Ее розовый игрушечный медведь сидел на страже прямо перед дверью. Записка, написанная рукой Ника, все еще была пришпилена к его банту. Теперь это был их переговорный пункт, и все первым делом смотрели туда, если никого не было дома. Она поискала глазами новое послание, какое-нибудь приветствие по случаю возвращения домой. Ничего не обнаружив, почувствовала легкое разочарование, но постаралась его отогнать.

— Тетя Келли, можно я пойду на ночь к Марку? — послышался крик из кухни.

— А ты не хочешь увидеться с отцом? — сухо спросила она, пройдя через столовую.

— Нет. Увижусь завтра. Через день начинаются занятия, и я смогу спать допоздна только по выходным.

— Мне все равно. — Внезапно ее осенила идея. — Только за это разгрузи машину, пожалуйста, — мягко попросила она.

— Конечно. Но Брэд тоже должен помочь. Он собирается на ночь к Эрику.

— Ну что ж, справедливо. — Она смотрела, как оба бегали от машины к дому и обратно, пока все сумки, мокрые полотенца, купальные костюмы и белье не оказались сваленными в груду возле входа.

— А т-теперь мы можем идти?

— Конечно.

Она оглядела весь этот бедлам и подумала, что заключенный договор был явно не в ее пользу. Пока она решала, отнести ли чистое белье наверх или бросить в стирку в подвале, одно письмо выскользнуло из пачки в ее руках. Нужно делать все по порядку.

Она пошла в свою комнату и положила свои письма на кровать. Потом поднялась по ступенькам и направилась через холл в кабинет Ника.

Проходя мимо его спальни, остановилась и заглянула туда. Кровать была аккуратно застелена цветастым покрывалом.

Черная пустота отчаяния разверзлась и поглотила ее. Стоит ли дальше пытаться? Есть ли хоть малейший смысл снова и снова нарываться на унизительные для нее отказы?

Она стукнула пачкой писем по своей ладони и пошла дальше. Открыв последнюю дверь справа, вошла в нее. Кабинет Ника до последней скрепки был само совершенство. Две стены были сплошь заставлены книжными полками, две другие завешаны школьными и спортивными фотографиями мальчиков. Весь центр комнаты занимал дубовый стол. Слева от него под прямым углом располагался компьютерный стол, где красовались новейшие образцы компьютерной индустрии.

Келли прошла вглубь комнаты. На зеленой салфетке в центре стола лежала стопка писем. Несколько листков бумаги были небрежно брошены поверх этой кипы. Положив корреспонденцию, она взглянула на письмо без конверта. Знакомый почерк привлек ее внимание, и она подняла его.

Это письмо написала ему она сама после того, как уехала; чтобы собрать вещи перед свадьбой. Конверт был разорван, листки истрепаны, явно от частого перечитывания. Ей в глаза бросилась фраза: «Между нами всегда существовала связь, Ник».

Она просмотрела всю пачку. Удивление, оторопь, смущение сменяли друг друга. Все письма лежали по порядку, на конвертах красовались давнишние даты. Он сохранил все, что она когда-либо ему писала. Но почему? Если он ее не любит, нет никакого смысла хранить это. Она положила все обратно, как было до ее прихода, и вышла.

Проходя обратно по коридору, Келли еще раз остановилась возле его спальни. Дверь шкафа была отворена. Его брюки, пиджаки и рубашки занимали там половину пространства. Пустая половина будто поддразнивала ее.

Внезапно Келли приняла решение. Она должна занять в доме место, которое принадлежало ей по праву, — в постели Ника. Даже если он так и не дотронется до нее, необходимо что-то предпринять. Иначе они никогда не станут семьей.

Решительно прошагав вниз по ступенькам, она зашла в свою комнату и набрала охапку одежды, развешенной на плечиках. Взбежав наверх, повесила свою одежду в незанятой половине шкафа рядом с костюмами Ника.

Вид ее одежды рядом с мужскими костюмами Ника принес ей глубокое удовлетворение. Уперев руки в бока, она кивнула шкафу:

— Принимай.

Отправившись в свою комнату за следующей порцией одежды, Келли услышала, как где-то в отдалении хлопнула дверца машины. Взглянув на часы, она поняла, что уже поздно. Ник знает, что они должны вернуться. Интересно, отложит он свою работу или задержится?

Перетащив наверх свое нижнее белье, она выдвинула ящик. Там лежали носовые платки и белье Ника. Нужно было переложить все это в другой ящик.

Бросив ворох нижнего белья, лифчиков и свою кремовую шелковую ночную рубашку на его кровать, она начала разбирать и перекладывать носки и пуловеры Ника.

— Где мальчики? Чем ты занимаешься?

Она резко обернулась. Ник стоял в дверях с грозным видом, держа в руке ее трусики. С прищуренными глазами и тяжелой квадратной челюстью, он был поистине страшен. Гнев Божий был ничто в сравнении с гневом Ника Де Корса.

— Мальчики ночуют у друзей. — Она откашлялась и замолчала.

Узел галстука болтался под расстегнутой пуговицей его белой рубашки. Темные жесткие волосы выглядывали из-под воротника, а пиджак полосатого костюма свисал у него с руки.

Он сделал шаг внутрь комнаты и повесил ее трусики на дверную ручку.

— Я спросил, чем ты занимаешься.

— Делаю то, что должна была сделать в тот самый день, когда мы поженились, Я переезжаю, по-настоящему переезжаю.

— Черт тебя побери.

Ник шагнул к кровати и бросил свой пиджак, его темный рукав упал поперек ее шелковой ночной рубашки. Эта штуковина, видимо, предназначалась для первой брачной ночи. Он нервно провел рукой по волосам. Ни за что.

Именно из-за этого он и бросил их на побережье. И после возвращения он работал по четырнадцать — шестнадцать часов в день, стараясь отогнать мысли о Келли. Без сомнения, он не вынесет этого. Видит Бог, любовь между ними так же неизбежна, как вечерний закат или утренний восход. И она понятия не имеет, на что идет.

Келли направилась к двери.

— Куда ты?

— За остальными вещами. А что мне еще остается делать? Наши взаимоотношения под угрозой, и невозможно этого не видеть, — Она склонила голову набок, на минуту задумавшись, и потом продолжила: — А ты совсем не изменился. Помнишь, когда ты злился в юридической школе, каждый раз после нашей ссоры с головой зарывался в книги, и у тебя повышались отметки. Знаешь почему?

— Нет, но ты мне хочешь об этом рассказать, ведь так?

— Ты сам понимаешь. Ты не мог общаться. Ты чувствовал себя как рыба, вытащенная из воды, и не мог этого вынести.

— Ты сама не понимаешь, что болтаешь. — Болезненные воспоминания с новой силой обрушились на него. — Думаешь, ты вела себя лучше?

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.

— Ты начала встречаться с тем тощим прыщавым юнцом из твоего класса!

— Он был прекрасным, великодушным человеком. — Ее глаза сузились. — А кроме того, ты начал встречаться с моей сестрой.

Теперь она поворачивала нож в его ране. Это была запретная тема.

— Что, нечем крыть? Ты не прав, Ник.

Он ничего не ответил. Ее лицо смягчилось, плечи опустились. Она приложила палец к губам, будто хотела взять свои слова обратно.

— Я знаю, ты любил Мери-Элизабет, и ты скучаешь по ней. Но ты должен дать ей уйти.

Он не хотел думать о своей прежней жизни, и тем более ему не хотелось обсуждать ее с Келли. Его ответом было молчание. В свои тридцать восемь лет он привык держать чувства при себе.

— Мне кажется, я уже получила ответ. — Она шагнула к нему.

— Куда ты идешь?

— Я же тебе сказала — за остальными вещами.

— А я сказал тебе — нет.

— Зачем ты на мне женился, Ник? — Ее голос вдруг сделался тихим, мягким, умоляющим.

— Ты знаешь зачем.

— Нет, не знаю. Я могла бы заботиться о мальчиках и без этого.

— А что сказали бы соседи? Ты же монахиня.

— Была. Я была монахиней. А до того я была женщиной... И я по-прежнему женщина. У меня есть чувства. И я сделана из мяса и костей. Вот, попробуй. — Она прижала руку к его груди, прямо над сердцем.

Что-то оборвалось внутри него, будто лопнула сильно натянутая пружина. Он хотел ее — сильно — в то давнее время, но это было ничто по сравнению с тем, как он хотел ее теперь.