Я стал наблюдать за преследователем в зеркало заднего вида. Вскоре показалась еще одна машина, за рулем которой сидел приятель Игоря, возивший на шахту группу поддержки. Что это, неужели сообщник? Он промчался мимо нас, остановился на обочине и стал махать нам, чтобы мы тоже остановились.

— Подождите здесь, — велел он. — Игорь хочет вас видеть.

«Господи! — взмолился я. — Позволь нам убраться отсюда, пока не случилось что-нибудь ужасное».

Вдали появился BMW Игоря. Казалось, мы целую вечность провели в ожидании, пока он подъедет и остановится. Завизжали тормоза. Игорь вышел из машины.

— Ты забыл, — сказал он Чарли, протягивая ему свои фотографии — на первой он был запечатлен в кругу семьи, а на второй держал над головой тот самый автомат с мансарды. И точно, мы оставили снимки на столе после завтрака.

— Огромное спасибо тебе за гостеприимство, — с чувством произнес я, не в силах выразить словами свою благодарность.

Игорь проехал на своем BMW вперед и погнал на большой скорости. Я пристроился ему в хвост. Так мы промчались примерно метров восемьсот за пределами города. Затем Игорь увеличил скорость и резко развернулся на сто восемьдесят градусов, скрывшись за сизым облаком дыма обгоревших покрышек и пыли. Он понесся нам навстречу, мигая фарами и пронзительно гудя. Когда он поравнялся со мной, я встал на пеги, потряс над головой сжатым кулаком и заорал:

— Даааааааааааааа! Пока, блин!

Честно говоря, Игорь мне, с одной стороны, очень понравился. Такой добрый и гостеприимный. Я уважал его, ведь он столько всего пережил, был подводником, служил на рыболовном судне, а потом еще целый год был безработным. И все-таки, несмотря на все необычайное радушие Игоря, я с облегчением вздохнул, когда покинул его дом. По мне, уж слишком много там было парней, хвастающихся своим оружием.

Чарли: Где-то через час мы уже были на российской границе. У нас ушло четырнадцать часов на то, чтобы попасть на Украину, и всего лишь пятнадцать минут, чтобы выехать из нее. Мы так и не узнали, было ли это следствием звонка Игоря, но пограничники нас уже ждали. Наши паспорта и таможенные декларации удостоились лишь беглого взгляда. Пограничники вообще больше восторгались мотоциклами, просили автографы и фотографировались с нами, настаивая, чтобы мы надели их широкие фуражки с красным ободом и золотой тесьмой.

Все это больше напоминало фотосессию, нежели иммиграционный контроль.

— Ты! — обратился ко мне один из пограничников. — Ты! Сделай вот так! — Он завел воображаемый мотоцикл и поднял руки. Он хотел, чтобы я проехал на заднем колесе. Долго упрашивать меня не пришлось.

Я залез на мотоцикл и немного проехал так по асфальту перед таможней.

— Нет! Здесь! — сказал пограничник, указывая через границу.

Я просто не мог поверить. Представитель одной из самых строгих бюрократических систем в мире хотел, чтобы я проехался на заднем колесе через государственную границу. Я развернулся, помахал пограничникам, чтобы они освободили участок у шлагбаума, и помчался. Когда я достиг русской земли, мое переднее колесо находилось на высоте метра, а скорость составляла шестьдесят километров в час. Я опустил колесо на землю и оглянулся. Один из пограничников махал руками, как ненормальный. Затем он достал свисток и засвистел. «Ну все, — подумал я, — теперь, Чарли, ты действительно влип».

Пограничник знаком велел мне ехать назад к шлагбауму. Я медленно двинулся к нему, ожидая, что сейчас меня снимут с мотоцикла и поволокут в грязную контору, где в лучшем случае устроят суровый нагоняй.

— Еще! — потребовал он, улыбаясь до ушей и поднимая фотоаппарат. Оказывается, парень просто не успел меня сфотографировать и хотел, чтобы я повторил еще раз. BMW взревел, пограничник поднял шлагбаум, и я снова пронесся через границу. «Лучше не бывает, — подумал я, проехав еще дальше на заднем колесе в самую большую страну в мире. — Сперва ночь с пальбой и водкой у Игоря, а теперь, судя по всему, я стал первым человеком, исполнившим трюк на мотоцикле при въезде в бывший СССР. Вперед, в Россию!»

Юэн: После целых суток, проведенных в обществе Игоря и его компаньонов, вернуться на дорогу было сущим наслаждением. Мотоциклы жадно поглощали километры ровных российских дорог, и езда была нам в радость. Чарли уселся повыше на какой-то тюк, который он соорудил из вещей и приладил к сиденью, вытянул вперед ноги и вовсю резвился, снимая накопившееся за предыдущие сутки напряжение. Ранним вечером мы уже были в Белой Калитве и направлялись вдоль многочисленных рядов советских многоэтажек к гостинице. Это надо видеть! Бетонные коридоры, пластиковые двери, водопроводные трубы времен «Титаника» и разноцветный кафель в ванной, — отель являл собой сущее насилие над рассудком, но мне он все равно понравился. Моя спальня была отделана сосновыми панелями, и там были узорчатые ковры, оранжевые занавески, мебель шестидесятых годов, допотопные радиоприемник и большой белый телевизор, какой-то невообразимый пейзаж с изображением морского побережья на стене, лакированный шкаф и оранжевое нейлоновое стеганое одеяло на кровати. Я был вне себя от восторга. Наконец-то чувствовалось, что мы где-то в другом месте.

— О боже, мы в России, Чарли! — воскликнул я. — Я так рад, и мне очень нравится мой номер.

Чарли же страшно устал, и вечером, за ужином, началось сказываться переутомление предыдущих дней. Он пребывал в весьма дурном расположении духа, обрывал Расса, Дэвида и Сергея на полуслове и подавал свое мнение как неоспоримую истину. А потом, когда речь зашла о том, изменит ли это путешествие нашу жизнь, он вдруг поднялся и заявил:

— Какие, к черту, перемены в жизни. Два полудурка поперлись вокруг света на мотоциклах. — После чего стремительно вышел прочь.

Но я был в корне не согласен с таким определением, и к тому же путешествие уже изменило мои взгляды на множество вещей. Меня очень тронули истории тех людей, которых мы встречали по дороге. Мы путешествовали по той части мира, где столько всего произошло, где на жизнь людей сильнейшее влияние оказали война и политика. Местным жителям пришлось очень многое пережить, однако, несмотря на все это, они обладали таким чувством собственного достоинства, что я просто не мог не сочувствовать им. Больше, чем когда-либо, я осознал сейчас собственную врожденную подозрительность к чужакам и твердо решил избавиться от нее. Я знал, что схожие чувства наверняка испытывал и Чарли. Он лишь поддался усталости. На следующий день, когда я наблюдал за Чарли, внимавшим гиду, который рассказывал нам о казаках и их истории, как они подвергались гонениям и эксплуатировались царями и коммунистами, я ясно видел, что и на него произвели впечатление их старания возродить свои традиции. Потомки казаков основали центр для молодежи, дабы передать им наследие предков, хотя многие сейчас, увы, были безработными или злоупотребляли алкоголем. Один парнишка продемонстрировал нам исконно казачье мастерство верховой езды — он лежал на спине на лошади, пока та галопировала на арене, заставлял ее кланяться и вставать на дыбы. Между мальчиком и лошадью ощущалось невероятное взаимопонимание, и я видел, что это нашло отклик в сердце Чарли. Он даже немного проехал специально для мальчика на заднем колесе, когда мы уезжали.

Мы направились в Волгоград, мчась по плоской, как блин, местности. В лицо постоянно хлестал резкий ветер, и еще нас изводила милиция. Они, разумеется, лишь делали свою работу, но для нас это было помехой, лишней проволочкой, замедлявшей наше продвижение. Каждый раз возникавшие перед нами милиционеры имели суровый и мрачный вид, однако стоило лишь нам снять шлемы, как они расслаблялись, улыбались и говорили по-английски, проверяя наши документы и объясняя по карте дорогу дальше. Большей частью их даже не интересовали наши паспорта: они лишь хотели разглядеть наши мотоциклы и поупражняться в английском.