– А ты хоть знаешь, как он пришел к этой абсурдной идее?

Штефан покачал головой.

– Он сказал, что мы ничего не изменим в нашей жизни сами. Поэтому он решил сделать это за нас.

– Но неужели, по-твоему, наша жизнь так плоха? – пробормотала я, прижимаясь к его груди.

– Нет, совсем нет. Но единственное, чего в ней не хватает, – это одного миллиона евро.

– А все остальное могло бы оставаться так, как есть? – спросила я.

– Конечно. Мы бы лишь справились с нашими главными проблемами.

Собственно, я думала примерно так же.

– Но здесь есть еще одна проблема, сродни выигрышу в лотерее. Ты никогда не знаешь, станут ли эти деньги счастливыми…

– В нашем случае это не так, – прервал меня Штефан.

– А ты бы мог прожить некоторое время вместе с Эвелин? – спросила я и взъерошила ему волосы. – Целых шесть месяцев?

– Если ты сможешь столь же долго переносить моего брата… – Штефан принялся накручивать мои волосы себе на палец. – Придется приносить жертвы.

Я думала о миллионе евро и о том, что можно сделать с помощью этих денег. Жертва, которую мне предстояло принести, не казалась столь громадной. Провести небольшой срок рядом со стариной Оливером не представлялось мне таким уж тяжелым занятием. Я знала его как очень дружелюбного и сдержанного человека. И он умел восхитительно готовить. Кроме того, квартирка у них была совершенно новая, и из каждого уголка веяло порядком и стилем, так присущим Эвелин. Целых полгода, не опасаясь, что на тебя вот-вот упадет кусок потолка, и с едой, приготовленной не в микроволновке.

– Я думаю, что смогу это выдержать, – произнесла я.

«Столько же, сколько ты сможешь удерживать себя в отношении Эвелин, – хотела добавить я. – Но постарайся понять это сам». Я надеялась, что так и будет.

Штефан глубоко вздохнул.

– Ну, тогда можно сказать… мы оттяпаем этот миллион.

Я думала, что, узнав о нашем согласии на его «предложение», Фриц сильно расстроится и решит изобразить, что все придуманное им было лишь шуткой. Частица моей души, очень маленькая, которая в данной ситуации была равнодушна к деньгам, даже надеялась, что Фриц в любом случае даст задний ход.

Но Фриц даже глазом не моргнул.

– Я знаю, с кем имею дело, – только и произнес он.

Это снова было воскресенье, последнее перед первым мая. Дождь не прекращая барабанил по стеклянной крыше зимнего сада, в помещении образовался восхитительный полумрак. В остальном же все здесь было как и в прошлый наш приезд: на столе перед нами стояли тарелки с нарезкой из мясной лавки Зендманна, купленной на очередной распродаже, дети ели булочки с вареньем, Катинка снова была одета в платье пастельных тонов, на этот раз светло-голубое, под цвет скатерти на столе. Эберхард спрашивал, какое из животных не живет в Африке: А) тигр, В) опоссум, С) жираф или D)броненосец.

И я в очередной раз не знала правильного ответа.

Невозможным, невероятным оказалось лишь то, что Оливер, которому было поручено озвучить наше решение, заявил после первой чашки кофе:

– Мы все обсудили, папа. И мы принимаем твое предложение.

В тот момент, когда Фриц произносил свое равнодушное: «Я знаю, с кем имею дело», Эберхард и Катинка одновременно подскочили со своих плетеных кресел.

– Что за предложение? – спросила Катинка.

А Эберхард сказал:

– Что касается меня, то мне тоже очень хотелось бы узнать об этом. Если будет позволено.

Мы все устремили взгляды на Фрица, потому что дело было теперь за ним, только он мог разъяснить суть происходящего. У меня еще теплилась надежда, что старик рассмеется и произнесет что-нибудь вроде: «Ха-ха! Как здорово я вас разыграл, а? Весь апрель – никому не верь!» Или: «Посмотрите, вас снимает скрытая камера! Ха-ха!»

Но Фриц произнес:

– Я лишь пообещал твоим братьям выплатить значительную часть причитающегося им наследства. По миллиону евро каждому, если они на протяжении полугода станут соблюдать одно небольшое условие.

– Миллион евро, – простонал Эберхард. – Да от такой новости все дырки повылетают из сыра.

– Бац! – выкрикнул Тиль. Он только-только научился считать до ста. – Целый миллион. Столько стоит «феррари», который купил отец Тима.

– Не совсем, – вставила я.

– А что же это за маленькое условие? – спросила Катинка.

Впервые за все время, что я знала ее, она совершенно не обращала внимания на детей в процессе разговора.

– Штефан и Оливер должны будут поменяться женами на шесть месяцев, – произнес Фриц.

Эберхард только и сумел, что произнести свое знаменитое «Ага» (которое, впрочем, звучало по сорок раз на дню), а Катинка выглядела так, словно вылила на себя горячий кофе. Не обращая на это внимания, Фриц невозмутимо продолжал:

– Необходимые детали определены в договоре, который лежит на моем рабочем столе: Дингс, э, Эвелин переедет жить к Штефану в его развалюху, а Дингс, э, Оливия к Оливеру в город. Каждый день все они станут, как и прежде, ходить на работу и заниматься повседневными делами, но начиная с восьми вечера никто из них не будет иметь права вступать в контакт со своим законным супругом: никаких встреч, даже вчетвером, никаких звонков, ничего. Мы оставим за собой право в любое время проверять ваши телефонные счета как за городской, так и за мобильный телефон. При первой же попытке нарушить правила мы будем считать пари проигранным, и никто из вас в жизни больше не только не увидит, но даже не услышит ничего об обсуждаемых миллионах.

– Кто это «мы»? – спросил Оливер.

– О, это несколько моих друзей и я, – ответил Фриц. – Вы их хорошо знаете: это небезызвестный несчастный Шерер, доктор и добрый старина Хуберт Рюккерт.

– Я всегда подозревал, что вы на своих встречах занимаетесь не только игрой в «Двойную голову», – произнес Штефан.

А Эвелин добавила, впрочем, довольно тихо:

– Четверо сумасшедших стариков с большим количеством свободного времени и денег…

Эберхард в очередной раз произнес свое бестолковое «Ага», а Катинка выглядела так, словно потеряла способность дышать.

– Итак, значит, это все-таки пари, – сказала я. – Но если кто-то его заключил, то кто и с кем? И почему? И если мы откажемся принимать во всем этом участие, то это будет означать, что ты проиграл? И о каком же количестве денег все-таки идет речь? Что для тебя выгоднее: если ты заплатишь нам два миллиона или если проиграешь?

– Это вас не касается, – грубо оборвал меня Фриц. – Договор лежит на столе, вы можете его спокойно прочитать, а затем сказать, согласны ли вы принять поставленные условия. И я думаю, что, вступая в эту игру, вы каждую минуту должны будете помнить, что Шерер не преминет регулярно совать свой любопытный длинный нос в замочные скважины ваших дверей – ха-ха-ха!

– Но ведь твои старые коз… друзья не получат ключи от наших домов? – возмущенно спросил Штефан.

Фриц покачал головой:

– Нет-нет, мы, конечно, сначала будем звонить. Но мы оставляем за собой право нанять частного детектива или использовать иные методы и средства для наблюдения за вашей жизнью… в договоре это все указано. Дингс, будь шустрым мальчиком и принеси быстренько бумаги, которые лежат у дедушки на письменном столе.

Тиль спрыгнул со стула и выскочил из комнаты. Для него это была огромная честь, потому что при обычных обстоятельствах дети ни при каких условиях не допускались к деду в кабинет.

Лица родителей мальчика постепенно приобрели нормальное выражение.

– Ага, ага, ага, – снова произнес Эберхард с сильным придыханием. – Это действительно крепкий табачок.

Катинка недоуменно покачала головой.

– Это же… это же… – промямлила она. – Вы не можете этого сделать. Это… неприемлемо!

Тиль вернулся назад с несколькими листами бумаги. Оливер забрал их у него и начал читать. Штефан встал у брата за спиной, чтобы тоже видеть написанное. Мне очень хотелось присоединиться, но Катинка предприняла такой рывок и заняла оставшееся место так быстро, что бедный Жан от неожиданности вместо бутерброда с вареньем засунул в рот кусок бумажной салфетки, который мне с трудом удалось вытащить.