Он не беспокоился о деньгах. Джентльмены о деньгах не беспокоятся.

Но джентльмен связан долгом заботы о своей семье, и семье были нужны деньги. Семье герцога требовались целые мешки денег. У Марчмонта было столько денег, что даже десятилетие хронических и усердных краж не привлекло ничьего внимания.

Он продолжал просматривать аккуратные записи Осгуда: несколько тысяч на обустройство лечебницы для глазных болезней. Подписка в Благотворительный фонд. Взнос Обществу глухих и немых, другой для нуждающихся слепых. Он жертвовал деньги раненым солдатам и морякам. Поддерживал фонды для вдов и сирот. Он давал деньги церквям, больницам и приютам.

Марчмонту приходилась сидеть на множестве обедов, посвящённых тому или иному виду благотворительности. Для него они были социальным обязательством, что-то вроде заседания в суде. Большинство его друзей посещали эти мероприятия. Они были не более чем очередными обедами, где требовалось выдержать большое количество выступлений.

В конце концов, он не истратил все свои деньги, как глупец или эгоист. Бедняги, запертые внизу, в комнате Харрисона, украли, в конечном счёте, не больше того, что он раздал или бездумно промотал.

Марчмонт думал о деньгах, выброшенных на роскошные обеды для приятелей, где он пил в непомерных количествах и декламировал Шекспира, как он имел обыкновение делать, будучи пьяным в дым.

«Я вижу, что ты приближаешься к тому состоянию, когда начинаешь цитировать Шекспира и валиться в камин», говорил ему Аддервуд на обеде, где Марчмонт был охвачен глупой ревностью к своим друзьям, проявившим интерес к Зое.

Сейчас, хотя он не был пьян, строки из Шекспира пришли ему на ум:

Не действует по принужденью милость;

Как теплый дождь, она спадает с неба

На землю и вдвойне благословенна:

Тем, кто дает, и кто берет ее.

И власть ее всего сильней у тех,

Кто властью облечен. Она приличней

Венчанному монарху, чем корона.

Он позвонил, и появился лакей.

Который из них? Их было так много. Возможно, пришло время начать запоминать, кто эти люди.

– Как тебя зовут? – спросил Марчмонт.

– Томас, ваша светлость.

– Томас, я бы хотел, чтобы повара, дворецкого и камердинера привели в эту комнату. Но вначале спроси герцогиню, не угодно ли ей вернуться сюда.

Томас удалился.

Когда вся троица вошла, Марчмонт занял своё место за прекрасным французским столом, которым обзавёлся предыдущий герцог во времена Людовика Пятнадцатого.

Зоя сидела у камина, сложив руки на коленях.

– Ты должна присутствовать здесь, – сказал он ей. – Им следует понять, что мы едины в своих действиях.

– Если ты отрубишь им головы, я, конечно, буду смотреть, если должна, – сказала она. – Но потом меня вырвет.

– Я не собираюсь рубить головы. Мы в Англии, а не в Египте. И уж точно не во Франции.

Марчмонт превратил это в шутку, поскольку поступал так всегда. В чём бы ни пришлось ему измениться, он отказывался становиться излишне серьёзным, почти нудным.

Он не говорил ей, что собирается сделать, а она не спрашивала.

Никто не представлял, как намеревался поступить герцог Марчмонт.

За время, проведённое взаперти в комнате Харрисона трое воришек, очевидно, осознали, что находятся на пути к виселице. Дав, который до этого большую часть времени заявлял о своём полном неведении, выглядел бледным. Повар, хранивший злобное молчание, был встревожен. Глаза Хоаре покраснели от рыданий, и он дрожал.

– Я решил предоставить вам самим право определить свою судьбу, – начал Марчмонт.

Они переглянулись между собой и снова посмотрели перед собой, но недостаточно высоко, чтобы прямо глядеть ему в глаза.

– Вы можете продолжать настаивать на своей невиновности, – продолжил он. – В таком случае, я передам вас властям вместе с обнаруженными доказательствами и предоставлю судье с присяжными решить дело. Если они сочтут вас невиновными, то освободят. Если вас признают виновными, то вышлют из страны или повесят.

Он умолк, чтобы дать им время усвоить услышанное.

Злодеи снова переглянулись и уставились в пол. Но не на него.

– Есть альтернатива: признаться в содеянном и предоставить имена всех ваших сообщников, в стенах и за стенами этого дома, – заговорил Марчмонт. – В этом случае, вы будете избавлены от преследования по закону. Однако вы не останетесь без наказания.

Ещё одна пауза.

Люсьен понимал, что Зоя внимательно следит за ним так, словно заглядывает к нему в душу. Он мысленно пожелал ей удачи. Если у него и есть душа, она не найдёт в ней ничего, стоящего внимания.

– Вы проведёте десять лет, искупая своё преступление, – продолжил он. – Вы будете находиться в Лондоне, где мы станем присматривать за вами. Каждый из вас отработает десять лет в одном из благотворительных учреждений, которые я поддерживаю. Вы не получите никакой платы, кроме комнаты, питания и одежды, необходимой для выполнения ваших обязанностей. Если это учреждение закроется или здание сгорит, как это часто бывает, то вас определят в другое заведение. Вы будете отбывать своё наказание в течение полных десяти лет. Ни днём больше или меньше.

Герцог сурово посмотрел на всех поочерёдно.

– Именно столько вы работали на меня и злоупотребляли моим доверием. Всё вышеуказанное время вы станете выполнять свои обязанности самым лучшим образом. В конце, если вы того заслужите, то получите рекомендательное письмо с моей подписью.

Ещё одна долгая пауза.

– Если условия нашей договорённости будут вами нарушены, я передам вас в руки системы правосудия.

Все трое слуг предпочли не полагаться на снисхождение британской Фемиды и приняли разновидность справедливости от герцога.

Что поставило перед Марчмонтом две до ужаса утомительные задачи. Во-первых, ему было необходимо организовать распределение троицы по соответствующим благотворительным заведениям. Во-вторых, он должен заполнить пять наиболее значимых вакансий в своём доме.

– Месть влечёт за собой ответственность, – сказал он Зое после того, как троих его бывших служащих увели. – Некому надзирать за слугами, некому готовить еду, и, что самое главное, некому меня одевать.

– Я буду тебя одевать, – ответила Зоя.

– Ты отличишь дневной сюртук от вечернего?

– Нет.

– Тебе известно, должен ли дневной жилет быть простым или вышитым?

– Нет.

– Ты представляешь, где искать мои чулки?

– Нет.

– Иди сюда, – сказал он. Зоя подошла, и он заключил её в объятия, опустив свой подбородок ей на макушку. – Ты самая глупенькая из всех герцогинь.

– Я знаю, где ты держишь своё мужское достоинство, – проговорила она, уткнувшись в его сюртук.

– Это тебе не нужно знать, пока я сам знаю, – ответил её муж.

– Тогда найди его, – сказала Зоя, – и пойдём в кровать. Давай займёмся любовью и разберёмся со всем позднее, когда мы будем счастливее и спокойнее.

– Займёмся любовью? – повторил он. – Ты хочешь заниматься любовью сейчас, в то время как весь дом разваливается на глазах?

– С домом всё в порядке, – сказала она. – Нам всего лишь требуется прислуга. Но ты был сегодня столь храбрым, и умным, и сведущим, и таким по-герцогски пугающим, что я сгораю от вожделения. Если не хочешь подниматься наверх, в постель, тогда сбрось эти бумаги и книги на пол и изнасилуй меня на прямо этом столе.

Во всём мире нет другой женщины, такой как она, подумал Люсьен.

– Очень хорошо, если это доставит удовольствие вашей светлости, – сказал он.

– Думаю, что доставит.

Он смахнул всё со стола.

– Возможно, тебе следует закрыть дверь на замок, – сказала Зоя.

– Если кто-то осмелится нас прервать, я отрублю им головы, – ответил он.

– Меня возбуждает, когда ты такой властный, – проговорила она.

Марчмонт подхватил её на руки, швырнул на стол и расстегнул свои брюки.

Позже

Зоя произвела в повара помощника повара и поставила Джарвис, как занимающую самую высокую должность, во главе женской части штата. Переговорив со служащими-мужчинами, Марчмонт решил не повышать в чине младшего дворецкого, чьим самым большим умением, кажется, было подобострастие, но сделать Томаса, как наиболее опытного из лакеев, своим дворецким и камердинером.