Игорь Викторович – человек опытный и искушенный в разных чрезвычайных обстоятельствах, прекрасно знал, что как бы История не превозносила роль правителей и великих деятелей разных эпох, саму ее – Историю, подчас походя и мимолетно перекраивают простые люди: прислуга, рядовые сотрудники, приближенные – «пристяжь», одним словом, никому не известные пешки, волей случая оказавшиеся в нужное время, в нужном месте… и в ненужном состоянии аффекта.

До лестницы удалось добраться живым: охрана и телки молча проводили генерала давящими взглядами, но никто даже не шелохнулся.

«Слава Богу, у Старика все в мире – лучшее, – с облегчением констатировал Игорь Викторович, ступая на первую ступеньку лестницы. – В том числе и охрана, и телки. Были бы здесь какие-нибудь бобруйские Васьки-самородки, не раздумывая разнесли бы на фрагменты…»

Старик лежал, откинувшись в кресле.

На полу, в луже крови, валялся раритетный «Вальтер».

Густой сигарный аромат и вонь горелой бумаги намертво забивали характерные запахи пороха и свежей крови.

И это было весьма кстати: и вид, и свежий запах огнестрельного суицида (особенно, когда стреляют в голову) даже на людей стойких и бывалых всегда оказывает крайне разрушительное действие, а уж рафинированную интеллигенцию буквально разит наповал.

В общем, пока разом позеленевший Миша утробно рычал на фикус в углу, Игорь Викторович старательно отводил взгляд от тела Старика, искоса поглядывал на начальника СБ и пробовал размышлять об отвлеченных вещах:

«А хорошо, что семья Старика сейчас в Лондоне. Вот визгу-то было бы…»

Начальник СБ – верховный сторожевой пес Старика, был раздавлен и смят. Он впервые в жизни не знал, что делать и как себя вести.

По щеке матерого волкодава катилась слеза. Было очевидно, что ему очень хочется разрыдаться, но в кабинете были посторонние и это удерживало его от искреннего проявления чувств. Поэтому он навытяжку, словно в почетном карауле, застыл у стола, стараясь, как и генерал, не смотреть на тело хозяина, и терпеливо ждал, когда Миша придет в себя.

Вволю порычав, Миша выхлебал прямо из горла полграфина воды, утерся платком и интеллигентно извинился:

– Простите… не удержался…

Затем он взял из подставки на столе ножницы, подошел к краю кровавой лужи и, потоптавшись в нерешительности, отчаянно замотал головой:

– Не могу… Ннн… Не получится у меня…

И протянул ножницы начальнику СБ.

– А чего делать-то? – начальник СБ ножницы принял, но с недоумением пожал плечами.

– На шее… тесемка… ключ… обрезать надо, – сбивчиво заторопился Миша. – Давай… аккуратно…

Приблизившись к креслу, начальник СБ разрезал тесемку, снял с шеи Старика небольшой ключ замысловатой формы и протянул его Мише.

Миша опять помотал головой и совсем неинтеллигентно ткнул пальцем в сторону генерала.

Начальник СБ, вопреки ожиданиям, тотчас же, не раздумывая, протянул ключ Игорю Викторовичу.

Генерал с душевным трепетом принял дар.

Ключ был завязан мертвым узлом – очевидно, чтоб не болтался, а тесемка была сплошь в крови. Стоило бы, конечно, взять ножницы и обрезать ее совсем, а ключ вытереть салфеткой… но Игорь Викторович почему-то не решился на это. Бережно взвесив на ладони кровавый дар, он вопросительно посмотрел на Мишу.

– Одну минуту, – кивнул Миша, подходя к стене и нажимая какой-то невидимый простым глазом рычажок. – Вот, пожалуйста… Вступайте, так сказать… Гхм… Согласно воле… Пфф… Господи, что я несу…

Стенная панель с тихим жужжанием отъехала в сторону, обнажая дверцу небольшого сейфа.

Следующие пару минут общались на языке жестов.

Генерал приблизился к сейфу, не без содрогания вставил ключ в замочную скважину и трижды «прозвонил». Замок был особый, при каждом повороте ключа выдавал короткую мелодичную трель.

Внутри была обшарпанная жестяная коробка из-под специй, датированная тридцать седьмым годом.

Генерал опять сверился взглядом с Мишей.

Миша кивнул.

Генерал открыл коробку.

В коробке было три ключа на старинном латунном кольце: один – вычурный «сейфовский», второй – здоровенный и простенький «амбарный» и третий – маленький, от стандартного английского замка.

Больше в сейфе ничего не было.

Генерал вопросительно посмотрел на Мишу.

Миша кивнул.

Генерал взял ключи, бережно понянчил их на ладони, привыкая к форме и весу, и, не выдержав, нарушил молчание:

– На «ближней»?

Миша опять кивнул.

– Ну так… – тут генерал изобразил неопределенный жест, могущий обозначать все что угодно – в диапазоне от «не испить ли нам чайку?» до «а теперь все дружно можете идти в…».

– Да, надо быстро, – Миша жест истолковал правильно, в единственно приемлемой для текущего момента интерпретации. – Надо все бросать и мчаться, пока не… гхм…

Тут он вопросительно посмотрел на начальника СБ.

– Езжайте, – махнул рукой начальник СБ, вынимая телефон. – Я разберусь…

Летели как на пожар. С мигалками и сиреной (машины каждого оборудованы этим непреложным атрибутом «элиты»), где-то по разделительной, а местами и грубо по встречной, с большим риском для себя и окружающих. Миша, севший в машину к Игорю Викторовичу, ежеминутно ойкал и опасливо восклицал:

– Господи, чего летим-то так?

– Сам же сказал – надо быстро, – генерал еще не отошел от оторопи, но мыслями уже был там, на «ближней».

– Да понятно, что быстро! Но такими темпами можно ведь и не доехать…

Миша прав: по той же разделительной катается немало рисковых людей со связями, а крупное ДТП для генерала сотоварищи сейчас смерти подобно. Впрочем, и промедление смерти подобно: именно сейчас, пока «верхние» частично в неведении, частично в шоке, можно решить все вопросы одним движением, малой кровью и без затяжной войны с неизбежными тяжелыми потерями. Так что, как ни крути, – нужно лететь во весь опор.

За километр до «Ближней Дачи» шоссе было ровным, как логарифмическая линейка и почти пустым: здесь катались только свои – редкие счастливчики, проживающие в этом богоизбранном местечке. Так что противостояние было видно издалека, не за километр, конечно, но на изрядном удалении: «БМВ» Липецкого и автобус ОМОН перекрыли шоссе и не пропускали чей-то кортеж, состоящий из трех машин. Пока Игорь Викторович вынимал телефон и жал кнопки, приблизились на дистанцию различения фигур: видно было, что омоновцы спешились и встали живым щитом перед машинами.

– Кто?! – рявкнул генерал, дождавшись ответа Липецкого.

– Саульский! – не понижая голоса, нервно ответил Липецкий, и сразу стало ясно, что противостояние в самом разгаре. – Говорит – грохнет меня! Хочешь послушать?!

Вот это был полный «упс!!!» или просто «неформат» – выбирайте, что больше нравится: Саульский – один из «верхних», живет далеко и попасть сюда мог только в том случае, если целенаправленно выехал по направлению к «Ближней Даче»… еще до смерти Старика.

В связи с этим возникает вопрос: какого черта ему нужно в загородной резиденции Вождя в отсутствие там самого Вождя?!

Впрочем, разгадывать эту незатейливую головоломку было некогда, сейчас были гораздо более важные вопросы, требующие немедленного решения.

– Не хочу, молодец, держись, не пускай, – скороговоркой выпалил генерал. – Чуток сдай к середке, по обочине проскочим…

Команду выполнили отнюдь не тотчас же: то ли шумно там было, то ли Липецкий никак не мог отлипнуть, пардон за каламбур, от капризного собеседника, но подъехали уже совсем близко, а БМВ все стоял на месте.

«Не проскочить!» – с тревогой подумал генерал. – Шоссе узкое, кюветы глубокие, даже внедорожники не осилят… Черт… Неужто придется стреляться с Саульским и его охраной?!»

Слава богу, в самый последний момент все получилось: БМВ чуть проехал вперед, освобождая обочину, и внедорожники «средних» тотчас же просвистели мимо. Правда, совсем уж без поцелуев не обошлось, «Лексус» замыкающего Коврова-старшего задел задний бампер машины Липецкого.