Как и сейчас.

— Итак, что тебе нужно? — спросило оно.

— А почему ты думаешь, будто мне от тебя что-то нужно? — Аркет заставила себя отвести глаза от огоньков и посмотрела на окно. — Может, я просто забежала поболтать.

— Неужели? — Голос Ангфала практически не изменился, но ей показалось, что в нем зазвенела нотка жестокости. — Пришла поделиться воспоминаниями? Поговорить о добрых старых временах, когда еще были живы твой отец и Грашгал, а мир был чище, добрее и благороднее?

Аркет стиснула зубы, сдерживая знакомую застарелую боль.

— Насколько мне известно, — небрежно заметила она, — Грашгал до сих пор жив. И тебе это тоже известно, хотя когда тебя вырезали из корпуса, большая часть твоих органов чувств осталась там.

Едва уловимая пауза.

— Аркет, дочь Флараднама, ты пришла сюда с учащенным пульсом и расширенными зрачками. Прилив крови к грудям и нижним губам в совокупности с неустойчивым голосовым диапазоном указывают сексуальное возбуждение и злоупотребление кринзанзом. Данная комбинация не идет на пользу твоему организму, как, впрочем, и любому организму, исключая самые юные. К тому же ты смотришь в завешенное окно, через которое ничего не видно. Как видишь, не все мои органы чувств остались в корпусе той развалины, и пришла ты сюда вовсе не поболтать.

Снова молчание. Ей показалось, что пара огоньков на стене то ли стали ярче, то ли поменяли цвет.

— Я прожила двести семь лет. По кириатским меркам, совсем немного.

— Да, но не для полукровки.

Терпение лопнуло, и через разрыв хлынул отливающий стальным блеском гнев.

— Да пошел ты! Грашгал жив и весел. И там, где он сейчас, лучше, чем здесь.

— Грашгал мертв, — спокойно повторил Кормчий. — Они все погибли. Кириаты выдержали переход сюда, но тогда они были могущественны, тогда их наука знала ответы на все вопросы, а разум оставался чистым. Все это пострадало при столкновении с враждебными силами. Они пришли сюда не по своей воле, что бы там ни утверждали хроники. Их выбросило сюда, и они провели тут четыре тысячи лет не потому, что им так уж понравились здешние пейзажи. Они опасались, что возвращение окончательно погубит их.

Гнев рассеялся, на смену ему пришло усталое разочарование. Нет, так ей никогда не получить то, за чем она пришла.

— Некоторые утверждают, что переход расширяет разум. Дает новое видение, возможность проникать сквозь время. Они говорят, что переход не ослабляет, но усиливает способности.

— Это правда, — усмехнулся Ангфал. — Дает и усиливает. Настолько, что некоторые, самые одаренные, сбежали в пустыню — вероятно, чтобы погрузиться в созерцание своих новых способностей — да и забыли, что кириату нужно еще и есть.

— Не все.

— Большинство.

— Ты говоришь о крайних случаях. Но в целом, как раса, мы многому научились.

— Мы? Мы как раса?

— Фигурально выражаясь. Как раса, кириаты адаптировались. И в результате адаптации стали сильнее. Шансы перенести разрушительные эффекты перехода повысились.

— Какую интересную тему ты развиваешь! С удовольствием послушаю.

— Мне очень жаль, Ангфал, что тебя оставили здесь.

Словесная пикировка оборвалась. Молчание затянулось. Отсутствие какого-либо движения в застывших железных узлах и нитях выглядело каким-то смехотворным, невозможным сбоем естественного эмоционального строя и всех его реакций. Аркет смотрела на светящиеся точки, но те горели ровно, однообразно, словно смотрели на нее в упор, не мигая.

— Кормчие — не люди, Аркиди, — сказал ей однажды, когда она была еще ребенком, отец. Слово, которое он употребил, обозначало в их языке самих кириатов. — Они не такие, как ты, я или твоя мать. Они даже не такие, как наш дух в бутылке или коробке. Они… другие. И ты должна помнить об этом, когда имеешь дело с ними. Они — не люди, хотя иногда и притворяются таковыми.

Тогда это прозвучало как предупреждение. Как будто он говорил о демонах.

— Тебя они тоже оставили, — сказал наконец Кормчий.

— Да, меня тоже оставили.

И снова молчание. В бессловесной пустоте роились, накладываясь на пост наркотическую ломку, воспоминания. Глядя на мерцающие на стене разобранные части железного монстра, она пыталась отыскать такую же неподвижность в себе.

— Ладно. — Голос Ангфала прозвучал абсолютно спокойно, словно никакого обмена колкостями и не было. — Что я могу для тебя сделать, Аркет Индаманинармал? О чем ты хотела со мной поговорить?

Они перебили Хейлу ноги — булавой, пониже колен, — после чего быстро выяснили, где находится мастерская, и оставили его лежать в полубессознательном состоянии. Гирша устроили поудобнее у противоположной стены с заряженным арбалетом на коленях, а сами отправились за инструментом.

— Так это правда? — спросил Эрил, когда они свернули в длинный коридор на другой стороне здания. — Ну, насчет того, что ты убил дракона?

— В общем, да. А что?

Пауза. Видно, Эрила занимало что-то еще.

— Ни разу не видел дракона, — сказал он наконец.

— Да. Поверь мне, так оно к лучшему.

Снова молчание. Они дошли до конца коридора, где обнаружили ведущие вниз ступеньки.

— Он… тот… назвал тебя пидором.

— Да.

— А ты… уф… — Эрил шумно выдохнул и сдался. — Говнюк. Сам он пидор.

— Точно.

Внизу, как им и было сказано, оказалась дверь с простеньким замком. Эрил открыл двумя ударами ногой, несколько картинно, но расчетливо и с той уверенностью, что приходит только с практикой. Дверь распахнулась. За ней находилось длинное помещение с клетками вдоль одной стены. Свет проникал сюда через небольшие оконца под самым потолком, и его доставало только для того, чтобы кое-как сориентироваться и рассмотреть сбившиеся на полу, в глубине клеток фигуры. Это были по большой части молодые женщины, но двое или трое могли оказаться и подростками — сказать наверняка мешали полумрак и побитые молью серые одеяла, в которые кутались невольницы. Глубоко запавшие, полные ужаса глаза и скрюченные позы объединяли всех в некую лишенную сексуальности массу. Заслышав шаги, женщины съеживались, забивались в угол и цеплялись за одеяла так, словно кто-то мог отобрать их. Кто-то заголосил, кто-то запричитал, но определить, кто именно, было невозможно — звуки вырывались за решетки и заполняли все помещение. Ничего подобного Рингил не слышал со времен войны — у него даже заныли зубы.

— Хорошо, что с нами Гирша нет, — прошептал Эрил. — Он бы не успокоился, пока всех не выпустил.

— Да уж.

Мастерскую нашли в самом конце помещения — длинная ниша с тремя верстаками, достаточно широкими, чтобы поместить на них человека. За ними, на стене, висели инструменты. Пробежав по ним взглядом, Рингил заметил пару клейм, несколько странных приспособлений, о предназначении которых не хотелось и думать, и наконец то, за чем они и пришли: четыре пары снабженных длинными ручками кусачек. Он снял одну с крюка, проверил.

— Должно сработать.

— Ладно. Уходим отсюда.

Рингил заколебался.

— Иди. Я догоню.

Он бросил кусачки Эрилу, который ловко поймал их одной рукой.

— Что? — Эрил недоуменно посмотрел на него, потом, догадавшись, взглянул на длинный ряд клеток и покачал головой. — Послушай, у нас нет времени.

— Я сказал, иди. Долго не задержусь.

В какой-то момент ему показалось, что Эрил готов возразить: секунду-другую он с непроницаемым выражением смотрел Рингилу в глаза, помахивая кусачками. Потом пожал плечами.

— Ладно, дело твое. Только Гирш в таком состоянии долго не протянет. Имей в виду, как только я вытащу стрелу, мы сразу уходим. И лодка ждать не будет. Не опоздай.

— Не опоздаю.

Эрил кивнул, повернулся и пошел к выходу, не оборачиваясь, не глядя на клетки.

Отменная выдержка.

Да. А что тут делаем мы?

Рингил взял вторые кусачки и направился к первой клетке. С замком справился за две минуты. Распахнул дверь, осторожно ступил в клетку. Сидевшая там девушка моментально забилась в угол, как будто стены могли расступиться. Казалось, ее отбросила туда некая излучаемая им сила. Даже в чахлом свете Обруча было видно, что ее колотит дрожь.