Рингил ничего не замечал и не чувствовал.

Он шел через боль. С ухмылкой.

Потом, по прошествии лет, один из солдат, переживших ту ночь, будет клясться, что видел прыгающие по рукам и ногам Рингила голубые огоньки.

Меч обрушился на щит. Щит дрогнул, и через него прошла длинная трещина, расколовшая и ненадежный металл, и деревянный каркас. Следующий удар мог стать последним.

Но клинок застрял в дереве.

Рингил отпустил ремни. Ситлоу попытался отступить — щит оттягивал его меч вниз. Рингил дико взвыл, прыгнул, развернулся в воздухе и рубанул сверху.

Рейвенсфренд нашел плечо двенды и впился в него.

Ситлоу закричал от боли и ярости и снова рванул меч — щит не отпускал добычу. Рингил всхлипнул, хватил ртом воздуху и ударил еще раз. Наполовину отрубленная рука повисла плетью. Ситлоу упал на колени.

И снова все будто остановилось.

Двенда разжал пальцы, выпустив бесполезный меч, и потянулся к шлему. А Рингил позволил ему это сделать — на него вдруг нашло оцепенение. Шлем свалился, в последний раз обнажив прекрасное, искаженное болью и гневом лицо олдраина. Яростный взгляд пронзил Рингила. Скрипнули зубы.

— Что… — пропыхтел с усилием двенда. — Что ты наделал? Гил… мы же…

Рингил устало посмотрел на него.

— В закоулках Ихелтета мне попадались и получше, — презрительно сказал он и раскроил голову последним ударом.

А потом вытащил клинок, вскинул его над головой и завопил.

Восстанет темный господин…

Да, как же.

Он поставил ногу на грудь поверженному врагу и отпихнул его в грязь. Сделал пару шагов по улице. Пламя битвы иссякло. Победоносный рев людей звучал все громче, двенды отступали. Рингил моргнул — мир стал вдруг расплываться — и огляделся.

— Ну, кто следующий?! — проорал он.

И свалился в грязь.

Дорога к северо-западу от Прандергала медленно уходила вверх, петляла и наконец почти исчезала, напоминая о себе лишь узкой, едва заметной тропкой на седловине между двумя пиками. В ясную погоду — как в тот день — едущего в город всадника можно было заметить за два, а то и за три часа до прибытия.

И так же долго можно было провожать взглядом покидающую Прандергал пару.

Аркет и Эгар попивали эль в саду постоялого двора «Болотный пес», все еще с некоторым недоверием воспринимая задержавшееся так долго тепло. Время от времени с севера налетал бодрящий ветерок, но удовольствия он не портил, и никто не брюзжал — жалобы в данных обстоятельствах выглядели бы совершенно ничем не оправданной несправедливостью. Обоим оставалось только радоваться, что они еще живы, тогда как многие из тех, кого они знали, уже покинули этот мир.

Видимо, размышлял Эгар, примерно о том же чувстве говорил однажды Марнак: «Выходишь живым из боя и думаешь: как же повезло. Стоишь и не можешь себе объяснить, как ты уцелел, почему цел, когда все поле завалено телами и залито кровью. Почему небожители оставили тебя в живых. Для какой цели. Что тебе предназначили там, в Небесном Доме». Впрочем, сейчас это чувство растворялось в блаженстве, которое выше всех беспокойств, выше всех «почему».

— «Болотный пес». — Аркет постучала пальцем по эмблеме на кружке, грубовато исполненной копии вывески у входа в постоялый двор, изображавшей зловещего вида пса, стоящего в болоте с зажатой в зубах мертвой змеей и тяжелым ошейником. — Давно хотела узнать. Когда Элит сказала об этом в первый раз — что-то насчет вставших между болотным псом и костью, — я никак не могла сообразить, что она имеет в виду.

— А вот мне все ясно, — фыркнул Эгар.

— Да, но ты несколько месяцев провел на болотах, среди охотников за древностями, и, может быть, даже работал с болотными псами.

— Работал я там до твоего появления всего один месяц, да и то лишь потому, что так сказал Такавач. Я ж не по-настоящему. Хотя… — Он постучал по кружке. — Болотный пес. Что тут непонятного?

— А, пошел ты.

— Я бы пошел, да ты ведь только обещаниями кормишь.

Аркет пихнула его ногой под столом, а потом сразу посерьезнела.

— Этот Такавач. Говоришь, носит кожаную накидку и широкополую шляпу?

— Ага. Всегда. Об этом во всех легендах упоминается. Он из… э… — Эгар нахмурился — дать перевод с махакского не так-то просто. — Из всех мест, где вечно слышен океан.Примерно так. Резвится с русалочками у бережка. А накидка и шляпа у него вроде символа. Раньше так капитанов северных кораблей изображали. — Эгар подтянулся, сел поудобнее и внимательно посмотрел на собеседницу. — А ты почему спрашиваешь?

— Так. — Аркет покачала головой. — Забыли.

— А все-таки?

Она вздохнула.

— Не знаю… Просто в тот день, когда Идрашан поправился и встал на ноги, паренек, что на конюшне помогает, вроде бы наткнулся на какого-то незнакомца в шляпе и накидке. По его словам, этот незнакомец стоял у стойла и что-то моему коню втолковывал. На непонятном языке. И о том же человеке говорили в деревне, что он, мол, появлялся в тот день, когда мы приехали в Бексанару. Я тогда не придала значения, подумала, обычный треп.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. И, как нарочно, именно в этот момент с севера снова примчался холодный ветерок, а солнце закрыла тучка. Но Эгар лишь пожал плечами.

— А что, и такое может быть.

— Что может быть? Что это треп?

— Нет, я про засранца Такавача.

Аркет даже заморгала от удивления.

— Ты этому веришь?

Махак подался вперед.

— Если уж он спас мою задницу и перенес в Эннишмин, чтобы я помог нашему приятелю Гилу поспеть к битве при Бексакаре… — Он развел руками. — Почему бы ему не скормить твоему коню парочку гнилых яблок, чтобы задержать тебя там по той же причине? Или ты хочешь сказать, что не веришь в богов, демонов и двенд?

— Я уже не знаю, чему верить, — пробормотала Аркет.

— Если он несправедлив и жесток к слабым — верь, — прозвучал сумрачный голос у нее за спиной. — Следуй этому правилу и не ошибешься.

Оба повернулись, и Аркет стоило немалых усилий усидеть на месте.

Он стоял в высокой, по колено, траве, весь в черном, отчего даже смуглая кожа казалась желтовато-бледной. Правая рука висела на матерчатой перевязи, в ране на скуле темнели нитки швов, да и прочие царапины и синяки еще не успели зажить и сойти. И все же именно глаза наводили на мысль, что для Рингила Эскиата битва с двендами при Бексанаре закончилась не совсем так, как для нее и Эгара.

Рукоять Рейвенсфренда торчала из-за плеча, словно загнанная в тело пика.

— Все устроилось? — спросила Аркет.

— Да. Шерин с лошадьми. Она, оказывается, отлично с ними ладит. Когда-то, еще до того как Билгрест промотал все их денежки, держала конюшню.

— Ты… — Аркет осеклась. — С ней все в порядке?

Он пожал плечами.

— Не знаю.

— Лекарь сказал, физически она не пострадала. Он хороший человек, я его знаю. Если говорит, что не пострадала…

— Твой лекарь привык иметь дело с солдатами. — Не в первый раз Аркет отметила, что голос Рингила звучит как-то по-другому, глухо и пусто, будто ему ничто уже не интересно, будто все уже не важно. — С теми, кто благодарен уже за то, что в состоянии без посторонней помощи выйти из его палатки. Каким бы хорошим человеком он ни был, его мнение ничего не значит. Шерин по-прежнему кричит во сне. Вздрагивает, когда кто-то произносит имя Поппи Снарл, из чего я заключаю, что именно эта компашка купила ее у расчетной палаты канцелярии. Она была рабыней, Аркет. Знаю, у вас, в империи, это считается мелочью, но…

— Стой! — Она поднялась и посмотрела ему в глаза. — Ты ведь со мной разговариваешь, Гил.

Молчание затянулось чуть дольше, чем следовало бы. Глядя в глаза друга, Аркет ощутила неприятный холодок, будто ветер с севера подул ей в затылок. Рингил отвернулся, устремив взгляд в сторону дороги, что вела к далеким холмам.

— Извини. Ты, конечно, права. Ты не такая, как остальные.