Когда я спросил Азиза, как можно добиться подобного совершенства без электрического оборудования и сложных устройств, он ответил:
— Если тебе нужно убить муху, ты можешь создать ядовитый газ из сложных химических веществ или изобрести машину со скоростным хлопающим механизмом. Но есть и совсем другой подход. Ты можешь научиться думать, как думает муха. На это, конечно, уйдут годы, но как только ты это постигнешь, ты сможешь полностью управлять мухой. Наши инструменты не впечатляют, но ими пользуются муалемы,которые достигли величайшего мастерства в их применении, инструменты подчиняются мастерам, которые могут создавать совершенство, поскольку обладают внутренним знанием.
Главным недостатком Камаля была его привычка внезапно исчезать. Он пропадал по нескольку дней кряду. И каждый раз я беспокоился подобно мамаше девочки-подростка, которая не пришла домой после вечеринки. Но в данном случае мое беспокойство было вызвано не глубокой любовью к нему, а скорее страхом остаться без помощника.
За те недели, что он проработал у меня, Камаль продемонстрировал редкую оригинальность мышления. Он мог решать проблемы как никто из тех, кого я встречал до сих пор, и к тому же он умел общаться с темным «дном» Касабланки. Казалось, ему по силам любая проблема: где взять дешевый собачий корм, как отыскать пропавшие документы, где достать дешевый «левый» песок. Когда Камаль был рядом со мной, я был спокоен и собран, не сомневаясь, что в случае чего мы можем ответить на любой вызов. Но я серьезно беспокоился, что однажды мой помощник навсегда исчезнет — например, разобьется насмерть, возвращаясь из бара на машине пьяным в стельку, каким он чаще всего и бывал вечерами.
Со временем Камаль все больше и больше вникал в проблему с документами на Дом Калифа. Он понимал детали лучше кого бы то ни было и использовал свои контакты в преступном мире, чтобы продвигать ситуацию с документами в нужном направлении. Зачастую я даже не знал, что он делает для меня за кулисами. Ибо мой помощник был не из тех, кто легко расстается с информацией. На прямо поставленные вопросы он чаще всего отвечал другими вопросами.
Страх, который я испытывал, представляя, что Камаль исчезнет навсегда, можно было сравнить только с боязнью того, что он может каким-то образом отобрать у меня Дар Калифа. Чем больше я узнавал этого человека, тем больше понимал, что ему нельзя верить.
Ближе к концу января он послал мне эсэмэску, в которой просил встретиться с ним в кафе напротив разваливавшейся гостиницы «Линкольн». Причем срочно. Кафе утопало в полуденном тумане сигаретного дыма, запах табака был настолько сильным, что забивал аромат черного арабского кофе, который подавали всем посетителям. Сквозь дым я попытался разглядеть ряды усатых мужчин в шерстяных джеллабахи остроносых желтых туфлях. Камаля среди них не было. Я посмотрел на часы и убедился, что пришел вовремя, а он, как всегда, опаздывал, несмотря на мои регулярные призывы к пунктуальности. Я сел за столик, выпил чашечку café noirи стал смотреть на улицу. Прошел час. Потом другой. Пора было уже возвращаться домой, но что-то удерживало меня там, интуиция подсказывала, что остаться здесь — в моих же интересах.
Только я успел выпить уже четвертый эспрессо, как в кафе влетел Камаль. Он вел за собой женщину небольшого роста, одетую в паранджу, на лице его застыла широкая, от уха до уха, улыбка. В большинстве марокканских кафе посетители — мужчины, и только мужчины. Женщины избегают заходить туда, относясь к подобным заведениям презрительно, как к бастионам выдуманного мачизма. Поэтому появление здесь женщины в парандже, пробивающейся сквозь клубы сигаретного дыма, можно было посчитать почти сенсацией. Все усатые посетители кафе уставились на нее. Некоторые из них даже уронили свои газеты. Кое-кто застучал тростью по полу в знак протеста. Камаль уселся рядом со мной и выдвинул стул для своей гостьи.
— А вот и она.
— Кто?
— Ну, та chica. [9]
— Какая еще chica?
— Та, на которой вы будете жениться.
Прежде чем я успел произнести хоть слово, паранджа была откинута. Лицо, скрытое под ней, оказалось настолько ужасным, что я непроизвольно отпрыгнул в сторону. У женщины были впалые, покрытые шрамами щеки, как будто она чем-то болела. Нос был разъеден, голова лысая, а правый глаз отсутствовал.
— О боже, — сказал я, стараясь скрыть ужас.
— Но вы сами просили пострашнее.
— Я вообще не говорил, что мне кто-то нужен.
— Вы нужны ей так же, как она нужна вам, — продолжал настаивать Камаль.
— Не понял.
— У нее маленькие дети. Двое. Как она может растить их без вашей помощи?
Женщина, которую мой помощник назвал Кенза, улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, чтобы не расстраивать ее.
— Вы ей нравитесь, — сказал Камаль.
— Мы найдем другое решение, — процедил я сквозь зубы. — Мне не нужна вторая жена.
— Но вы забываете, что так все пойдет быстрее.
— Какая разница? Пусть все идет медленно.
Камаль сердито посмотрел на меня, вновь задернул лицо Кензы паранджой и увел ее из кафе домой, к детям. Оставшись снова в одиночестве, я подпер голову руками и долго смотрел сквозь дымную пелену на улицу. Встреча с нежеланной невестой наполнила меня меланхолией. Я просидел так до темноты, думая о том, что все-таки неправильно судить о человеке по нескольким квадратным сантиметрам кожи и лысой голове.
А дома Хамза со своими друзьями, прослышав о плане Камаля женить хозяина на марокканке, окружили меня у стены в саду, страстно желая узнать подробности.
— Она с юга? — спросил Хамза. — Женщины с юга — самые подходящие для семейной жизни. Они не болтают много и делают то, что им сказано.
— Хамза прав, — подтвердил Осман. — Южанки лучше всего, поскольку никогда не ноют.
— Я не собираюсь брать себе вторую жену, — сказал я.
— Почему нет?
— Потому что я уже счастлив.
— Но так будет еще лучше! — воскликнул Медведь. — Мы обязательно взяли бы себе вторую, третью и четвертую жену, если бы только могли содержать их.
— Это правда?
— Конечно, — в один голос подтвердили все трое.
— Но это слишком дорого, — добавил Осман.
— Нужно каждой выделить по дому, — пояснил Медведь, — а в придачу еще кровать, одеяла, кастрюли и сковородки.
— И это только начало, — сказал Хамза. — Когда у тебя больше одной жены, они начинают ревновать друг к другу. Мало того, если ты даешь что-то одной, ты обязательно должен дать то же самое и другим.
— Какой ужас!
— Никакой и не ужас. Наоборот, это здорово, — возразил Хамза, краснея. — Если у тебя три жены, то на ночь тебя целуют шесть губ.
Дверь в квартиру Камаля всегда была заперта. За ней помещалось царство разврата. В большой гостиной было пусто, если не считать сваленной в кучу унаследованной от прежних хозяев мебели и горы пустых бутылок из-под водки. Между ними стояла неопрятная кушетка со сломанными пружинами. Во все что ни попадя пьяной рукой были натыканы окурки: в рюмочку для яиц, в столовую ложку, в старый кед. Камаль никогда не впускал посетителей, даже своих родственников. Он разговаривал со всеми через щель в почтовом ящике. Единственными, кому позволялось войти, были женщины, представительницы определенной профессии, которых он находил в переулках за Центральным рынком. Мне единственный раз удалось попасть в квартиру Камаля, когда я привез ему комплект зеленых пластиковых стульев — своего рода подарок в честь примирения. Он часто вслух размышлял о том, как хорошо будут смотреться пластиковые садовые стулья в его холостяцком жилище.
Помню, Камаль пошел в спальню поискать спички. Я проскользнул за ним, к его большому неудовольствию. Трудно точно описать всю мерзость этой комнаты. Даже при задвинутых шторах чувствовалось, что дальняя стенка покрылась грибком. На кровати не было простыней, и от нее несло экскрементами. Сразу за дверью стояла невысокая книжная полка. Я удивился, увидев на ней аккуратно расставленные книги. Но больше всего меня поразили их названия. Это были сплошь классические произведения: избранные труды Аристотеля, сочинения Платона и Плиния, «Мифы Древней Греции», «Отверженные» Гюго в оригинале и весьма внушительная биография Эйнштейна.