Вернувшись на Родину, Кораблев узнал, что Вадим Петрович погиб в Москве в автомобильной катастрофе. Василий Михайлович приехал в столицу, нашел могилу Гончарова и долго сидел на ней, разглаживая не успевший еще слежаться дерн руками. Тогда, на кладбище, он с волчьей тоской понял, что снова остался абсолютно один в этом беспощадном мире…

Василий Михайлович был профессионалом, поэтому даже не пытался расследовать гибель Вадима — в случайное ДТП[25] он не верил, но искать заказчика не стал. Зачем? Кораблев не сомневался в том, что Гончарова убрала Система, правила которой Вадим Петрович попытался либо нарушить, либо истолковать по-своему…

Кораблев уехал в Ленинград, дооформил запущенные еще Гончаровым бумаги на инвалидность и зажил совершенным отшельником в своем кавголовском доме. К людям его не тянуло, а самым верным другом стал для Кораблева пес-кавказец по кличке Арамис. Большой нужды в деньгах Василий Михайлович не испытывал, потому что в свое время откладывал кое-что на черный день, но — чтобы занять себя хоть чем-нибудь, начал разводить кроликов… Так и летели дни за днями — Кораблев много читал, работы по дому хватало. В общем, жил он спокойно и без приключений, философски принимал надвигающуюся старость. С годами Василий Михайлович все чаще думал о Боге и о том, что ожидает его за последней чертой, которая, увы, с каждым днем становилась все ближе и ближе. Кораблев начал даже захаживать в церковь, но пройти обряд крещения не решился — полагал, что слишком много на нем висит смертных грехов…

Совесть не то, чтобы очень уж терзала Василия Михайловича, но — беспокоила, и довольно часто… Нет, дело было даже не в том, что являлись к нему по ночам души тех, кому он помог покинуть наш суетный мир — в конце концов, как ни странно, за всю свою жизнь Кораблев ведь никогда никого не убил по собственному желанию и по своей инициативе, он был всего лишь исполнителем, орудием в руках других людей… Грызло Василия Михайловича то, что никому, ни одному человеку на свете он не дал счастья, не подарил всего себя… Женщины? Их было много, а любил он все-таки только одну-единственную — ту, из-за которой и вышвырнули его из Конторы… Ей его любовь оказалась не нужна — по крайней мере не сменила она на нее устроенный быт жены дипломата в ранге посланника… Кораблев не осуждал ее — что он мог дать своей любимой? Рай в шалаше, который быстро бы сменился ночными слезами по утраченному дворцу? Розы не растут в тундре, сколько их туда ни высаживай…

Вадим… Да, Вадим был, наверное, единственным дорогим человеком для Василия Михайловича — а ведь и его не уберег… Нет, себя Кораблев за смерть Гончарова не упрекал — понимал, что все равно ничего изменить бы не сумел, но все-таки… Трудно жить с памятью о том, как балдел на курорте как раз тогда, когда в Москве убивали того, кто был тебе дорог, как младший брат.

Часто Василий Михайлович, сидя на крылечке в обнимку со своим Арамисом, думал о том, что если Бог желает кого-то наказать — он наказывает одиночеством…

Между тем внешний мир стремительно менялся — выходили на поверхность теневые дельцы и обеспечивавшие их команды, начиналась грызня за деньги, валявшиеся под ногами нищего народа самой богатой в мире страны — все чаще на улицах российских городов гремели выстрелы и взрывы, люди все больше привыкали к тому, что «коммерсанта век не долог, и потому так сладок он». В обществе вдруг жарко заговорили о киллерах и ликвидаторах, о синдикатах наемных убийц…

Однажды Василий Михайлович даже увидел по телевизору в какой-то московской программе интервью с неким деятелем, утверждавшим, что он-де — «ликвидатор-чистильщик», работающий по договору. У этого «чистильщика» было заретушировано мозаикой лицо и изменен голос. Жаль, что телевизионщики не смогли еще и мозги парню подчистить! Таких глупостей, каких наговорил он в пятиминутном интервью, Кораблеву слышать еще не доводилось — старик хохотал перед телевизором так, как еще ребенком смеялся на фильме «Волга-Волга»… Вообще, Василий Михайлович любил просматривать газеты и журналы, интересуясь, в основном, криминальной тематикой — у него появилось даже что-то вроде хобби: если в статье давалось подробное описание гибели очередного бизнесмена или авторитета, старик пытался «восстановить» работу неизвестного «коллеги» и понять, кто он — профи или так, из бандитов… В ряде случаев Василий Михайлович по некоторым незначительным и даже вовсе незаметным даже для подготовленного читателя нюансам определял — этого бедолагу «сработала» Контора и никто другой…

Однажды Кораблев подумал, что смог бы зарабатывать очень приличные деньги — времечко наступало лихое и кровавое, человеку с его опытом и навыками обрадовался бы любой крупный воротила. Да только не хотел Василий Михайлович возвращаться к прежней работе — зачем? Деньги? Так старику много не надо… Приключения и ощущение остроты жизни? Авантюры будоражат кровь опять-таки молодым, а старики… Старики живут воспоминаниями… Кораблев был уверен в том, что доживет свой век тихо, спокойно и не беря новых грехов на душу.

Может быть, так бы оно все и было, если бы не подъехала утром 10 октября 1993 года к его дому белоснежная «девятка» с питерскими номерами, старательно, но не очень умело залепленными грязью. Из машины вышла брюнетка лет тридцати пяти в мешковатых потертых штанах и синей нейлоновой куртке — явно с чужого плеча. Глаза брюнетки закрывали «сплошные» темные очки. Кораблев взял Арамиса за ошейник и с удивлением рассматривал женщину — гостей он никак не ждал. Между тем брюнетка подошла к калитке и, сильно картавя, спросила:

— Простите, могу я видеть Василия Михайловича Кораблева?

Старик прищурился, внимательно осмотрел гостью еще раз и ответил:

— Его сейчас нет… А что ему передать? Кто его спрашивал?

Брюнетка закусила губу, чуть склонила голову к правому плечу — и именно в этот момент Василий Михайлович узнал ее — несмотря на прошедшие годы и измененную внешность.

— Очень жаль, — вздохнула брюнетка. — Очень жаль… Я… Меня зовут Светланой Игоревной… А передать… Я хотела ему передать привет от Вадима Петровича Гончарова…

Кораблев хоть и узнал женщину, но все равно внутренне сжался, услышав имя Вадима. Светлана Игоревна, значит… Старик внутренне усмехнулся, посадил Арамиса на цепь и пошел открывать калитку:

— Заходите… Светлана Игоревна. Кораблев — это я. Вы уж извините, что не сразу признался, люди здесь разные ходят… Давайте-ка в дом зайдем, я чайку поставлю — как раз пряничков свежих вчера купил — там и поговорим по-людски…

Женщина, назвавшаяся Светланой Игоревной, молча прошла в дом, присела на табуретку у кухонного стола, а Василий Михайлович засуетился с чайником и чашками, вовсю изображая из себя радушного хозяина.

— Чай для русского человека — это первое дело. Куда мы без чая-то… Да, а как Вадим Петрович-то? Давно я о нем ничего не слышал.

Брюнетка замерла. Кораблев стоял к ней спиной и не мог видеть, как она вся сжалась за столом. Василий Михайлович проверял не личность гостьи — он прекрасно понял, кто пришел к нему в дом… Старик хотел «снять реакцию» брюнетки, посмотреть, как она среагирует на якобы неосведомленность его относительно смерти Гончарова. Женщина либо поняла, что ее проверяют, либо просто не хотела юлить — вздохнув, она глухо ответила:

— Вадим Петрович погиб в сентябре восемьдесят восьмого… Я думала — вы знаете…

Кораблев ничего не сказал, молча поставил чашки на стол, высыпал пряники на тарелку — тут и чайник поспел, он был как раз теплым, недавно кипевшим… Разлив чай по чашкам, старик сел на свой край стола, снова взглянул на гостью — несмотря на то, что в кухне было темновато, она так и не сняла темные очки… «Светлана Игоревна» сидела спокойно, но во всей ее фигуре чувствовался какой-то надлом, какая-то постоянно живущая внутри боль.

— Вы попейте чайку-то, пока горячий… А что же просил передать мне Вадим Петрович, царствие ему небесное?