Киркби, вошедший без доклада. Он остановился на пороге, весьма изумленный. Одного взгляда было достаточно, чтобы составить довольно точное представление о том, что здесь происходит. Майор решительно прошел через комнату. Смутившийся влюбленный повернул к нему разгоряченное лицо, а Фанни с облегчением вскрикнула. Железная рука, сжавшая воротник сюртука мистера Райда, помогла тому быстро подняться на ноги.
— Вам бы следовало попросить у леди Спенборо прощения, прежде чем вы уйдете, — укоризненно проговорил майор. — А в другой раз не ходите с утренними визитами в подпитии!..
Смущенный и негодующий мистер Райд с жаром опроверг такое обвинение и несколько несвязно попытался уверить Фанни и майора в благородном характере своего поведения. Но Фанни только спрятала покрасневшее личико в ладонях, а майор повел его к двери со словами:
— Когда станете на пять лет старше, можете делать предложения. К тому времени вы будете достаточно умны, чтобы не навязывать своего внимания даме, чьи обстоятельства сами по себе должны были бы служить защитой от подобных неприятностей. Убирайтесь! Если вы вынудите меня препроводить вас вниз, то я это сделаю таким образом, какой вряд ли придется вам по вкусу.
С этими остужающими словами он вытолкнул мистера Райда из комнаты и захлопнул за ним дверь.
— Глупый петушок, — заметил майор, вернувшись обратно в комнату. Увидев, что Фанни отнюдь не склонна превратить все в шутку, а, напротив, чрезвычайно расстроена и взволнована, он быстро направился к ней, озабоченно воскликнув: — Вы не должны принимать это так близко к сердцу. Дьявольщина! Жаль, что я его не спустил с лестницы!
Фанни попыталась овладеть собой, но не успевала она утереть слезы со щек, как на глаза ее наворачивались новые. Ее расстроила не только непристойность этой сцены, но и ее непривычность. Она вся дрожала и была смертельно бледна.
— Как он мог? Как он мог так оскорбить меня? — рыдала она.
— Это очень нехорошо с его стороны, но он не имел намерения вас оскорбить — разуверял ее майор. — Конечно, он заслуживает порки за свое нахальство, но это всего лишь глупая мальчишеская влюбленность.
— Ах, но как же я должна была себя вести, что он решил, что такие ужасные любовные излияния будут мне приятны? — плакала Фанни. — Я еще и года не вдовею, а это… я и не думала… мне и в голову не приходило…
— Ну конечно же нет, — успокоительно проговорил майор, опускаясь на одно колено точно на том же месте, где только что был мистер Райд, и нежно сжимая пальчики вдовы. — Ваше поведение было безупречным. Не надо!.. Я не могу видеть вас такой несчастной, ми… леди Спенборо!
— Я прошу у вас прощения — это ужасно глупо! — с трудом проговорила Фанни, делая героические усилия, чтобы перестать плакать, но сумев только сделать свои рыдания сдавленными. — Я не знала, как его остановить, а он все целовал мне руки и говорил такие вещи, и так меня напугал. Право, мне очень стыдно, что я так глупо себя веду. Я т-так б-благодарна вам за т-то, что вы его отослали! Н-не знаю, что бы я д-делала, если бы в-вы не п-пришли, потому что… Ах, майор Киркби, он меня прямо обнял! Мне так стыдно, но право же, я никогда его не поощряла, ничуть!
В этот момент майор, перещеголяв мистера Райда, обхватил обеими руками съежившуюся в кресле фигурку, нежно прижал к себе и невольно проговорил:
— Фанни, Фанни! Ну же, милая моя, не надо! Не плачьте! Я позабочусь, чтобы этот щенок больше к вам не приблизился! Теперь уже нечего бояться!
Оба не могли бы сказать определенно, как именно это случилось. Обиженная и расстроенная Фанни, обнаружив подле себя уютное плечо, инстинктивно прижалась к нему, и в следующее мгновение оказалась заключенной в объятия гораздо более тревожащие, чем те, которым ее подверг неудачливый мистер Райд. Однако неуместность их ей не вспомнилась. Сердце ее затрепетало и так долго скрываемые ею чувства вырвались наружу. Она неосознанно прильнула к майору и приподняла лицо навстречу его поцелую.
Долгое мгновение они не двигались, а потом, словно сознание реальности вернулось к ним обоим одновременно, Фанни резко шевельнулась, высвобождаясь, а майор опустил руки и вскочил на ноги, воскликнув:
— Фанни! О Боже мой, Боже мой, что я сделал?
Они смотрели друг на друга, смертельно побледнев, на лицах их был написан ужас.
— О, леди Спенборо!.. Я умолю вас простить меня! — запинаясь проговорил майор. — О, Фанни!.. Я не хотел… О, дорогая моя, что же нам теперь делать?
Кровь бросилась ей в лицо, но глаза засияли таким нежным светом, что он не удержался и вновь бросился обнимать ее. Но она произнесла сдавленным голосом:
— Вы лишь попытались утешить меня. Я знаю, вы не собирались…
— Фанни, Фанни! Не говорите этого! Это просто выше нас, — прервал он очаровательную хозяйку и направился к окну, как будто боялся взглянуть на нее. — Что за дурак я был!
Такая горечь, такая мука зазвучали в его голосе, что она сморщилась и склонила голову, чтобы скрыть вновь навернувшиеся слезы. Наступило долгое молчание. Фанни украдкой вытерла глаза и слабым голосом произнесла:
— Это моя вина. Вы должны забыть — я была такой глупой. Мне теперь все равно. Я знаю, вы не хотели…
— Мне кажется, вы любили меня с тех пор, как только я вас увидел. А я… О слепец! А я ведь тоже любил вас…
— О нет, нет! Гектор, подумайте, что вы говорите! Вы любите Серену! Вы любили ее все эти годы!
— Я любил мечту. Это была болезненная, сентиментальная мечта, которую мог себе придумать только совершенно больной человек. Видение, которому я поклонялся, — это не Серена. Она всегда была совершенно иной!
— Да, непохожей на вашу мечту, но значительно лучше ее, — поспешила она заверить.
— Да, значительно лучше. Серена — великолепное создание! Я восхищаюсь ей, отдаю ей должное, считаю ее самой красивой женщиной, которую я когда-либо встречал в своей жизни!.. Но я не люблю ее!
Растерянная Фанни прижала руки к вискам:
— Что вы говорите? О нет, это невозможно! Это совершенно невозможно!
— Вы считаете, что я сумасшедший? — спросил майор, отходя от окна. — Как же мне заставить вас понять меня? — Он опустился перед ней на колени и склонил голову. — Это было не сумасшествие, это было сумасбродство. О, когда я впервые с ней познакомился, то влюбился в нее по уши. Наверное, на меня было столь же смешно смотреть, как на этого несчастного мальчишку, который все время следует за вами сейчас. Разлученный с ней, я вернулся в свой полк, в Испанию, и месяцами не видел иных женщин, кроме местных крестьян, — что могло стереть из моей памяти образ Серены? Мне было достаточно помнить о ней, но, безрассудный, я накладывал на ее образ все новые и новые слои краски. Я не сумел изменить лицо Серены, но исказил ее сущность. Вероятно, я никогда и не знал ее как следует. — Он взглянул вверх, губы его исказила улыбка отчаяния. — Вам никогда не клали в больной зуб опий, Фанни? Этого достаточно, чтобы поверить в реальность своих мечтаний. Этот опий и был для меня образом Серены. Затем я встретил ее снова. — Киркби сделал паузу, застонал. — Лицо ее, еще более милое, чем я его помнил… Ее улыбающиеся глаза, мелодичный голос, очарование — все именно такое, каким я это хранил в памяти. Я снова был влюблен, но продолжал лелеять свои безумные мечты. Женщина под этой любимой мною оболочкой была мне незнакома. Мое воображение одарило ее совсем иными качествами, совсем иными наклонностями: у меня и у Серены едва ли нашлась одна общая мысль, а наши вкусы! — Он оборвал себя на полуслове и горько рассмеялся. — Да вы и так прекрасно знаете, насколько различны наши вкусы.
