– Я встретилась лицом к лицу с Королевой, – сказала Зоя. – Сегодня я могу противостоять кому угодно.

– Ты так говоришь, поскольку никогда не имела дела с моей ненормальной тётей, – ответил Люсьен.

Всё-таки, ему приходилось часто общаться с ней. Герцог подвёл Зою к группе женщин. Они стояли перед его каретой.

– Ах, вот Вы где, дорогой, – проговорила леди Лексхэм. – Я пытаюсь объяснить леди Софронии. Кажется, она убеждена, что это её экипаж.

– Не обращай на него внимания, – сказала его тётушка. – У Марчмонта есть своя собственная карета.

– Это и есть моя карета, тётушка, – начал он. – На ней ясно как божий день виден герцогский крест.

– Сейчас не время для твоих шуток, Марчмонт, – ответила ему тётя. – Садитесь внутрь, садитесь, – говорила она леди Лексхэм, взмахивая своими унизанными бриллиантами руками в чёрных перчатках. – Общество ждёт. И ты тоже, Эмма.

– Но, кузина Софрония, – сказала Эмма, – как я помню, Ваша карета была с голубым…

– Это и есть та беглянка? – спросила тётя Софрония. Её взгляд упал на Зою.

– Да, тётушка, и я привёз её сюда вместе с матерью в этой…

– Садись, Эмма, садись, – сказала его тётя. – Чего ты ждёшь? Не видишь очередь экипажей, выстроившихся за нами?

Эмма бросила перепуганный взгляд на Марчмонта. Он жестом показал ей садиться в карету. Со смиренным видом она повиновалась.

– Зоя Октавия, это ты? – спросила тётя Софрония.

– Да, леди Софрония, – Зоя ухитрилась изобразить реверанс в толкотне беспрестанно движущихся людей.

– Вот это был реверанс, – проговорила тётя. – Как все смотрели. Самый волнующий. Его должны записать и помесить в учебник. Но у нас сейчас нет времени на змей. Марчмонт привезёт тебя ко мне на обед. Леди Лексхэм, будьте любезны. Без шпаг мы удобно поместимся втроём.

– Поезжайте вперёд, – обратился Марчмонт к леди Лексхэм. – Она никогда не признает, что ошиблась, и мы часами можем её переубеждать. Мы с Зоей поедем в карете моей… скажем, в другой карете.

Герцог проследил, чтобы леди благополучно расположились в карете, и приказал своему кучеру отвезти их всех в Лексхэм-Хаус.

Он наблюдал, как они отъезжают.

– Ты узнаешь, которая из карет принадлежит твоей тёте? – спросила Зоя.

– Разумеется. Это же моя карета. Все эти экипажи мои. Если позволить ей иметь свой собственный, я бы никогда за ней не смог уследить. Таким образом, я, по меньшей мере, сохраняю малую долю контроля над её делами. Некоторые удивляются тому, что я не поместил её в приют для душевнобольных, но я всегда придерживался мнения, что каждый великий и древний по происхождению род обязан иметь как минимум одного сумасшедшего родственника, живущего в доме с привидениями.

Зоя улыбнулась:

– Не знала, что у тебя есть дом с привидениями.

– Балдвик-Хаус выглядит так, словно его навещают призраки, – сказал Люсьен. – Явления происходят повсюду. Ах, вот и её экипаж.

Точно так же, как по дороге сюда, Зоя наблюдала из окна за сменяющимися пейзажами. Они покинули дворец вместе с длинной вереницей других карет. Толпы выстроились вдоль обратного пути, и движение было медленным, бесконечная череда остановок и рывков, но девушка, казалось, не возражала против черепашьего шага.

– Так много зеленого, – сказала она. – В Египте бывают только узкие полоски зелени вдоль берегов реки. И зелень совершенно не такая. У нас тоже были сады, но ничего подобного этому – так много деревьев, и акры, акры травы. А там канал. Я вижу, как он блестит среди деревьев. Как я рада снова быть дома!

Каждое слово жгло огнём сердце герцога, но больше всего последние слова. Хотя Люсьен уже видел её улыбку и слышал смех, он никогда ещё не видел Зою такой счастливой, какой она была теперь, беззаботной Зоей, которую он знал давным-давно.

Она отвернулась от окна и улыбнулась ему.

– Рад видеть тебя счастливой, – сказал Марчмонт.

– Всё благодаря тебе, – ответила она.

– Не так много нужно было делать, – проговорил он.

– Ах, да, ты говорил «Нет ничего проще».

Королевская семья прислушивалась к нему, и бумагомаратель Бирдсли был не единственным, кто умел рассказать историю.

И всё же, это было не только его заслугой.

Всё, что королевская семья должна была сделать – посмотреть на неё и быть расположенными в её пользу.

Зоя говорила ему, что не невинна, но она была невинной, в смысле, который не всем дано понять. Невинность светилась в её глазах и согревала улыбку. Вот что заставило прослезиться Принца-регента. Он сказал, что плакал потому, что девушка напоминала ему его дочь.

Зоя не была схожа с принцессой Шарлоттой внешне. Она напоминала всем о жизни и надежде, которую олицетворяла принцесса. Частично этому послужило то, что Зоя не была приучена скрывать свои чувства. Она явно засияла, когда Королева приветствовала её. Её радость завибрировала через весь зал. Регент почувствовал эту радость. Он видел сияние.

Что Зоя сказала тогда, шокировав всех, в тот первый день – это было всего три недели назад? – когда Марчмонт её увидел.

Я пересекла моря, и это было так, словно я прошла сквозь время. Для всех, должно быть, выглядит, будто я восстала из мёртвых.

Вот, что они видели, эти особы королевской крови, узнавшие и перенёсшие позор, разочарование, безумие и раннюю смерть любимых – они видели жизнь, отвагу и надежду.

Зоя светилась как летнее солнышко, и невозможно было смотреть на неё и не почувствовать теплоту и оптимизм её духа.

Вот что увидел Регент. Вот, что в сочетании с молодостью, дружелюбием и красотой, тронуло его сентиментальное сердце.

Марчмонт сообразил, что витал в облаках и глядел на неё довольно длительное время. Он обнаружил, что она не отвернулась к окну и пленительной зелени снаружи. Зоя наблюдала за ним.

– Мы уже покончили с подобающим поведением? – спросила она.

– О, нет, – ответил герцог. – Эта часть только начинается.

– Но разве мы сейчас не нарушаем обычая? – Рука в перчатке и браслетах обвела внутреннюю часть кареты. – Остаться наедине в закрытом экипаже? Мне интересно, может, представление ко двору изменило правило?

– Нет, не изменило, – сказал Люсьен. – Но правила других людей не распространяются на тётю Софронию. Она создаёт собственные.

Марчмонт заставил рассудок отвлечься от опасного факта пребывания наедине с Зоей в закрытой карете. Он оторвал своё внимание от тёплой груди, щедро выставленной на расстоянии вытянутой руки, и сменил тему разговора:

– Ты всех попросту уничтожила. Тот реверанс, отмеченный тётей, был самым зрелищным из всех, какие я когда-либо видел.

И самым возбуждающим, но он также не мог позволить разуму подробно задержаться на этой мысли.

– Однажды выучив, как он делается, я больше не испытывала затруднений, – сказала Зоя. – Я повергалась ниц и в более сложных одеяниях. Все воображают, что в гареме мы всегда обнажены – или одеты в несколько вуалей, но это не так.

Люсьен видел её обнажённой в каждую из тысячи и одной ночей, в своих снах.

– Однако там мы обнажали свои мысли и чувства, – продолжила она. – Это оказалось самым трудным в возвращении домой: не говорить того, что на сердце.

Что было у неё на сердце, его не касалось. Что было у него, не касалось её.

– Не нужно ничего говорить, – сказал Марчмонт. – Ты просто показываешь это.

– С чем тоже здесь есть трудности.

– Ты счастлива, – проговорил герцог. – Это видно. То, что ты хотела – твоя жизнь, которой ты могла жить, если бы те негодяи не вырвали тебя из неё. Сегодня эта жизнь началась, с королевского благословения.

Зоя сложила руки в перчатках на коленях и посмотрела на них:

– Моё сердце слишком переполнено, чтобы выразить чувства словами. Ты считаешь меня неблагодарной и капризной, но это не так.

– Никогда не считал тебя неблагодарной, – сказал Люсьен. Он вспомнил лёгкий поцелуй в макушку головы, шёпотом произнесённое спасибои всю сладость того момента.