Еще один звонок из холла гостиницы — и снова длинные гудки в номере Рахиль… И податься больше Андрею было некуда — разве что только в баре засесть, но ему не хотелось обращать на себя внимание персонала… Ну, в самом деле, если в приличном баре сидит в одиночку мужик и цедит сок — явно он кого-то ждет или за кем-то следит, тут и непрофессионал догадается…

Пришлось Серегину разместить «наблюдательный пункт» в своем «вездеходе» — тоже, кстати, вариант был не из лучших… Машина уже остыла, и, пока разогревалась, пока протапливалась, Андрей успел даже подрожать немного — зато потом «Нива» раскочегарилась до почти тропических температур. Наверное, именно эти температурные перепады сыграли с Обнорским злую шутку — выключив двигатель и откинувшись в кресле, он сам не заметил, как уснул…

И приснился ему очень странный сон — будто выходит он из машины, как наяву, направляется ко входу в отель, а там, в дверях, в серых пиджаках службы безопасности друзья его погибшие стоят — Илья Новоселов, Назрулло Ташкоров и Серега Вихренко. Андрей войти в гостиницу хочет, а парни ему дорогу заступают, начинают спрашивать, с какой целью он в «Европу» пожаловал… И вроде как — не узнают они Обнорского, смотрят, словно на чужого. Андрей им мигает изо всех сил, мол, чего вы, ребята, это же я — Палестинец, а они на подмигивания не реагируют, говорят, что пропустить в отель не могут… Обнорский злится, лезет за своим журналистским удостоверением, говорит, что у него важная встреча назначена — а его все равно не пропускают, только Шварц вдруг предлагает Назрулло старшего смены позвать. Ташкоров исчезает куда-то, а потом возвращается вместе с Женькой Кондрашовым — тот идет и за горло держится, и тоже Обнорского не узнает… «Кончайте придуриваться, мужики, это же я!» — кричит Андрей, но крик почему-то вязнет в горле… А ребята молчат, смотрят куда-то в сторону и холодом от них веет…[30]

Проснулся Обнорский совсем закоченевшим — машина давно выстудилась, и руки-ноги у Андрея затекли, потому что, задремав, он съежился инстинктивно в позе эмбриона… Серегин глянул на часы и выругался — до двух часов ночи оставалось всего двадцать минут. Обнорский заметил двигатель и, постукивая зубами и лихорадочно вспоминая график разведения мостов, понесся к себе на Охту — к госпоже Даллет в любом случае явно не стоило заявляться в столь поздний час…

Спалось Андрею в ту ночь плохо — то какие-то шорохи за дверью слышались, то вдруг головная боль накатывалась, то знобить начинало — давала, видимо, о себе знать дремота в холодной машине после сауны… Под утро, как положено, и насморк проклюнулся — в общем, встал Обнорский в отвратительном настроении, долго грелся горячим душем, потом заставил себя смастерить бутерброд и втолкнул его в утомленный организм, сдабривая сухие куски крепким кофе…

У «Европы» Серегин появился примерно в 9.30 — вяло кивнул охранникам, внимательно осмотревшим его фигуру, и прямиком отправился на третий этаж. Подходя к номеру Рахиль Даллет, Андрей уже даже азарта не испытывал — игра в кошки-мышки с зеленоглазой израильтянкой несколько вымотала его. Обнорский сердито, по-деловому постучал в дверь и отошел на шаг, ожидая реакции. А реакции-то никакой и не последовало — вот тут Андрей проснулся окончательно, разволновался и постучал снова, погромче — за дверью по-прежнему никто не отвечал… «Все, — закусив губу подумал Серегин. — Она соскочила… Я упустил ее, проспал, прохалявил!… Наверное, до нее дошла информация о неудачном покушении и — ясное дело, она решила сваливать… Чего ловить-то при таких раскладах…»

Серегин уже собирался повернуться и уйти, но тут из соседнего номера выглянула убиравшаяся там горничная:

— Вы в триста двадцать пятый?

— Да, — кивнул Андрей, быстро прикидывая, какую бы версию «задвинуть» женщине. — Я, собственно…

— Так она вышла только что — минут с десять назад, — горничную никакие версии не интересовали, несмотря на утро лицо ее было уставшим и каким-то блекло-невыразительным.

— Вышла? — переспросил Обнорский. — А… а… куда?

Вопрос, надо сказать, был абсолютно идиотским — клиенты пятизвездочных отелей не имели обыкновения докладывать горничным о своих планах и маршрутах передвижения… Но дуракам, как известно — везет, вот и на дурацкие вопросы иногда дают очень толковые и полезные ответы — женщина убрала тыльной стороной ладони упавшие на лоб пряди волос и равнодушно сказала:

— В «Фитнес-центр», наверное, пошла — она в спортивном костюме была и без верхнего…

— Ага, спасибо, — улыбнулся горничной Андрей. — Пойду ее там поищу…

…Госпожа Даллет действительно оказалась в «центре здоровья» — Обнорский узнал ее сразу, осторожно выглянув в зал с бассейном из-за двери, ведшей в мужской душ. Рахиль ловко двигала ногами на «ходилке» и лицо ее, хоть и не светилось жизнерадостностью, но и не выражало особой тревоги — израильтянка если и была чем-то озабочена, то «головная боль» ее появилась уже давненько, не день и не два, и женщина успела к ней притерпеться… не случайно же говорят человеку, на которого несчастье вдруг свалилось: «Переспи ночь с бедой — а дальше уже легче будет»… Обнорский, глядя на лицо Рахиль, подумал, что, наверное, ее ночь с бедой была уже давно — да, видать, беда оказалась нешуточной…

Осторожно прикрыв за собой дверь, Андрей прошел в мужскую раздевалку, подумал немного, и решил дождаться, когда госпожа Даллет закончит свои занятия — ни к чему серьезные разговоры в спортзале заводить — там и уши лишние в любую минуту появиться могут, да и вообще — обстановка не располагает, интимности, так сказать, не достает…

Обнорский вышел из «Фитнес-центра» и сел за столик в кафе, заказав кофе и сэндвич. Он совершенно успокоился и даже утреннее его недомогание отступило — так уж был устроен организм Андрея — в минуты опасности или просто перед тем, как сделать какие-то серьезные шаги, он умел концентрироваться и собираться, подавляя мандраж.

Эта особенность в его характере выработалась еще в юности, когда Обнорский занимался дзюдо — перед соревнованиями он всегда дергался и нервничал, но когда выходил на татами — успокаивался и переставал видеть и слышать шумный зал, сосредотачиваясь только на противнике…

Андрей успел несколько раз прогнать в голове разные варианты разговора с Рахиль — а госпожа Даллет все не выходила из «центра здоровья». Обнорский уже обпился апельсиновым соком и беспокойно ерзал на стуле — в туалет выскочить он не мог, опасаясь, что именно в эту минуту израильтянка по закону подлости будет возвращаться в свой номер… А рисковать Серегин больше не мог — он и так чувствовал, что вычерпал весь временной лимит до дна.

Ожидание снова затягивалось, но в тот момент, когда оно стало уже совсем нестерпимым, дверь «Фитнес-центра» открылась и в кафе вышла стройная женская фигурка — собственно, только по фигуре, по пластике движений, Андрей и узнал госпожу Даллет — на ней был бирюзовый «адидасовский» спортивный костюм свободного покроя, а лицо — лицо разглядеть представлялось довольно проблематичным делом — лоб и волосы полностью закрывала голубая косынка, глаза прятались за большими очками «хамелеонами», а яркая помада на губах совершенно меняла природный рисунок рта…

Рахиль быстро прошла к лифтам, нажала кнопку вызова и через несколько секунд уже уехала к себе на этаж — Обнорский специально проследил взглядом по табло, где именно остановился ее лифт…

Стараясь не суетиться, Андрей расплатился, пару секунд поколебался — не сбегать ли ему все-таки в туалет, но потом решил собрать волю в кулак — Бог ее знает, эту Рахиль — может, ее снова понесет куда-то…

Через пару минут Серегин прибыл на третий этаж и, выйдя из лифта, огляделся — коридор был пуст. В несколько шагов Андрей преодолел расстояние до триста двадцать пятого номера и, пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, постучал в дверь. В номере что-то зашуршало, а потом женский голос спросил по-английски: