Оркестр замолчал, сделал перерыв. Владимир с Ритой отошли к стене, где поменьше народу, и продолжили разговор.

– Да, быт играет в нашей жизни немаловажную роль, – продолжила Рита. – Но мудрецы и писатели утверждают, что главное в жизни – любовь. Согласны? – с присущей ей лукавой улыбкой глянула ему в глаза.

– Минуту назад вы говорили совсем другое: сельская жизнь не для вас.

– Ну, это вы немного преувеличиваете. Не считайте меня белоручкой. Вот вы мечтали стать летчиком – и добились своего. Я мечтаю – открою вам свой секрет – стать не только хорошим педагогом, но и… художницей. Неудобно говорить о себе, но я с детства пристрастилась к живописи. И вроде неплохо получается.

– Почему же не стали поступать в художественное училище, изостудию?

– Тому имелись свои причины. И хватит о делах, оркестр заиграл вальс! Идемте танцевать…

Он не отходил от нее весь вечер, и не один раз назойливые соперники пытались увести красавицу от Владимира, но девушка отрицательно мотала головой и говорила: «Разве вы не видите, я занята».

Рита предложила покинуть танцевальный зал незадолго до окончания танцев. Владимир охотно согласился: ему очень хотелось побыть с очаровательной девушкой наедине. Вышли на аллейку между домами комсостава, как называли четырехэтажки, в которых проживали летчики-инструкторы, преподаватели училища, некоторые представители социальной службы. По бокам аллейки тянулись тополи и березки, а в центре пестрели цветущие астры, розы и похожие на анютины глазки небольшие сорные разноцветы, названия которых Владимир не знал.

– А правда, красиво здесь? – сказала Рита. – Я в прошлом году тоже приходила сюда и помогала благоустраивать клумбу.

– А на этюды куда ходите?

– Только на Хопер. Там более живописные места. В воскресенье снова собираюсь пойти. Приглашаю и вас. Сразу за Козловкой. Бывали в этом поселке?

– Бывал. Туда наши ребята бегают в магазин за сигаретами и шоколадками после самостоятельного полета. Одаривают коллег, летчика-инструктора. У нас сейчас жаркая пора, готовимся к выпуску. Если удастся, обязательно приду.

– Буду ждать.

Они погуляли с полчаса. Владимиру не хотелось уходить, но надо было: хотя курсанты без пяти минут офицеры, за нарушение распорядка дня строго наказывали. Посмотрел на часы. И Рита поняла его:

– Да, пора по домам. – Она протянула Владимиру руку.

– Я провожу вас до подъезда, – беря руку, высказал он пожелание.

– Не надо. Простимся здесь.

Он в Моздоке, где базируются самолеты и вертолеты российских ВВС. Его эскадрилье поставлена довольно простая задача: прикрывать переброску подразделений в труднодоступные места, обеспечивать безопасность вертолетов, которые будут заниматься эвакуацией раненых в случае вооруженных столкновений. Ведь поначалу некоторые политики и военачальники считали, что крупных боевых действий не будет: большинство населения против режима Дудаева, ознаменовавшего собой безработицу, нищету, кровавые распри между кланами. На деле же оказалось далеко не так.

Уже в первый день вступления наших войск в Чечню Владимир узнал из донесений: жители перекрывают дороги – выходят женщины, старики и дети, а в некоторых местах боевики закладывают мины, ведут огонь из автоматов и пулеметов. По мере продвижения в глубь республики сопротивление нарастало. А на подступах к столице Чечни Грозному разыгралось настоящее сражение.

Капитан Крутогоров получил приказ: южнее аэродрома Северный, в 20 километрах, в засаду попала мотострелковая рота. Там много раненых. Для их спасения посылаются вертолеты. К их прилету надо уничтожить боевиков, нанести по ним ракетно-бомбовый удар.

Погода сложная: свинцовые облака висят над самой землей, временами из них сыплет мокрый снег с дождем. Едва самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы, как скрылся в непроглядном мареве. Хорошо, что Владимир в совершенстве владел техникой пилотирования в сложных метеоусловиях.

Вышел на аэродром Северный. Там погода порадовала: облака приподнялись, видимость улучшилась. Взял курс на юг.

Когда прилетели к месту засады и увидели разбитые машины, трупы вокруг них, сердце Владимира облилось кровью. Гнев бушевал в груди: как можно было посылать роту без прикрытия бронемашин, вертолетов?..

Да, виноваты начальники – не уберегли, недоучли, недосмотрели. Война – серьезная штука, тут надо думать, думать, думать… А к ней-то и не готовились. Вроде бы и учились воинскому мастерству, а всерьез разве кто-то задумывался, что может произойти такое… Вот и на этот раз послали роту без прикрытия. Понадеялись, как это частенько бывает у русских, на авось…

Штурман Романов не подкачал: ракетно-бомбовый удар разметал засаду боевиков вначале с северной стороны, затем с западной, а на третьем заходе боевики драпали от мотострелковой роты без оглядки…

В воскресенье он всеми правдами и неправдами отпросился с консультативных занятий и отправился на Хопер. Рита обрадовалась, даже поблагодарила его, что он скрашивает ее одиночество. Она уже стояла за мольбертом, и на холсте обозначилось голубое небо с белоснежными пушистыми облаками, а внизу карандаш вывел контур реки с разлапистой ивой на берегу.

День был чудесный, солнечный и теплый, и вода в реке будто бежала вприпрыжку, огибая свесившиеся к ослепительно сверкавшим бурунам ветви. Невдалеке на импровизированном пляже расположилось около десятка отдыхающих, двое мужчин барахтались невдалеке от берега, ахая то ли от восторга, то ли от холодной воды.

– Не желаете? – кивнула на воду Рита.

– С удовольствием. Но завтра тренировочные полеты. Скоро – экзаменационные. Не дай бог заболеть. Если с вами – рискну.

– Не буду искушать вас. Мне очень хочется, чтобы вы сдали экзамены на «пятерки».

– Спасибо. Постараюсь.

Рита продолжила рисовать. Владимир с умилением наблюдал, как водит она кистью, как на холсте из небытия появляются причудливые берега, тенью отражающиеся в ребристых волнах, камыш, серебристая дорожка поперек реки, похожая на россыпь бисера. Рита изредка посматривала на него, желая прочитать в глазах мнение о своем творчестве; он из-за нежелания показать свою влюбленность, очарованность ею делал вид этакого бесстрастного судьи. Лишь когда Рита положила кисть, сказав, что на сегодня хватит, он с видом знатока глубокомысленно заключил:

– Н-да, не ожидал, не ожидал. Будь я хозяином Третьяковки, непременно выставил бы ваше произведение в самом главном зале.

– И я не ожидала, что вы такой льстец, – рассмеялась Рита. – Это еще набросок, требует капитальной работы. Через недельку, может и позже, завершу, тогда скажете свое слово.

– Обещаете показать?

– Обязательно.

Наконец-то настал долгожданный день! Два с лишним года постигал азы летного мастерства Владимир Крутогоров. Много? Вроде бы и долго тянулись они, а вроде бы пролетели в один миг. Владимиру еще повезло: сверстники пятый год ждут выпускных экзаменов.

Сегодня прилетела комиссия из штаба ВВС принимать у курсантов выпускные экзамены. Курсанты радостны и… напряженны: экзамены представительной комиссии – серьезная штука. Некоторые штабисты, чтобы показать свой профессионализм, будут задавать всяческие каверзные вопросы. Владимир, хотя теорию сдал на пятерки и за полеты на всех режимах замечаний не имел, волновался: мало ли какой экзаменатор попадется и какие вводные преподнесет в небе? Не хотелось и в глазах Риты оказаться не «летать рожденным», а обычным четырехгодичным курсантом. Он любил ее и с грустью думал о том, что в скором времени придется расставаться. Как-то он намекнул Рите о загсе; она улыбнулась и сказала серьезно:

– Бумажка в наших отношениях значения не имеет. Торопиться не будем. Получай звание лейтенанта, назначение в тьмутаракань, а я буду заканчивать институт. Потом примем решение.