— Конечно.

Стоя передо мной в трусах, Вернон казался тощим и в некотором роде жалким. Ещё с такого близкого расстояния я видел морщинки на лице и серые пряди волос на висках. Кожа его тоже постарела. Внезапно я увидел прошедшие десять лет. Без сомнения, глядя на меня, Вернон думал — с точностью до — о чём-то подобном. От этого в животе у меня появилось мерзкое ощущение, особенно в сочетании с тем, что я пытался подлизаться к нему — к моему дилеру — соглашаясь сбегать вниз за его костюмом и за едой на завтрак. Я был потрясён, как быстро всё встало на место, отношения дилер-клиент, как легко достоинство было принесено в жертву в обмен на гарантированный пакетик, или грамм, или болик, или, в нашем случае, колесо, которое обойдётся мне в большую часть месячной ренты.

Вернон прошёл через комнату к старому бюро и вытащил кошелёк. Пока он рылся там в поисках денег и квитанции из химчистки, я заметил «Boston Globe», лежащий на стеклянном столике. На передовицу они вынесли опрометчивые комментарии министра обороны Калеба Хейла насчёт Мексики, но с чего, спросил я у себя, житель Нью-Йорка читает «Boston Globe»?

Вернон повернулся и подошёл ко мне.

— Возьми мне поджаренную английскую оладью с яичницей и сыром, к ней канадский бекон и обычный кофе. И себе чего хочешь.

Он дал мне купюру и маленький синий квиток. Я сунул квиток в нагрудный карман куртки. Посмотрел на купюру — на хмурое бородатое лицо Улисса С. Гранта — и протянул её назад.

— Что, ваша местная закусочная будет разменивать полтинник ради английской оладьи?

— Почему бы и нет? Хуй с ней.

— Я заплачу.

— Как хочешь. Химчистка на углу Восемьдесят девятой, а закусочная сразу за ней. В том же квартале магазин газет, там можно купить аспирин. Да, возьми мне заодно «Boston Globe».

Я посмотрел на газету на столе. Он перехватил мой взгляд и сказал:

— Это вчерашняя.

— А, — сказал я, — а сейчас ты хочешь сегодняшнюю? — Да.

— Ладно, — сказал я и пожал плечами. Потом развернулся и пошёл по узкому коридору к двери.

— Спасибо, — сказал он, идя за мной следом. — Послушай, когда ты вернёшься, мы порешаем кой-чего в плане цены. Всё обсуждаемо, правда?

— Да, — сказал я, открывая дверь, — скоро буду.

Я услышал, как за спиной закрылась дверь и пошёл к лифтам.

По дороге, вниз я старался не думать о том, как погано мне от всего этого. Я убеждал себя, что его качественно отметелили, что я делаю ему одолжение, но слишком уж накатили воспоминания о прошлом. Я помнил часы, проведённые в разных квартирах, ещё до Вернона, в ожидании, пока покажется человек, мы вымученно поговорим, и сколько нервной энергии уходит на то, чтобы держать себя в руках, пока не наступит этот славный момент, когда можно уйти, свалить… отправиться в клуб или домой — став легче на восемьдесят баксов, ну и пусть, зато на целый грамм тяжелее.

Старые дни.

Было это больше десяти лет назад.

Так что за хуйню я творю сейчас?

Я покинул кабину лифта и вышел через крутящиеся двери на площадь. Пересёк Девяностую улицу и пошёл в направлении Восемьдесят Девятой. Нашёл магазин газет посреди квартала и зашёл внутрь. Вернон не сказал, аспирин какой фирмы предпочитает, так что я взял коробку своего любимого, сверхсильного экседрина. Посмотрел на газеты, выложенные на прилавке — Мексика, Мексика, ещё раз Мексика — и взял «Globe». Пробежал передовицу в поисках намёка на то, зачем Вернон её читает, единственное, что я нашёл, это заметку про грядущий суд по поводу ответственности за продукт. В заметке была ссылка на большую статью внутри. Международная химическая корпорация, «Эйбен-Химкорп», будет защищаться в массачусетском суде по обвинению в том, что её весьма популярный антидепрессант, трибурбазин, заставил девушку-подростка, которая принимала его две недели, убить лучшего друга, а потом себя. Может, это компания, на которую работает Вернон? «Эйбен-Химкорп»? Вряд ли.

Я взял газету и экседрин, заплатил и пошёл на улицу. Потом направился в забегаловку, над которой я увидел вывеску «Роскошная Закусочная», она оказалась из тех старомодных заведений, которые разбросаны по всему городу. Наверно, тридцать лет назад она выглядела точно так же, как сегодня, может, сюда ходили те же клиенты, и потому она, что любопытно, стала живой связью с прежней версией этого района. Или нет. Может быть. Не знаю. В любом случае, это была дешёвая рыгаловка, и во время ланча туда набилось прилично народу, так что я зашёл внутрь и встал в очередь.

Испанец в возрасте говорил за прилавком: — Не понимаю. Не понимаю. Я что говорю, зачем вообще это всё? Им не хватает проблем здесь, они едут туда и снова создают проблемы? — Потом он посмотрел налево: — Чего?

Там у гриля стояли два парня помоложе и говорили друг с другом на испанском, явно прикалывались над ним. Он всплеснул руками.

— Никому ничего не нужно, всем на всё плевать. Сзади меня стояли три человека и в полной тишине ждали заказы. Слева люди сидели за столиками. За ближайшим ко мне расположилось четверо стариков, пьющих кофе и курящих сигареты. Один из них читал «Post», и я понял, что дядька за прилавком обращался к нему.

— Помнишь Кубу, — не унимался он. — Залив Свиней? Это всё выльется в очередной Залив Свиней, очередное фиаско, как тогда?

— Не вижу аналогии, — сказал старик, читающий «Post». — На Кубе всё дело было в коммунизме. — Произнося эти слова, он не отрывал глаз от газеты, и говорил со смутным немецким акцентом. — То же относится к участию США в конфликтах в Никарагуа и Сальвадоре. В прошлом веке была война с Мексикой, потому что США хотели Техас и Калифорнию. Тут есть смысл, стратегический смысл. Но теперь?

Вопрос повис в воздухе, а старик продолжил чтение.

Дядька за прилавком быстро упаковал два заказа, взял деньги за них, и пара человек ушли. Я вышел вперёд, и он посмотрел на меня. Я заказал то, что просил Вернон, плюс чёрный кофе, и он сказал подходить через пару минут. Когда я выходил, дядька за прилавком говорил:

— Ну не знаю, если хотите знать моё мнение, надо бы снова развязать холодную войну…

Я пошёл в химчистку в соседнем подъезде и взял костюм Вернона. На пару секунд задержался на улице, разглядывая проезжающие машины. Назад, в «Роскошную Закусочную»; за столиком новый клиент, молодой парень в джинсовой рубашке, включился в разговор.

— Что, вы думаете, что правительство влезет в такую заварушку без серозного повода? Это просто бред.

Старик, читающий «Post», положил газету и напрягся в попытке оглядеться.

— Правительство не всегда действует в согласии с логикой, — сказал он. — Иной раз они проводят в жизнь политику, противоречащую их интересам. Посмотрите на Вьетнам. Тридцать лет…

— Ай, давай не будем уж это вспоминать.

Дядька за прилавком уже складывал мой заказ в пакет, и при этом бурчал — похоже, прямо в пакет.

— Оставьте мексиканцев в покое, и всё. Просто оставьте их в покое.

Я заплатил его и забрал пакет.

— Вьетнам…

— Вьетнам был ошибкой, так?

— Ошибка? Ха. Эйзенхауэр? Кеннеди? Джонсон? Никсон? Большая ошибка.

— Слушай, ты…

Я вышел из «Роскошной Закусочной» и пошёл назад к Линден Тауэр, в одной руке держа костюм Вернона, а в другой — завтрак и «Boston Globe». С трудом просочился через крутящиеся двери, а когда ждал у лифта, моя левая рука начала болеть.

Когда я ехал на семнадцатый этаж, я чувствовал запах пищи из коричневого бумажного пакета, и думал, что стоило бы купить что-нибудь и себе, кроме чёрного кофе. В лифте я оказался один, и в голове у меня крутилась мысль спереть одну из полосок Вернонова бекона, но я её отверг на почве того, что это будет слишком уныло, и — с костюмом на вешалке — не так-то просто сделать.

Я вышел из лифта, прошёл по коридору и за угол. Когда я подходил к квартире Вернона, я заметил, что дверь чуть приоткрыта. Ногой я распахнул её пошире и шагнул внутрь. Позвал Вернона по имени и прошёл по коридору в комнату, но прежде, чем зашёл туда, почувствовал, что что-то здесь не так. Я напрягся, когда открылся вид в комнату, и отшатнулся, когда увидел, какой бардак там царит. Мебель перевёрнута — кресла, бюро, подставка для вина. Картины висят криво. Повсюду раскиданы книги и газеты, и прочие предметы, в тот момент мне трудно было сфокусировать взгляд на чём-то одном.