Меня беспокоило также и то, что пока что мы прошли лишь самую простенькую часть пути. Я знал, что впереди нас ждали серьезные трудности, и, мысленно возвращаясь к нашим февральским тренировкам по бездорожью в Уэльсе, когда я отчаянно пробивался за Чарли чувствовал настоящий страх. Тогда я совершенно пал духом и утратил веру в себя. И теперь мне уже становилось не по себе от одних лишь мыслей о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири. Для меня три этих названия были самой сутью приключения, и я понимал, что расслабиться мы сможем только тогда, когда они окажутся позади.

Закончив подготовку мотоциклов, мы отправились на осмотр достопримечательностей, покатались на лодке по Волге, погоняли на картах, а потом посетили военные мемориалы. Прошлым вечером мы звонили своим матерям, и обеим было что сказать о Волгограде. В свое время моя мама готовила к выпускному экзамену по географии задание по Волге и была уверена, что уж это ей точно не пригодится, поскольку Волгу она никогда не увидит. И вот теперь она сказала, что через столько лет я увидел эту великую русскую реку за нее. Мать Чарли, немка по национальности, вспомнила, как во время войны в этот город (он тогда назывался Сталинград) отправляли совсем молоденьких солдат, почти большинство из которых так и не вернулись назад. Сталинградская битва стала самым кровавым сражением в истории человечества. Здесь погибло около двух миллионов человек, в большинстве своем русских, но также и огромное количество немцев, румын и итальянцев. Зимой 1943 года из-за продолжительных уличных боев, в результате которых было уничтожено восемьдесят процентов зданий, населению Сталинграда пришлось выживать в невероятно тяжелых условиях. Там было даже хуже, чем в окопах Первой мировой войны. Русским ничего не оставалось, как биться с немцами врукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» — «крысиная война». Сражались даже за коллекторы; на протяжении нескольких недель велись близкие бои в элеваторе — огромной башне, где советские и немецкие солдаты находились так близко, что слышали даже дыхание друг друга. Вконец измученный от голода и жажды взвод советской армии под командованием сержанта Якова Павлова захватил в центре города трехэтажное здание. Обложив дом минами, установив в окнах пулеметы и сломав подвальные стены, чтобы обеспечить доступ к припасам и коммуникации, они превратили здание в неприступную крепость. К тому же Павлов придумал поставить на крыше противотанковую пушку. Немецкие танки просто не могли поднять свои стволы достаточно высоко, чтобы уничтожить эту пушку, которая безнаказанно расстреливала бронемашины. Павлов удерживал этот дом на протяжении целых пятидесяти девяти дней, когда к нему наконец пришла подмога. Это произошло незадолго до контрнаступления русских весной 1943 года.

Немцам пришлось отступать, и это стало для них началом конца войны на Восточном фронте.

Мы стояли подле остатков Дома Павлова, выгоревшего угла жилой многоэтажки, ставшей поворотным пунктом в войне, и думали о том, что хотя люди, которых мы повстречали в пути, были такие же, как и мы, однако все памятники, которые мы видели в Словакии, на Украине и в России, были посвящены войне. Это неизменно были люди с автоматами, солдаты или рабочие, вставшие на защиту родины. Получается, что в конечном итоге люди увековечивают именно войну, как здесь, так и на Западе. Это очень грустно.

Чарли: На следующее утро мы направились в Астрахань. Мы проехали мимо гигантского нефтеочистительного завода и других промышленных предприятий, которые за пределами Волгограда тянулись часами — целые километры раздолбанных заводов и ржавеющих труб, постепенно сменившихся рядами домишек и садовых участков, а затем гладкой дорогой посреди открытой местности — по ней мы ехали вдоль Волги до Каспия весь оставшийся день. Мы остановились выкурить по сигаретке и отдохнуть и увидели, как по земле довольно быстро ползет змея с черной спинкой и желтым брюхом.

— А здорово вот так мчаться, все вперед и вперед, — сказал я Юэну, пока Клаудио снимал невдалеке пейзажи.

— Не могу свыкнуться с мыслью, что это последний участок нормальной дороги, — отозвался Юэн. — Но ты прав, и впрямь здорово. Я словно вдруг оказался в своих воплощенных фантазиях. Несся и думал: «Боже, вот оно, вот то, о чем я так мечтал все это время. Степь, степь, степь. Ни ветерка. Хорошая дорога. Просто феноменально!»

Настроение было отличным, и его не испортило даже то, что нас опять несколько раз останавливала милиция: Юэн разыгрывал карту Оби-Вана, показывая свою фотографию — кадр из «Звездных войн». Никаких проблем с ментами не возникало — просто счастье какое-то. Единственное, что произвело на нас угнетающее впечатление, была автокатастрофа. Два парня, один из них с окровавленным лицом, вылезали из «ауди», влетевшей в кювет. Водитель «Лады», стоявшей посреди дороги с продавленной крышей, определенно был мертв. На месте аварии скапливались прохожие, и мы пробрались через толпу, надеясь, что с теми двумя все будет в порядке. То было своевременное напоминание о последствиях рискованного обгона, каковых мы нагляделись достаточно. Если вспомнить, сколько машин пытались выдавить нас с дороги, становилось ясно, что и мы вполне могли бы попасть в подобную аварию. Я заметил, что мы невольно снизили скорость после увиденного.

Плодородные равнины сменились песчаными пустынями, пред нами предстал один из первых ликов Казахстана — вот уж действительно «пампасы».

— Завтра Казахстан! — прокричал я Юэну, когда мы остановились в конце дня в Астрахани. — Уже совсем близко, чувак!

Вечер только начинался, и возле гостиницы, где мы припарковались, русская играла со своей дочкой, крепко сжимавшей в маленькой ручке Барби — нас тут же пронзила тоска по собственным дочерям. И тут появился какой-то мужчина и заговорил с этой женщиной.

— Извините, я услышал, как вы говорите, — вмешался Юэн, — и сдается мне, что тут не обошлось без шотландского акцента.

— Ага, — ответил незнакомец, — я из Керкалди.

— Да ну! Я проучился там год в театральной школе. А что вы здесь делаете?

— Работаю на нефтепромыслах.

— Здорово, что мы встретились. А мы путешествуем вокруг света. То есть вокруг северного полушария.

— А я, между прочим, слышал о вас.

— Правда? Ну вот, пока что мы добрались досюда.

— Здорово. Это, кстати, единственный отель в городе…

— Что, правда?

— Ну, есть еще пара местечек, но…

— Что ж, судя по всему, на какое-то время это будет наша последняя гостиница. А вам не приходилось бывать в Казахстане?

— Я проработал там четыре года, и мы только что запустили проект здесь, на Каспии, так что на самом деле я живу в Казахстане, в Аральске.

— Ну и как там? Мы двигаем на юг, в Алматы. Не очень там? То есть… Я имею в виду, чего только мы не наслушались.

— Да как везде, — отозвался шотландец. — Слишком большое пространство, чтобы населить его одними только идиотами. А нормальные люди везде есть.

— Рад это слышать.

— Казахи еще только-только встают на ноги, и им еще многое предстоит, но с ними вполне можно иметь дело.

— Ну, рад был познакомиться. До чего же приятно встретить земляка из Керкалди. Если буду в тех краях, передам привет.

— Спасибо! — ответил шотландец. — Может, еще и увидимся. — Ну надо же, мы промчались четыре с половиной тысячи километров и наткнулись на парня, как выразился Юэн, «из соседнего квартала». Похоже, мир гораздо меньше, чем он таковым кажется после стольких дней, проведенных в седле.

Тем вечером я смотрел видеозапись, которую Клаудио привез из Лондона, и мне сразу бросилось в глаза, что мы утратили то веселье, которым так искрились все три месяца на Бульвер-стрит. Юэн стал, на мой взгляд, чересчур обидчивым и принимал все слишком близко к сердцу. Я понимал, что нам нужно немного расслабиться. Без чувства юмора далеко не уедешь. Однако в тот период нам было не до веселья — сказались все эти стрессы, постоянная напряженная езда, плотный график и разлука с близкими.