Распрощавшись с чиновниками и репортерами, отправился к городку Иллиополис. Там на придорожном кладбище среди могил копошилась дюжина человек, но присутствия покойника не было. Оказалось, местные краеведы реставрировали надгробные плиты основателей этого поселка.
Нужно заметить, что в этой стране я не видел заброшенных кладбищ, и все могилы ухожены, вне зависимости от стажа покойников. Мои новые друзья, Пегги Зуп и Вики Хатчинс, считали, что нельзя уважать себя, если не уважаешь память предков. Эх, когда мы в России тоже начнем это понимать?
Ночевать мне пришлось в поселке Буффало, на ферме Пола и Мэри-Анн Чадд. Пол с дочерью Полой хозяйствует на 520 гектарах самого продуктивного в США чернозема. Часть земли его собственная, а часть он арендует у соседей, и каждый год платит им 100 долларов за гектар. Контракт приходится возобновлять ежегодно, и в среднем гектар дает ему в год 100 долларов дохода. (У меня есть подозрение, что Пол занизил свой доход раза в два.) Таким образом, за столь тяжкий труд зарабатывает он в год всего 52 000 долларов. Наверное, поэтому сын его предпочел вместо фермерства заниматься ремонтом и продажей автомобилей. Правда, помогает он отцу в ремонте тракторов и комбайнов, которым уже лет по 20 и ломаются они регулярно.
Возможно, кто-нибудь из его детей или внуков и хотел бы заняться сельским хозяйством, но земли на всех не хватает. Они приезжают сюда на выходные, погостить и помочь родителям.
Придя со мной в дом, Пол сам приготовил ужин, извинившись за плохое самочувствие жены. Но не прошло и часа, как его жена Мэри-Анн собственной персоной вышкандыбала на кухню – пьяна она была в дымину и бормотала что-то несуразное. Пришлось мне срочно ретироваться в отведенную спальню и читать журналы о повышении производительности труда на отдельно взятой ферме.
Утром мы с Полом часа полтора провозились, устанавливая застежки для полога кибитки, в то время как Мэри-Анн готовила завтрак и отправляла в школу внучку Джессику. На прощание Джессика нарисовала в моем журнале Ваню похожим на динозавра Барни, которого показывают ежедневно в мультиках.
Выехав из Буффало, я поймал по дороге полицейского, которому ничего не оставалось, как подарить мне свою форменную нарукавную нашивку, которую я использовал как заплату на рукаве куртки. К концу экспедиции на ней будет 90 таких нашивок, и куртка превратится в произведение искусства, затмив красочностью расшитые пальто нью-йоркского художника Кости Бокова. Художник и поэт Генрих Худяков, известный Америке тем, что читает свои стихи с искусственным заиканием, тоже бы позавидовал моей куртке. Его рубашки с напечатанными на вороте галстуками и раскрашенные акриликами пиджаки жалко пасуют перед этой курткой.
Сержант Филипп Браун не подарил мне нашивок, когда я оказался в подопечном ему городе Ривертоне. Этот «номер 737» (имя и номер были написаны на жестяной табличке, прикрепленной к его френчу) приказал мне свернуть с главной дороги и добираться до центра боковыми улочками. Пришлось подчиниться, хотя тягостно следовать дорогой, которая тебе противна. Правда, американская полиция значительно дружелюбнее нашей милиции, но власть и те и другие показать любят. Оттого и выбрали такую жизнь – унтеров Пришибеевых.
Столица штата Иллинойс, город Спрингфилд, отличался от других городков только своим Капитолием, где заседал губернатор Джим Эдгар. Не сподобился он меня принять, передал только фотографию свою с подписью, и на этом спасибо. Но пресса и телевидение вдоволь наснимали нас с Ванечкой.
В начале путешествия мне, честно признаться, действительно нравилось быть в центре внимания, изображать знаменитость, но со временем новизна восприятия прошла. Ведь от себя не убежишь, и ты-то сам знаешь, кем на самом деле являешься.
На печати штата написано: «Суверенность Штатов, Единство Нации». Вероятно, этот лозунг был принят после того, как южные штаты восстали против диктата своих северных соседей и хотели отделиться от США. Линкольн им не позволил, что и привело к гражданской войне 1861–1865 годов.
С трудом отвязавшись от журналистов, я потянулся по бесконечным пригородам и был вознагражден, сфотографировав похоронный дом под названием «Свобода». В поселке Новый Берлин свернул на проселочную дорогу и приехал на ферму Марка и Памелы Керкликар. Они недавно закончили колледж в Джэксонвилле и преподавали музыку в местной школе.
Лошади – хобби Памелы, и она неоспоримый глава семьи, где Марк имеет слово только согласительное. Такие мужья у нас называются «тыбиками», и пошло это от выражения: «Ты бы (Ваня, Коля, Петя) пошел бы и сделал бы то, то и то». Еще их называют «подкаблучниками». Вот к этому разряду я определенно себя не отношу, наверное, поэтому и живу один.
Ванечка получил все, что ему было нужно. Памела приказала мне заниматься другими делами и сама поила, кормила и чистила Ваню. А я не очень и возражал. Пригласил Марка в телегу тяпнуть рюмку водки, он совратился с явным удовольствием.
Проезжавшая мимо фермерша Катлина Ловиг остановилась поговорить с нами и угостить домашним печеньем. На поясе у нее был переносной телефон, по которому она держала связь с мужем, пахавшим в пяти километрах отсюда. Он попросил приехать за ним через час, а пока было время, я расспросил Катлину о фермерских делах. Она рассказала, что в этих краях около 40 % фермеров не имеют своей земли и арендуют ее у хозяев, живущих в других городах или странах. Ферма может приносить прибыль только в том случае, если обрабатывается не меньше 400 гектаров и не применяется наемная рабочая сила.
Земли здесь черноземные, и фермеры используют все современные достижения агрономии, чтобы сохранить их плодородие. К примеру, уже многие годы здесь применяют безотвальную вспашку, а у нас в России все еще ее внедряют.
Хозяева договорились с Джэйем Петерсоном, профессором музыки в Джексонвилле, о моей следующей остановке у него. Лошадь я мог оставить на конюшне Джуди Вильямс, приятельницы Памелы.
Подъезжая к городу, я увидел раскинувшийся на несколько гектаров тюремный комплекс, окруженный металлической сеткой с колючей проволокой, со сторожевыми башнями по углам. На обочине дороги выставлен был знак – предупреждение проезжающим: «Не подсаживай людей, путешествующих автостопом». Оно и понятно, откуда у сбежавшего зэка своя машина возьмется.
Этот лозунг был излишним, поскольку и так уже мног о лет автостопщиков никто не подсаживает. Но мне попалось описание путешествия по Америке летом 1947 года тридцатисемилетнего Гумберта и его обожаемой двенадцатилетней любовницы-нимфетки. Владимир Набоков в «Лолите» романтизировал содомский грех героя и придал ему светский лоск. Мне кажется, своего героя он частично списал с величайшего любовника, шулера и шпиона XVII века Казановы, который не брезговал ни девочками двенадцати лет, ни куртизанками после сорока, награждая их походя всеми накопившимися венерическими болезнями. Этот доносчик инквизиции с 1771 по 1781 год, приехав в Санкт-Петербург, купил за 100 рублей в Екатерингофе дочку крестьянина, тринадцати лет от роду, и, назвав Заирой, пользовал ее с полгода. Потерпев крах в обольщении Екатерины II, он решил перебраться в Польшу, а малолетку перепродать за 200 рублей своему соотечественнику и нашему знаменитому архитектору Антонио Ринальди, достигшему к тому времени почтенных семидесяти лет. Так что создатель Мраморного дворца в Петербурге и архитектурных комплексов в Ораниенбауме, Гатчине и Царском Селе тоже черпал вдохновение и энергию от русских нимфеток.
Набоков соединил в своем герое жажду недостижимой любви с жаждой странствий, а талант великого писателя позволил ему показать Америку тех лет, когда голосовать на дорогах было в порядке вещей. Слово об этом виртуозу слова:
«Нам стал знаком странный человеческий придорожник, «Гитчгайкер», Homo pollex ученых, ждущий, чтобы его подобрала попутная машина, и его многие подвиды и раз новидности: скромный солдатик, одетый с иголочки, спокойно сознающий прогонную выгоду защитного цвета формы; школьник, желающий проехать два квартала; убийца, желающий проехать две тысячи миль; таинственный, нервный пожилой господин с новеньким чемоданом, подстриженными усами; тройка оптимистических мексиканцев; студент, выставляющий напоказ следы каникулярной черной работы столь же гордо, как имя знаменитого университета, вытканное на его фуфайке; безнадежная дама в непоправимо испортившемся автомобиле; бескровные, чеканно очерченные лица, глянцевитые волосы и бегающие глаза молодых негодяев в крикливых одеждах, энергично, чуть ли не приапически выставляющих напряженный палец, чтобы соблазнить одинокую женщину или сумеречного коммивояжера, страдающего прихотливым извращением.
