Когда Дима более-менее пришел в себя и вышел из душа, она была уже накрашена, с косой через плечо, на шпильках и в красном атласном платье. С удачными драпировками, как раз в тех местах, куда Дима предполагал накинуть парочку килограммов. «Так-то лучше», – мысленно заключил он.

– Позавтракаем, дорогой? И обсудим наши дальнейшие отношения. – Увидев, как забегали его глаза, добавила: – Профессиональные, дорогой, не бойся. – В дверь постучали. – Я заказала в номер.

На белой салфетке маленького столика стояли белые тарелки с горячими нежными круассанами, мягкими сырами и фруктами. Из серебристого запотевшего ведерка со льдом соблазнительно выглядывала золотистая фольга бутылки шампанского. Рядом стояло оплетенное корзиночкой кьянти. Дима достал телефон и снова выключил его. Розовые пятачки колбасы нагло подмигнули: мол, молодец! Официант разлил по чашкам кофе из высокого белого же фарфорового чайника и удалился, снабженный щедрыми чаевыми.

– Я что-то должен? – Дима сделал вид, будто ему неловко, что за него везде платит женщина. На самом деле ему было все равно, он даже был рад, просто не хотелось упасть в ее глазах.

– Успокойся, tesoro, вот скоро у тебя будет много, много денег, тогда и сводишь меня в кафе. В Италии такие талантливые журналисты, как ты, очень ценятся. Особенно в зарубежных изданиях. Будешь работать на «Vogue», «Elle», не меньше. У меня такие связи, ты даже не представляешь. Открой. – Она кивнула в сторону бутылок.

Шампанского очень хотелось. Пока Дима открывал, обдумывал вопрос, который ей следует задать после всего, что он услышал. Мягко хлопнула пробка. Как же хочется быстрее выпить холодного, с пузырьками. Снять напряжение и вчерашнее похмелье.

– За твой успех. У тебя будет успех, много, много денег, квартира в центре Рима и все, что ты пожелаешь, дорогой, – промурлыкала Ада.

Выпили.

– По-русски! – на русском с легким акцентом сказала Ада и подошла к нему, прикрыв глаза и подставив губы для поцелуя. Дима провел рукой по ее волосам и притянул к себе:

– Но я же не знаю языка, – ответил он.

– Будешь писать на английском. И учить итальянский. В университете, например.

– И что я для этого должен сделать?

– Просто быть со мной.

– Можно я выпью еще шампанского?

Она отошла в сторону. Он наполнил бокалы.

– Не можешь заниматься со мной сексом на трезвую голову? – Она иронично усмехнулась. – Кстати, у тебя есть кто-нибудь?

– Нет. Я совершенно свободен. Просто голова болит. А ты прекрасна. – Он снова осушил бокал до дна, взял ее на руки и отнес на кровать. – «По крайней мере, она легкая», – подумал он, а вслух еще раз сказал: – Ты прекрасна.

Круассаны остыли, а наглые колбаски скоро заветрились.

Домой он возвращался уже поздно вечером. Открывающиеся перспективы ошеломляли. Это же будет совершенно другая жизнь, достойная его. А не жалкое серое существование с унылой обожающей Юлей под боком. И главное, никаких тебе пеленок и семейных посиделок под Новый год у ее престарелых провинциальных родственников. Его родители жили в другом городе, и он общался с ними довольно редко. Определенно Ада в него влюбилась. Причем не по-детски. Иначе зачем ей все это? Она богата, умна и знает толк в сексе. Мало ли парней живет с женщинами старше их по разным соображениям. И ничего. Никто еще не умер. А с учетом того, какое будущее его ожидает, общение с ней совсем небольшая плата. Аккуратно изменять он всегда умел. Будет компенсировать. Рим, самые лучшие журналы, уму непостижимо. Только бы рыбка не сорвалась. Обещала позвонить. Свой телефон не оставила. Умно. Можно сказать, что она ему даже нравится.

О том, что почувствует Юля, он не думал вообще. Но дома все же пришлось выслушать небольшой монолог фальцетом, со слезами и красным распухшим носом.

– Пили с ребятами на презентации до утра, ночевал у Женьки, прости.

– Я звонила Женьке, тебя там не было.

– Юля, какая же ты дура. – Дима выпил виски и лег в кровать, отвернувшись к стене, и с этой минуты стал ждать звонка. Девушка тихонько плакала рядом.

Но Ада не позвонила ни в тот день, ни на следующий. И это была самая настоящая пытка. Он без повода кидался на Юлю, много пил, совершенно забил на работу и тупо сидел в Интернете. Он даже не знает ее фамилии и не спросил, в каком все-таки журнале она редактор. Он только смог забить в поисковике: «Ада редактор Италия» и в череде первых ссылок получил такие ответы: «Роберто Бениньи определил место в аду для Сильвио Берлускони – Моя Италия», «В помощь редактору. Италия по-русски»… «Мы не будем подобно этому исчадию ада…», «Трехмерное изображение ада», и тому подобные. Дима знал только, что Ада имеет на него какое-то потустороннее «адское» влияние, от которого он не может освободиться, по крайней мере сейчас. Возможно, этот аркан сплетен из обещаний блестящего журналистского будущего, от которого он ни за что не хотел отказываться. Через неделю он поехал к ней в гостиницу.

По лицу Дементия Лаврова быстро пробежала рябь чувств, от удивления до полнейшего негодования, после чего он возмутился:

– Девушка, вы что себе позволяете? Это уже слишком! – Повернулся спиной и на итальянском бросил жене: – Пойдем, дорогая.

– Что, что она тебе сказала?

– Ничего особенного, какая-то сумасшедшая русская, утверждает, что она моя дочь.

Кира только поняла, что ей едва хватило сил сказать это. И больше она не сможет повторить свои слова. Она пошла к выходу. Села на лавочку поодаль и смотрела на светящиеся в темноте окна, чувствуя себя сироткой, девочкой со спичками из сказки Андерсена. Слезы лились сами собой, без усилий с ее стороны. Действительно, что она себе возомнила? Как могла подумать, что отец признает ее? Мечтала, что он увидит ее рисунки и они ему понравятся. Да все это жалкие потуги! Вынув из папки несколько листов, она принялась их комкать. Комкала и ревела, и ненавидела себя. Вся эта жизнь, вместе с талантливым папой, и его девочками, и волшебной Италией, не для нее. Ее поманило их красивое сияние, как та Таня с машиной, и обмануло. На что она замахнулась? Еще вырядилась в этот дурацкий сарафан, который в сравнении с платьями гостей на выставке казался просто тряпкой для мытья пола. Через неделю она сядет в самолет и вернется на родину. Место ей в Толстовке, с тихим (еще повезло) и бесцветным Васькой, за прилавком местного сельпо. А про живопись и про отца надо забыть. Так она думала и плакала, растирая ладошками непрекращающиеся слезы.

Между тем в успешной и яркой жизни, происходящей по ту сторону желтых окон, происходил такой разговор:

– Дорогой, а может, это правда? Ты видел, как она на тебя похожа? Почти как наши девочки. Может, ты вспомнишь? Что у тебя было в прошлой жизни?

– Любимая, ну как ты не понимаешь. Внешнее сходство еще ничего не значит. Мало ли вокруг вертится аферисток?

– Но она еще и рисует. Очень неплохо, между прочим.

– Слушай, девчонка увидела мои фотографии, прочитала про меня в Интернете, глянула на себя и составила хитрый план. Смотри, вычислила выставку, пришла, принесла рисунки. Может, они даже не ее. Не стала ничего выдумывать про учебное заведение, я ведь мог и в подробности влезть, приписала все своему таланту. Давай забудем о ней, прошу тебя.

– А что за деревня, из которой она?..

– Толстовка? Мне кажется, в молодости я ездил туда на пейзажи. Красивые места.

– Может, у тебя там кто-нибудь был?

– Дорогая, я прошу, забудем. Давай наслаждаться праздником. – Но наслаждаться он уже не мог. Ведь он встречался там, в Толстовке, с девушкой. И когда он уезжал, она была беременная. Он обещал вернуться, но жизнь изменила его планы и увезла его далеко из той страны. Однако это еще не повод верить наглой девчонке. Двадцать лет никто не объявлялся, и тут на тебе – сюрприз из прошлого. Именно сейчас, когда к нему пришел настоящий успех, и семейное счастье, и положение, и деньги. Первый день столь прекрасно начинающейся выставки оказался безнадежно испорченным. Попрощавшись с гостями, они собрались и поехали домой. В машине царило тягостное молчание, даже ничего не ведавшие, но уставшие дочки его не нарушали.