– Да, я тоже его обожаю. Он работает не покладая рук, даже если над ним не стоять и не подгонять его. А ого жена потом ругается с нами, когда он не хочет уходить с работы, чтобы пойти с ней на какой-нибудь танцевальный вечер для стариков.

Но Эвелин не была склонна продолжать обсуждение достоинств и недостатков господина Кабульке.

– Знаешь, твои оранжереи и питомники мне понравились. Они чем-то напоминают те, что показывают в старых английских фильмах. И у тебя, похоже, действительно дар выращивать цветы. Аза домом следить у тебя желания совершенно нет. Ты, похоже, не очень любишь там находиться?

– Для меня лучше, если я прихожу туда только спать, – честно ответила я и открыла дверь в оранжерею номер четыре.

– Да, я тебя понимаю, – ответила Эвелин. – Этот дом действительно угнетает. Из всего, что мне доводилось видеть, – это, наверное, самое ужасное жилище. Собственно, и для сна он совсем непригоден, и другими вещами там заниматься не захочется.

– Какими другими вещами?

– Сексом, к примеру, – уверенно сказала Эвелин. – В этих апартаментах даже настроения не возникает думать об этом.

Нет? Это меня очень обрадовало.

– Но до сегодняшнего дня у нас, во всяком случае, проблем с этим не было, – сказала я.

Эвелин презрительно шмыгнула носом.

– Вот тут позволь тебе не поверить. Один лишь взгляд на обои может в один миг сделать импотентом. Гостевая комната, в которой я сплю, оклеена какими-то безвкусными огромными орхидеями.

– Фиалками, – уточнила я.

– Фиалками, не смеши меня! Я вообще не понимаю, как вы так долго можете жить в этом доме и не свихнуться. Сегодня ночью мне хотелось оказаться в моей собственной спальне, как еще никогда в жизни.

Я ничего на это не ответила. Она во всем была права. С ее роскошной квартирой наш дом можно было сравнить так же, как какую-нибудь женскую тюрьму в Сибири.

– Как, черт побери, вы можете переносить все это так долго, ничего не меняя?

Я пожала плечами:

– Мы кое-что изменили. Крышу пришлось перекрыть и отопление подремонтировать. И сантехнику, чтобы из кранов текло что-то более приемлемое, чем ржавая вода. Но на этом деньги закончились, и косметические работы пришлось отложить. Садовое хозяйство для нас сейчас важнее.

Но Эвелин не хотела сдаваться.

– Разве ты не могла заменить эти безобразные обои, – сказала она? – Это стоит не бог весть каких денег, но хотя бы спать было бы уютнее.

– В темноте не видно, какие на стенах обои, – снова пожала я плечами.

– О, не скажи, – настаивала Эвелин. – Именно в темноте от взгляда на эти цветы приходишь в ужас. Ведь начинают сниться кошмары. Я не представляю, как перенесу это на протяжении шести месяцев.

– Тогда спи на диване в гостиной, – предложила я. – Там на стенах вообще нет никаких обоев.

– Ага, зато вместо них темно-зеленый кафель. – Эвелин поморщилась. – И объясни, почему плитка в вашей гостиной положена кое-как?

– Об этом стоит спросить прежнего владельца дома, – ответила я.

Этот вопрос я и сама задавала себе бессчетное число раз. Я не могла представить себе, что в гостиных вообще кладут на стены плитку. Штефан предположил, что это помещение могло когда-то использоваться как сауна. Тогда становился объясним и потолок из сосновых досок.

– Можно было бы отделать ее деревом, – мечтательно произнесла Эвелин. – В полвысоты стены, знаешь, в таком стиле дачного домика. Очень подошло бы тебе, учитывая род твоих занятий. И было бы совсем не так дорого. А немного белой краски для потолка вообще ничего не стоит.

– Все стоит денег, – возразила я.

Значит, Эвелин считает, что мне подходит дачный стиль. Определенно, ее стилем это не было. Что ж, я уже давно находилась в бесплодных поисках своего собственного стиля. Элизабет всегда повторяла, что моим стилем было вообще не иметь никакого стиля. Но это мне не очень нравилось. Я хотела спросить Эвелин, не относятся ли мои старые потрепанные джинсы к этому самому дачному стилю и не стоит ли мне еще добавить на ноги поношенные кеды.

В этот момент господин Кабульке вкатил в оранжерею тачку, доверху наполненную издававшим чудный аромат компостом. Я улыбнулась ему. Он любил свою работу точно так же, как я. А к какому стилю относилась его выдающаяся кепка, пожалуй, не смог бы определить никто.

– Ну что ж, поплевав на руки, примемся за дело, – произнес Кабульке.

– Точно, – ответила Эвелин. – Я могла бы немедленно поехать в строительный супермаркет.

– Но у нас нет времени для чего-то подобного, – удивилась я.

– Найдем, – ответила Эвелин. – А вдвоем дело пойдет куда быстрее.

– Но мне нужно заниматься космеями в пятой оранжерее, – сказала я. – Если хочешь, можешь мне помочь.

– Гм, – произнесла Эвелин и повернулась к господину Кабульке. – Скажите, господин Какабульке…

– Кабульке! – зашипела я.

– …Вы умеете обдирать обои со стен?

Господин Кабульке выглядел обиженным.

– Это умеет делать каждый ре-ре-ребенок, – сказал он.

– А обращаться с кистью и красками?

Кабульке уронил лопату.

– Разумеется! За всю свою жизнь я ни-ни-никогда не обращался к услугам маляров.

Эвелин удовлетворенно улыбнулась мне:

– Ты сама слышала.

Я покачала головой:

– Господин Кабульке нужен здесь!

– Но господину Какабульке, наверное, тоже иногда приятно сменить род занятий и отдохнуть от навоза и лопат. Не так ли, господин Какабульке?

– Его фамилия Кабульке, – снова зашипела я в надежде, что он этого не расслышит. – Только одно «ка»!

– В самом деле? Но мне он представился как Какабульке, – зашипела в ответ Эвелин.

– Но он же заикается! – возмущенно прошептала я.

Господин Кабульке приподнял свою кепку и почесал затылок.

– Я бы ничего не имел против. Я также умею обращаться с мо-мо-молотком и зубилом. А еще с пилой и дрелью.

– Ну, ты видишь, – сказала Эвелин мне. – Господин Какабульке – мастер на все руки! И было бы очень жаль не использовать его таланты. Если он немного поторопится здесь, то еще успеет начать обдирать обои в моей комнате.

Я застыла на месте. Собственно, никто не возражал. Только разве что жена господина Кабульке станет снова возмущаться, что он допоздна задерживается здесь, а не ходит с ней на танцы.

– Иди же, занимайся своими пигмеями, – сказала Эвелин. – А мы с господином Какабульке как-нибудь договоримся.

– Мой растения называются космеи, а его фамилия Кабульке, – снова попыталась с сомнением возразить я, но Эвелин уже повернулась ко мне спиной.

Пикировка растений – это своего рода медитативная работа. Приходится многократно повторять одну и туже операцию на протяжении очень долгого времени. Штефан не понимал, почему я не хочу при этом даже включать радио. Но я не могу слушать музыку – это нарушает интимный характер работы. Кроме того, с музыкальным сопровождением невозможно спокойно беседовать с растениями. Каждый стебелек, правильно обработанный и обласканный, радовал меня, как ничто на свете. Эти растения в свое время попали ко мне в руки в виде маленьких семян, собиравшихся и сортировавшихся месяцами, были взлелеяны и взращены кропотливым трудом. И даже Штефан признавал ценность этой работы. Конечно, он не раз напоминал мне, сколько было потрачено удобрений, воды, времени и т. д. и т. п., по я была уверена, что космеи стали на этой земле почти что моими детьми.

Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.

– Осторожно, мой костюм! – засмеялся он.

– О чем ты говоришь? – мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.

– Это было так ужасно?

Нет, конечно, это не было ужасно. Ужасно было только то, что я не могла быть рядом со Штефаном. И то, что Оливер сегодня утром увидел меня сидящей на унитазе. Я даже не могла об этом думать, так это было неприятно.

– А у тебя? – спросила я. – Ты не забыл подумать о том, чтобы что-то надеть на себя, отправляясь спать? А что было на Эвелин? Это было что-то струящееся из шелка?