Кивком указал на рукоять Рейвенсфренда.

— Достань. Медленно.

В фонарях, под металлической сеткой, задрожало от залетевшего откуда-то ветерка пламя. По полу запрыгали длинные тени.

Рингил вытряхнул из рукава драконий кинжал и быстро шагнул влево.

Эти кинжалы делали махаки в последние годы войны. Делали не для боя — судьба противостояния уже решилась, — а для забавы, в знак близкой победы. В настоящей драке ими не пользовались. Рингилу кинжал подарил Эгар — однажды вечером, у костра, расчувствовавшись после выпитого. «Никчемная безделушка, — проворчал кочевник, пряча глаза. — Можешь взять себе, если нравится». Кинжал представлял собой, по сути, клык драконьего детеныша и имел треугольное сечение. Две его грани были рифленые, третья — гладкая и острая. Безвестный мастер вырезал у основания удобную рукоять. Клинок едва достигал девяти дюймов в длину — и спрятать нетрудно, и до сердца, если надо, достанет. В свете фонаря лезвие отливало янтарным блеском.

Развернувшись от бедра, Рингил всадил кинжал Вариду под подбородок.

— Нет! — взревел кто-то с истеричной яростью.

В любом случае это был не Варид — кинжал пригвоздил его язык к небу, так что рот верзила не смог бы открыть при всем желании. Его хватило только лишь на невнятный хрип — драконий клык уже рассек мозг на две половинки. Из-за стиснутых зубов пенистыми алыми брызгами ударила кровь. Не давая Вариду упасть, Рингил прижался к нему, сморгнул попавшие в глаза капли.

Кричал Хейл — все остальные еще не поняли, что происходит, или, может быть, никто не решался отдавать приказания.

— Стреляйте же, олухи! Стреляйте!

Дальше случилось то, на что и рассчитывал Рингил. Арбалеты ударили с близкого расстояния, тенькнули жилы — все три, он успел сосчитать, — глухо треснула разорванная плоть. Варид дернулся. Один наконечник, выскочив через плечо, едва не снес Рингилу нос. Еще две стрелы прошли мимо. Так, на арбалеты вам теперь рассчитывать нечего. Он усмехнулся — сердце скакнуло от облегчения. И не столько увидел, сколько почувствовал, как рванулись из ниш люди Хейла. Теперь, когда их преимущество улетело вместе со стрелами, все решала сталь. Рингил отшвырнул труп, оставив в ране кинжал, и отступил на пару шагов, чтобы выиграть необходимое для маневра пространство.

Нить времени лопнула, мгновения боя распались, раскручиваясь с неестественной медлительностью…

Освободив обе руки, Рингил бросил их вверх, за плечо, к рукояти меча. Движение вышло гладкое, четкое, словно сработал некий построенный кириатами механизм, словно он сам стал вдруг механизмом, хитроумно придуманной и мастерски созданной машиной, неким кириатским манекеном, приводящим в действие и дополняющим сталь.

Ладони ощутили знакомое, нежное, как поцелуй, прикосновение рукояти, усмешка на лице растянулась в злобный оскал.

Короткий, холодный звон — ножны разжали объятия.

И Рейвенсфренд вырвался на волю.

— Хочешь знать, чем все кончается?

Дело было однажды вечером, в Ан-Монале. Загадочный, непривычно многословный и порядком пьяный, Гаршгал поднял только что выкованный меч и, держа его в своих черных, изуродованных шрамами руках, прошелся критическим взглядом по длинной бороздке. В комнате горел камин, и казалось, с краев клинка скатываются расплавленные капли пламени. Из-под крыши, где собрался сумрак, с резного бруса щерились горгульи.

— Я уже видел, чем все кончается. Когда-нибудь в городе, где люди поднимаются в воздух с такой же легкостью, как дышат, где кровь отдают чужакам как дар, а не отбирают ее железом и яростью, как делаем мы, когда-нибудь в таком вот месте эта нечисть будет висеть за стеклом, выставленная напоказ для малышей.

Гаршгал взял оружие одной рукой, махнул пару раз, рассекая воздух, и меч шепнул что-то про себя в полумраке.

— Я видел это, Гил. Дети смотрели на него через стекло, прижавшись к нему носами, и стекло туманилось от их дыхания, а когда они убежали поглазеть на что-то еще, на нем остались тающие отпечатки их ладоней. Для них этот меч ничего не значил. А хочешь знать почему?

Рингил, уютно устроившийся в кресле, благодушно кивнул. Он и сам был не слишком-то трезв.

— Нет. То есть да. В смысле… откуда мне знать? Расскажи.

— В том городе, Гил, никто уже ничего не понимает, потому что для них меч ничего не значит. Они не научились бояться стали и людей, что носят ее на поясе. Не научились и никогда не научатся, потому что в том нет нужды. Потому что там, в городе, который я видел, таких людей больше нет. Их просто нет.

— Тебя послушать, чудное местечко. И как же мне туда попасть? — Рингил зло усмехнулся кириатскому капитану. — Нет, подожди, сейчас ты скажешь, что плата уж больно велика. И чем мне там зарабатывать на жизнь, если они держат мечи в музее?

Грашгал посмотрел на него сверху вниз. Потом улыбнулся.

— Боюсь, Гил, тебе туда не попасть. Слишком далеко. Есть, правда, и короткий путь, но уж больно он извилист для человека. А если по прямой, то мы с тобой успеем стать прахом и останемся разве что в полузабытых легендах уже к тому времени, как строители заложат первый камень того города. Но город обязательно поднимется, и когда поднимется, этот меч будет там, и всякий сможет его увидеть. Кириатская сталь — для смерти и на века. Когда боль, причиненная им, пройдет, когда горе, принесенное им, забудется, когда даже боги перестанут помнить и сами кириаты станут мифом, эта страшная… эта проклятая… эта… эта вещь будет висеть без дела, и дети будут таращиться на нее. Вот чем все кончится, Гил. И никто не вспомнит, никто не скажет, никто даже не поймет, что она вытворяла, когда вырывалась на волю.

Первого из нападавших он встретил широкой голубой аркой клинка. Противник занес секиру, готовясь разрубить его пополам, и Рингил выставил меч, отражая удар. Крепко сжав рукоять, он нацелился не на саму секиру, но на державшую ее руку. Кириатская сталь рассекла ее аккурат в запястье. Из обрубка дождем ударила кровь, и что-то дикое завопило от радости в сердце. Рука завершила падающую дугу, обрызгав обоих кровью, и секира с глухим стуком упала на землю. Ее хозяин тупо уставился на отсеченную конечность, все еще сжимавшую древко. Крик застрял в горле. Рингил ударил сверху, метя в соединение плеча с шеей, рубя артерии и сухожилия.

Второй был уже за спиной — с коротким мечом в одной руке и булавой в другой. Рингил показал вправо, вынудив противника выставить блок, бросил палаш почти горизонтально и ткнул в живот. С мечом из человеческой стали такая смена вектора движения никогда бы не прошла, но Рейвенсфренд не просто выполнил маневр — он его пропел. Клинок разрезал врага от бока до бока и вышел, зацепив острием позвоночник.

Проклятье!

Его прошиб холодный пот — получилось неряшливо, и против равного такая небрежность могла стоить жизни. Давно не дрался, вот и терял навык.

Но сегодня против него равных не было, и кириатская сталь простила ошибку. Выдернув меч, Рингил шагнул вперед. Тот, с распоротым животом, пошатнулся, еще не вполне понимая, что же с ним случилось, попытался даже двинуться за ускользнувшим обидчиком, когда вдруг рана раскрылась, кишки вывалились на пол, и он, запутавшись в них, завалился с жалобным воплем.

Третий, наткнувшись на упавшего товарища, попятился. Вооруженный топором и дубинкой, он, похоже, не умел толком пользоваться ни тем, ни другим. Молодой, не старше семнадцати или восемнадцати, паренек вдруг побледнел от страха. Рингил устремился вперед, наступив при этом на грудь умирающего, и прямым ударом вогнал меч юнцу в горло. Лицо последнего перекосилось от боли. Хлынувшая из раны кровь залила грудь и живот, от шеи до пояса. Секунду он стоял, потом, словно вес отяжелевшей одежды потянул вниз, изящно осел, все еще сжимая оружие, которым так и не успел воспользоваться. Взгляд зацепился за лицо Рингила, губы шевельнулись…

Рингил уже отвернулся.

Возникшая передышка позволила оценить ситуацию. Кровь… Он чувствовал ее запах, ощущал ее теплый металлический вкус на языке, ее капли на лице. Вокруг кричали. Бой развалился на горячие рвущиеся куски. Эрил, прижавшись спиной к стене, отбивался ножами от двух нападавших. Третий истекал кровью у его ног. Неподалеку лежал Гирш со стрелой в бедре. Над ним, поднимая меч, навис какой-то здоровяк. В тот момент, когда меч пошел вниз, Гирш откатился в сторону и булавой ударил верзилу по голени. Тот взвыл от боли и покачнулся, бестолково тыча мечом. Отразив выпад, Гирш приподнялся на локте и врезал противнику ногой в колено. Здоровяк, не переставая вопить, рухнул рядом с ним.