В этом не было никакого смысла.
Герцог Марчмонт, как бы то ни было, никогда не проигрывал. Если он и ощущал беспокойство, сомнение или замешательство, либо, как в данном случае, был полностью сбит с толку, то он пренебрёг этими ощущениями. И уж конечно не выказал своих чувств.
– Как член семьи, я заявляю, что эта девушка, кем бы она ни была, не может быть младшенькой Лексхэмов, – сказал Марчмонт. – Зоя была в гареме в течение двенадцати лет? Если её приковали к особо толстой стене, то все возможно.
– Она была сорвиголовой, как я помню, – сказал Аддервуд. Он часто присоединялся к Марчмонту в те давние летние каникулы с Лексхэмами.
– Беглянкой, – ответил Марчмонт.
Он отчетливо видел ее перед своим мысленным взором.
Хочу играть, Люсьен. Скажи им, чтобы взяли меня.
Девчонки не играют в крикет. Возвращайся к своим куклам и нянькам, надоеда.
Он засунул воспоминания обратно туда, откуда они вырвались – в кладовку памяти, и крепко захлопнул за ними дверь.
– Для блага Лексхэма я надеюсь, что женщина не окажется его дочерью, – сказал Алвэнли. – «Беглянка» будет самым мягким из эпитетов, которыми её наградит общество.
– Двенадцать лет в гареме, – сказал Беркли. – Всё равно что сказать двенадцать лет в борделе.
– Это не одно и то же, – заметил Аддервуд. – Совсем наоборот, на самом деле
– Всем безразлично, так это или не так, – сказал Марчмонт. – Никто не позволит фактам стать на пути отличного скандала.
Ситуация была того сорта, о каком мечтали сплетники, как алхимики о философском камне. История англичанки, дочери пэра, потерявшейся на двенадцать лет на экзотическом Востоке среди язычников и многожёнцев, была праздником для грязных умов.
– Подождите, пока не увидите гравюры, – сказал Уорчестер. – Подождите, пока толпа не соберётся перед Лексхэм-Хаусом.
– Они уже собирались, когда я ехал домой сегодня на рассвете, сказал Беркли. – Площадь выглядела как ярмарка святого Варфоломея.
– Клерки, молочницы, продавщицы, разносчики, воришки и пьянчуги, все жаждут увидеть Деву Гарема, – сказал Уорчестер.
– Слышал, что они вызвали войска, чтобы рассеять толпу, – сказал Ярвуд.
Марчмонт посмеялся бы над последним примером человеческой нелепости, если бы Лексхэм не был в центре событий.
Лексхэм, чьё доброе имя будет запятнано скандалом и дурной славой. Лексхэм, один из самых преданных и трудолюбивых членов Палаты Лордов, чьи суждения окажутся под вопросом. Лексхэм, который станет предметом насмешек.
Герцог Марчмонт мало о чём беспокоился в этом мире, и это малое начиналось и заканчивалось лордом Лексхэмом. Долг герцога перед бывшим опекуном было трудно облечь в слова, и определённо невозможно было погасить.
Эта бессмыслица должна прекратиться. Немедленно. И, как обычно бывало в случаях, связанных с Зоей, Марчмонт обязан был заняться этим.
– Запиши за мной тысячу фунтов, Аддервуд, – сказал он. – Не знаю, кто она, но не Зоя Лексхэм. И я докажу это до конца дня.
Через час с небольшим после своей ставки герцог Марчмонт обозревал море людей на некогда мирной Беркли Сквер. Над их головами громоздились серые тучи, принеся дню раннюю темноту.
Никого не заботила погода. И землетрясение не отпугнуло бы эту толпу, как он знал. Ожидание появления главных действующих лиц последней драмы из высшего света было прекрасным развлечением для общественного времяпровождения.
Только человек, проживший год отшельником в пещере, мог бы удивиться этим волнениям.
Нация провела зиму, оплакивая горячо любимую принцессу Уэльскую. Для простого люда, принцесса Шарлотта была ярким, счастливым образом среди унылой компании, которую представляла собой в настоящее время королевская семья. История Девы Гарема не могла сильнее угодить общему настроению и вкусу, даже если бы была придумана специально: Отважная Англичанка (как и покойная принцесса) преодолевает немыслимые преграды, перехитрив кучу простофиль-язычников. Более того, история Зои Лексхэм была не только героической, но и приятно возбуждающей. Образ Саломеи танцевал в их головах.
К этому времени его светлость не только вооружился информацией, но и изрядно напился. За бутылкой, или двумя, или тремя друзья повторили ему всё услышанное. До прихода сюда он остановился в книжном магазине Хэмфри на улице Сент-Джеймс. Ему пришлось проталкиваться через толпу, таращившуюся на картинки в витрине.
Одна карикатура изображала щедро одарённую Зою Лексхэм в наряде, состоящем только из большой змеи, исполняющую вульгарную пародию на восточный танец.
На другой она сладострастно извивалась в прозрачных покрывалах, в то время как мужчина в тюрбане с лицом премьер-министра предлагал ей голову Принца-Регента на блюде.
Хотя его светлость долго разглядывал их, он не обошёл своим вниманием и менее неприличные рисунки, где, к примеру, Лексхэм фигурировал как обманутый старый дурак, а Уинтертон был нарисован заворачивающим девушку в ковер, как шекспировскую Клеопатру. Некоторые оттиски ссылались на прошлогодний инцидент, когда женщина заставила некоторые доверчивые души в Глочестере поверить в то, что она является принцессой Карабу из Явазу. Она оказалась пустым местом по имени Мэри Уилкокс из Визериджа, графство Девоншир.
Марчмонт понятия не имел, кем могла быть молодая женщина в доме Лексхэма, и это не особенно его заботило. Всё, что он знал, так это то, что он за последнее время ничего не ждал с такой силой, как её разоблачения.
Герцог начал прокладывать себе путь через толпу, «случайно» отшвыривая с дороги тех, кто не успел подвинуться достаточно быстро. Ему нечасто приходилось это делать. Усыпляющее неземное спокойствие герцога Марчмонта изображалось в карикатурах в многочисленных случаях. Оно украшало витрины книжных магазинов и зонтики продавцов гравюр. Мир знал – или думал, что знал – о нём всё. При его приближении разумные люди убирались с дороги.
В это самое время в малой гостиной Лексхэм-Хауса предмет всеобщего волнения находился у маленького столика возле окна, изучая страницы моды последнего выпуска «La Belle Assamble».
Научившись этому в гареме, Зоя сохраняла спокойствие перед лицом бури.
Все семеро её братьев и сестёр нагрянули сегодня в Лексхэм-Хаус этим утром.
С этого времени все семеро закрылись вместе с ней и её родителями в малой гостиной. Все семеро проводили время, разглагольствуя и беснуясь. Однако за последние несколько минут их численность (но не уровень шума) существенно сократилась.
Старший брат Родерик последним из братьев с раздражением выскочил из комнаты. Он проследовал за Самуэлем и Генри вниз в бильярдную, где они без сомнения дулись, поскольку отец сказал им, что они ведут себя как истерички.
Зоя знала, что они бы скорее останутся и будут дуться в стенах Лексхэм-Хауса, чем вернутся домой и предстанут перед своими жёнами. Если все братья и сестры Зои обвинили её в том, что она разрушила их жизни, то чего она могла ожидать от их спутниц жизни?
Было также очевидно, что братья рассчитывали на то, что четвёрка старших сестёр Зои измотает их отца.
Августа, Гертруда, Доротея и Присцилла оставались у большого стола в центре. Там они поглотили огромное количество чая и пирожных, чтобы сохранять силы для бесконечных жалоб, упрёков и взаимных обвинений, казавшихся необходимыми в этом случае. Двое младших, Доротея и Присцилла, находящиеся на поздних сроках беременности, были в большей степени, чем их старшие сёстры, склонны к слезам, внезапным сменам чувств и периодическим обморокам.
Ураган, стихший с уходом братьев, разыгрался снова. Зоя пропустила его, собираясь с мыслями и приберегая энергию для критического момента.
– Она не может оставаться в Лондоне, папа.
– Вы же видели газеты.
– Если бы вы видели эти гравюры…
– Непристойные, отвратительные…
– Заклинательницы змей и всё в таком духе.
– Мы стали посмешищем, цирковым представлением для толпы.
– Мне пришлось пробираться через город как обыкновенной преступнице и проскользнуть в дом через сад.
