— Кстати, я получила письмо от Кейт, — надеясь хоть как-то развлечь подругу, сказала Пэйган. — Мне его переслали из Лондона. Она купила машинку, «Ремингтон» 1952 года, что стоило ей семь сотен долларов. А использованная уже лента — еще пятьдесят. Она пишет, что сверхдержавы — Китай, СССР и Америка — вот-вот втянутся в конфликт и тогда начнется очередная война в джунглях. По ее мнению, такая же бессмысленная и кровавая, как во Вьетнаме.

— Есть какие-нибудь хорошие новости?

Пэйган перевернула измятый голубой листок.

— Они допрашивали Кейт в течение двух часов, и она боялась, что бенгальские власти решат вышвырнуть ее из страны. В остальном она счастлива и довольна. Интересно, почему Кейт бывает удовлетворена жизнью только в условиях максимального дискомфорта?

Джуди не ответила. И вновь в комнате воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь отдаленным шумом города и плеском воды внизу.

Стук в дверь заставил Джуди вскочить. За дверьми стоял мальчик-посыльный с точно таким же букетом роз, как тот, в котором была прислана роковая записка. Джуди медленно поднесла букет к лицу, потом сняла целлофан и достала записку.

— Слава богу! Наконец-то они вышли с нами на связь!

Пэйган заглянула Джуди через плечо и увидела, как она вынимает из конверта открытку.

Но вдруг Джуди застонала и отбросила открытку в сторону так, будто та жгла ей пальцы. Потом опустилась в кресло, и плечи ее задрожали от с трудом сдерживаемых рыданий. Пэйган подняла розово-голубую открытку — одну из тех, что продаются обычно в цветочных магазинах. Между напечатанными типографским способом на турецком языке традиционными пожеланиями счастья виднелось несколько машинописных строк:

«Положите десять миллионов долларов в чемодан. Завтра в шесть часов вечера человек с красной повязкой на рукаве должен отнести их на Гюзельхисарский паром, курсирующий через Босфор. Дальнейшие инструкции получите позже. Никому ни о чем не рассказывайте. В случае неповиновения Лили будет задушена шелковым шнуром».

Была уже полночь, и Абдулла работал за своим столом в зеленом кабинете, пол которого был устлан богатыми коврами, а окна наглухо занавешены кремовыми шторами.

Когда задыхающаяся Пэйган ворвалась в кабинет, озабоченность на его лице сменилась улыбкой и он протянул женщине газету:

— Посмотри-ка на сообщение в «Трибюн», — он указал на огромный материал на первой полосе, объявляющий о смерти сенатора Рускингтона в вашингтонской квартире парижской проститутки. — Теперь, Пэйган, правота Лили доказана и, похоже, финансовые проблемы Джуди будут наконец решены.

Пэйган все еще не могла отдышаться после того, как пробежала три коридора и несколько пролетов лестницы.

— Это действительно отличная новость, дорогой. То есть мне, конечно, жаль, что он умер, но эта старая скотина так и нарывалась на неприятности.

— Почему ты задыхаешься, Пэйган? Что случилось?

Пэйган протянула ему лист бумаги.

— Я хотела, чтобы ты увидел это как можно скорее. Джуди получила еще одно послание от похитителей. Вот копия.

Абдулла быстро проглядел записку.

— Не могу понять, они идиоты или хитрецы?

Это похоже на угрозу из восемнадцатого века.

Когда в Топкапском дворце хотели избавиться от какой-либо из королевских наложниц, ее душили шелковым шнуром. — Он помолчал немного, потом добавил:

— Обычных наложниц зашивали в мешки, привязывали к шее камень и сбрасывали в Босфор. Один из султанов таким способом избавился от двухсот восьмидесяти наложниц.

И несколькими годами позже водолазы выловили эти страшные мешки, которые так И покоились на дне моря, покачиваясь под напором невидимого морского течения…

— Я знаю, милый. Ты уже рассказывал мне это много лет назад. А что ты думаешь об остальной части записки?

— Конечно, полиции следует установить строгий контроль за паромом и обоими его причалами, но террористы часто не приходят на первое свидание, назначают его, только чтобы проверить реакцию полиции. И все-таки эта последняя фраза очень странная. Отчего просто не сказать, что Лили будет убита?

Пэйган разрыдалась.

— Я не могу этого слышать! — прошептала она.

— Дорогая, уже поздно, и мы оба устали. Пошли спать, а завтра утром посмотрим, что еще мои люди сумеют извлечь из этой записки.

Пэйган не могла уснуть, то и дело переворачиваясь с боку на бок в душной стамбульской ночи.

В конце концов часа в три утра она решила выйти прогуляться по залитому луной саду. Это было совершенно безопасно. Все аллеи охранялись часовыми, не говоря уже об электронной системе тревоги.

Идя по дорожке между двух стен из кустов розмарина к круглому бассейну, где проживало семейство североамериканских черепашек, Пэйган прекрасно понимала, что за ней наблюдают.

Остаться один на один с собой во дворце Абдуллы не было возможности ни при каких обстоятельствах. Его телохранители несли бессонную вахту у дверей комнаты, а коридоры всегда были полны слуг, либо ждущих команды хозяина, либо просто спящих в углу.

Пэйган уселась на каменный борт бассейна, спугнув спящую там серую кошку, которая, зашипев, помчалась прочь и скрылась в темноте.

Какое-то воспоминание билось в глубине сознания Пэйган, пытаясь вырваться наружу. Что-то требовало ответа, как лежащее на столе нераспечатанное письмо.

Пэйган вскочила так стремительно, что чуть не свалилась в бассейн. В залитом лунным светом и причудливо испещренном тенями саду она отчетливо вспомнила, словно он стоял сейчас у нее перед глазами, гимнастический класс «Вэв!» и шуточки Тони относительно гарема. То есть женщины восприняли это как шуточки, сам же Тони терпеть не мог, когда над ним смеялись. И ведь тогда именно Пэйган сообщила Тони, что королевских наложниц душили шелковыми шнурками. Это не может быть совпадением! Тони — именно тот человек, которого Лили хорошо знала, которому доверяла, а потому для него не представляло большого труда выманить ее из гостиницы. Тони наверняка один из похитителей!

Пэйган бросилась ко дворцу, потеряв по дороге тапочку. Что есть силы неслась она по аллее, мокрой от росы. Силуэты пальм уже четко прорисовывались в предрассветном небе, когда Пэйган, отчаявшись связаться с Джуди по телефону, потребовала у полусонного начальника охраны лимузин.

Несясь по пустынным улицам, Пэйган вдыхала аромат жасмина, струящийся из-за древних заборов, и думала о том, как жестоко обошлась с подругой судьба, заставляя ее во второй раз переживать потерю дочери. Она вспомнила обложку «Вэв!», где Джуди была изображена вместе с Лили и где так четко запечатлелись их сходство — изящные, как у кукол, фигуры и маленькие руки — и различие: Джуди была голубоглазая блондинка нордического типа. Лили — экзотическая брюнетка. И как ни пытались они установить между собой действительно близкие отношения, насколько могла заметить Пэйган, им это так и не удалось. И эта разъединенность тоже удивительно явственно проступала на той обложке. Их совместная жизнь казалась Пэйган попыткой поместить под один колпак два абсолютно несхожих между собой организма. И как бы мать и дочь ни жаждали общности друг с другом, общего между ними было мало. Отсюда те красивые поздравительные открытки, которые они посылали друг другу, чопорные рождественские обеды, совместные походы в театр, в кино — куда угодно, где только не надо было разговаривать.

Пэйган думала о той близости, которой обе они мечтали достичь, — близости любви. «Интересно, а не то же самое происходит между мной и Абдуллой?» — задала она сама себе вопрос. Иногда во время акта любви она видела свою бледную руку рядом с его смуглой упругой плотью и чувствовала себя страшно далекой от него, несмотря на всю его нежность, все искусство и всю готовность ее собственного тела отвечать на ласки возлюбленного.

"В чем-то, мне кажется, Лили похожа на Абдуллу, — размышляла Пэйган, сорвав ветку жасмина и вдыхая ее аромат. — Оба они всегда начеку, всегда готовы броситься на свою защиту.