– Но мы здесь для того, чтобы найти директора программ, – смутилась я.

– Потрясающе, вы даже говорить умеете, – сказал первый оператор. – Без диалекта. И у вас во рту нет этой дурацкой резинки. Идите же, Гельмут пристегнет вам микрофон.

– Программный директор все равно куда-то убежал, – сказал Гельмут.

– Но… – пыталась протестовать я.

Однако Оливер сказал:

– Все нормально. Из нашей встречи сегодня все равно ничего не получится. А кресла там такие удобные.

Гельмут закрепил у меня на брюках маленький передатчик, а милый оператор тем временем объяснил мне тему сегодняшнего ток-шоу:

– Мы рассуждаем о детях и карьере и как женщинам удается совмещать то и другое и при этом быть счастливыми. Вы можете выбрать, кем бы вам хотелось быть – истинно деловой женщиной с пятью детьми, одним из этих глупых политиков, которые даже не умеют толком говорить по-немецки, есть еще вариант экс-модели, которая, нарожав детей, ушла из модельного бизнеса и работает служащей патентного бюро или чего-то там еще. Кем вы хотите представиться?

– Тю, – сказала я и втянула живот, пока Гельмут просовывал под блузкой провод от микрофона. – Уж если я могу из чего-то выбирать, то политик из меня никогда не получился бы. Я думаю, мне больше подойдет роль бывшей модели, которая стала служащей.

Гельмут подвел меня к креслам на съемочной площадке.

– Скажите что-нибудь просто так, – попросил он меня.

– Я должна смотреть в камеру?

– Не думайте о камере вовсе – мы делаем собственную пробу. Вам нужно лишь мило болтать с Линдером, – сказал первый оператор. – А пока его нет, вытяните ноги и посидите спокойно.

Это предложение пришлось мне очень даже по душе. Я вздохнула полной грудью. Кресла были очень удобные.

Оливер расположился за камерой и подмигнул мне.

– Ты ведь не уйдешь? – обеспокоенно спросила я его, и в этот момент осветитель навел на меня софиты.

– Конечно, нет, – уверил меня Оливер. – Дюрр рано или поздно должен здесь всплыть.

Я едва успела убрать ноги с пуфика, когда Гельмут подвел к креслам девицу, которая должна была изображать деловую даму. Девица вынула изо рта жвачку и тихонько прилепила ее на спинку кресла, словно думая, что никто ее в этот момент не видит.

И тут снова появился Джо Линдер с развевающимися ушами.

– Ну, итак, – произнес он, едва увидев меня сидящей в кресле, и расправил в руке колоду карточек с вопросами. – Если вы все еще мечтаете о спокойной жизни, то можете смело идти прочь отсюда.

О спокойной жизни мечтал лишь молодой человек с волосами, стянутыми хвостом на затылке, профессиональную принадлежность которого я снова успела забыть. Зрители на трибуне расселись по своим местам и замерли в ожидании начала съемки.

Линдер натянул на лицо дежурную улыбку и обратился в сторону камер с пожеланием доброго вечера. Я поискала лицо Оливера за камерами и выпрямилась в кресле.

Линдер озвучил тему сегодняшнего шоу, обращаясь к зрителям в студии, и опустился в кресло, стоявшее напротив моего.

Мы сердечно пожали друг другу руки.

– Не-е, – сказал Линдер в сторону режиссера. – Эту сцену с рукопожатием мы, пожалуй, отставим. Смотрится несколько натянуто, тем более сидя.

Затем он снова мне улыбнулся. Я зачарованно смотрела на слой пудры, покрывавший его нос. Мне этого не полагалось, я была всего-навсего куклой для репетиции.

– Мы с вами поговорим сегодня о том, как человеку удается быть успешным в своей профессии, ведя при этом полноценную жизнь в качестве матери и заботливой жены.

Я от души рассмеялась.

– Да, тогда вы обратились именно к тому человеку.

– Некоторые из наших гостей убеждены, что возможно добиться успеха лишь в чем-то одном: или дети, или карьера. Но вы – жизненный пример того, что и то и другое реально совмещать. – Линдер бросил взгляд в свои карточки, – Вы выглядите словно фотомодель и в свои тридцать четыре года не боитесь, осуществлять столь смелый эксперимент в области международного права – это цитата из «Зюддойче». [19]

– Возможно, – скромно ответила я.

– Среди ваших клиентов – крупнейшие корпорации планеты, и когда вам приходится решать вопросы в их интересах, то, по вашим собственным словам, вы работаете по двадцать четыре часа в сутки. Как же вы успеваете при этом заботиться о своих дочерях, одной из которых всего годик, а другой едва исполнилось три?

Я вздохнула:

– Ну, я думаю, что вопрос будет куда правильнее, если прозвучит так: как я вообще сумела завести детей при таких обстоятельствах? Ничего подобного нет в ваших шпаргалках?

Публика засмеялась.

Линдер посмотрел на меня уничтожающим взглядом. Ведь это он собирался на мне упражняться, а не я на нем.

– Ну, не преувеличивайте.

– Да, но если кто здесь и преувеличивает, – заявила я, – так это как раз вы! Ни один человек не сможет работать неделями по двадцать четыре часа в сутки, выглядеть при этом как фотомодель и вести к тому же счастливую семейную жизнь!

Линдер напыщенно ухмыльнулся:

– Значит, по-вашему, вы совсем уж не такая суперженщина, как об этом пишут наши средства массовой информации?

Ну, мне совсем не хотелось, чтобы меня уличили во лжи.

– Я – профессионал в своем деле, – энергично возразила я. – В вопросах – как бишь там у вас написано? – слияния корпораций, тра-та-та, я ориентируюсь как рыба в воде. Любой знает, что если женщина способна зарабатывать такие хорошие деньги, как я, то она на своем месте во много-много раз превосходит в профессиональном плане любого мужчину. Потому что, даже получая вполовину меньше денег, чем мужчина, за аналогичную работу, женщина будет работать в два раза лучше.

Публика скова засмеялась.

– К счастью, все не настолько сложно, – добавила я и сама улыбнулась этому пассажу.

Публика и люди, работавшие в студии, оживились. Я поискала глазами Оливера. Он по-прежнему стоял за одной из камер, скрестив на груди руки, и выглядел, на мой взгляд, слишком серьезно. Я улыбнулась ему.

Линдер закашлялся.

– Но почему женщины, делающие свою работу так хорошо, как вы, должны непременно еще иметь и семью?

– Кто-то должен служить целью для траты тех больших денег, которые я зарабатываю, – сказала я. (Ах, до чего же это было хорошо – хоть на время побыть кем-то другим, а не самой собой.) – У меня же совершенно нет времени на то, чтобы тратить их на себя.

– Но у вас нет времени и заботиться о детях, – сказал Линдер. – И многие очень важные моменты в жизни малышей проходят мимо вас: первое слово, первый шаг…

– Сейчас я заплачу, – съязвила я и посмотрела на Оливера.

Он в этот момент был еще серьезнее, чем минутой раньше. А рядом с ним стояли двое мужчин, одетые совсем не так, как персонал в студии. Это были люди в костюмах и галстуках. Один из них положил руку на плечо Оливера. Может быть, это был тот самый вечно пропадающий директор программ? Я строго посмотрела в сторону этого субъекта. Что, неужели именно так: выглядят эти «корифеи»?

– А вы можете припомнить первое слово вашей старшей дочери? – спросил меня в этот момент Линдер.

– Конечно же, – ответила я. – Первое слово моей старшей было «Chop suey»! Вероятно, мы слишком часто брали ее с собой, общаясь с китайцами.

Публика захихикала, но Линдер нервно заерзал. И я поспешила добавить куда более серьезным тоном:

– Конечно, иногда это бывает сложно – сознавать, что не я окажусь рядом, когда ребенок встанет на ножки или опрокинет на себя тарелку с кашей в первый раз. Но и быть одной из тех, кто по тридцать раз на дню поет своему ребенку «пись-пись» или не может разлепить пальцы от его какашек, тоже, по-моему, неправильно. У детей есть еще и отцы – я имею в конце концов мужа, не так ли? И разумеется, няни. Конечно, у каждого ребенка – своя. Их зовут Ханни и Нанни.

Линдер не рассчитывал, что я зайду в своей игре так далеко.

– А кто встает по ночам, когда кто-то из девочек плохо спит или нездоров? – довольно нахально спросил он. – Вы же не можете взваливать на себя и эту ношу, потому что должны рано вставать.