– А ну-ка, младой гридь Мечеслав, что из радимичей, подойди к князю нашему.

Радимич растерянным взглядом пробежался по лицам сидящих напротив дружинников, встретился глазами с Ормом. Варяг, подбадривая побратима, кивнул.

Мечеслав поднялся со скамьи и, пройдя вдоль длинного стола отяжелевшими вдруг ногами, подошел к месту, где сидел князь. Низко поклонился, затем выпрямился и опустил голову, глядя себе под ноги.

– Имя твое непростое, такими именами только в знатных родах нарекают, то имя княжеское. Кто же батюшка твой, ежели нарек тебя именем этим? – спросил князь.

Мечеслав промолчал.

– Ответствуй князю, – нахмурив густые брови, произнес Добрыня.

Мечеслав еще ниже опустил голову, буркнул:

– Нет моего отца боле. А кем был он и какого роду-племени, не ведаю.

– Ну да ладно, – сказал князь. – Я ведь тоже без отца с младых годов остался. Отныне твое племя и твой род – моя дружина.

– Преклони колено пред князем, – сказал Добрыня. Мечеслав повиновался.

– Молвят, проявил ты себя в ратном искусстве паче иных, за то, хоть млад ты годами, жалую тебе меч. Береги его! – сказал Владимир, беря меч у подошедшего к нему отрока и вручая его Мечеславу. Юноша взял, приложился губами к лезвию и, встав с колена, поклонился.

– Служи верно князю нашему и земле нашей! Отныне ты дружинник и мечник княжой! – сказал Добрыня и, положив огромную ладонь на плечо Мечеслава, добавил: – А теперь ступай, далее пировать будем.

Мечеслав, бережно держа меч в деревянных, отделанных кожей и серебром ножнах, подошел к своему месту. Не успел он сесть на скамью, как раздались множественные голоса дружинников:

– Братину ему!

– Братину!

– Братину давай!

– Испей из братины, друже!

Челядинцы принесли огромную, с выпуклыми стенками медную братину, наполненную хмельным медом. И пошла она вокруг всего стола, передаваемая от одного к другому, и каждый пил из нее за князя, за Мечеслава – гридня нового, за дружину княжью. Пригубил из братины и Мечеслав. Голова закружилась… Будто в тумане он видел смеющиеся и смотрящие на него по-доброму лица дружинников, среди которых были Орм, Ратша, Сахаман, Злат и другие знакомцы. Радостно и тепло стало на душе Мечеслава, почувствовал он близость к этим людям, сопричастность к делам их, словно были они ему братьями родными. И был он готов идти с ними на любого ворога и разделять невзгоды любые. Потому что это други его! Его дружина!

Уж, почитай, два десятка дней прошло с той поры, как приняли Мечеслава в дружину, и вот теперь он шагал по первому снегу заступать в первую свою сторожу. Облаченный в доспех, при мече, ноже и копье шел он с пятерыми дружинниками на одну из башен, стоявших вокруг Киева.

– Ходи веселее, воинство, не тянись! Видать, снедали много, потому и ноги еле волочите, – бодро шагая, приговаривал старшой сторожи, которого все называли Викуличем. – Эка, снегу-то ноне навалило!

Мечеслав шел следом, слушая его монотонный басовитый говор. Под ногами хрустел снег, морозец пощипывал и румянил щеки.

– Мечеслав! – позвал его знакомый голос.

Юноша обернулся. Сердце гулко застучало, пытаясь вырваться наружу. Перед ним, улыбаясь, стояла Рада.

– Выздоровел и опять ни единого слова не молвишь? Али изобидела тебя чем? – проговорила девушка.

– Почто мне на тебя обиду держать? – потупился Мечеслав.

– Вот и услышала я слово твое, – улыбнулась Рада.

– Поспешай, воин, недосуг нам ожидать тебя! – крикнул старшой.

– Пора мне, Рада, – опустив голову, сказал радимич.

– И мне пора, Лычко-брат с бабушкой заждались. Мне уж недалече осталось. Вон дом наш.

Рада указала на стоявшую неподалеку, припорошенную снегом избенку, добавила:

– Орму поклон передавай.

– Передам, Рада.

Он побежал догонять остальных, оставляя на белом снегу темные следы.

Полночи простоял на башне Мечеслав, вглядываясь в темноту и вслушиваясь в тишину, которую изредка нарушали крики сторожи:

– Слушай! Слу-шай! Слу-шай!

Мороз осильнел, словно хотел испытать стойкость молодого дружинника, но теплое струящееся внутри чувство, родившееся в душе Мечеслава, согревало его в эту ночь. Он впервые назвал эту девушку по имени, и имя ее было прекрасно! Он вглядывался в темную даль, а в голове все крутились и крутились слова Рады, он искал и находил в них какой-то особый смысл. Он постоянно возвращался к ее голосу, вспоминал ее глаза, ее брови, ее ресницы, ее губы. Все было прекрасно в ней, и нежно, и трепетно. Он страдал сладко, мучительно, он жил сейчас далеко отсюда, там, где ему выпало счастье защищать ее, такую маленькую, хрупкую. «Любая моя! Рада! Рада! Рада!»

– Да ты никак в дрему впал, парень? То не дело! Не углядишь ворога, погубишь всех нас вместе с девой, с коей давеча речи вел, – вырывая его из мечтаний, строго проговорил старшой.

– Прости, Викулич, моя вина, боле не бывать этому, – Мечеслав виновато опустил голову.

– Да чего уж там… На первый раз простимо. Вскоре Дажбог явится, а там и замена нам будет.

Наступило утро, дружинники во главе с Викуличем вернулись из сторожи. Войдя с холода в теплоту молодечной, Мечеслав ощутил приятную истому, захотелось поскорее снять доспех, лечь на лавку и уснуть. Но не пришлось. К освободившемуся от доспехов радимичу подошел Злат.

– Орм просил передать, что князь отсылает его гонцом в Полоцк. Перед отъездом он наведается к Лычку. Ищи варяга там.

Простившись с Лычком и старухой, Орм, пригибаясь, вышел из избы. Следом, притворив за собой дверь, покинула избу Рада. Он повернулся, их взгляды встретились.

– До свидания, Рада, – сказал Орм.

– До свидания. Надолго ли ты? – потупив взгляд, вымолвила девушка.

– Как с княжьим делом управлюсь, так и вернусь, а надолго ли, кто ведает? Ты, если Будила снова за старое примется, Мечеслава кликни, я с ним перемолвлю, он поможет, он мне брат.

– А я? – подняв глаза, взволнованно спросила Рада.

– Ты?

– Я кто тебе?

– Ты? Ты… Ну, вроде как сестра, – отведя взгляд, невнятно произнес Орм.

– Не сестра, – твердо произнесла девушка.

– Кто же?

– Люб ты мне, Орм! Давно люб! Только не смела я молвить!

Темно-голубые с синевой глаза девушки светились любовью, северный воин, побывавший во многих сражениях и многое испытавший в своей жизни, сказал:

– Не молод я, и жизнь моя воинская, опасная, да и что тебе я, пришлый? Ноне здесь, а завтра след простыл.

– Не люба я тебе? – упавшим голосом спросила Рада.

– Да я… Пора мне, вон и Мечеслав появился.

Орм шагнул к коню и, отвязав, взял его под уздцы.

– Вернусь из Полоцка, поговорим, – бросил на прощанье.

– Я буду ждать! Возвращайся скорее! – сказала Рада. Орм кивнул девушке и приветственно махнул приближающемуся на коне Мечеславу.

– Здравствуй, брат!

– Здравствуй, Орм! Здравствуй, Рада! Насилу поспел, думал, не застану, – сказал Мечеслав, натягивая поводья.

– Поскачем, проводишь меня до городских ворот. Прощай, Рада!

– До свиданья, Орм!

Рада ждала, что Орм обернется и даст ей понять, что она любима, но всадники скрылись за ближайшим поворотом, а Орм так и не обернулся, оставив ее в терзающем душу неведении.

Все больше и больше вступала зима в свои права. Злые морозы сковали ледяными цепями могутный Днепр, укрылась озябшая земля белым корзном, спряталась до весны от людского взора. Справил люд славянский зимний праздник Корочун.

Жизнь Мечеслава текла размеренно. Он упражнялся в искусстве ратном, ездил на ловы княжьи, палаты его охранял и с порученьями гонял гонцом на Соколке то во Вручий, то в Берестово, то в Любеч. В свободное время ходил к Раде, помогал дров наколоть, за бабкой да за братом ее приглядывал. Он был счастлив слышать голос девушки, видеть ее глаза, наблюдать, как она прядет, прибирает в маленькой, но уютной светелке, как ходит, улыбается. Рада часто спрашивала об Орме, нет ли от него вестей, но вестей не было. Мечеслав и сам не знал, жив ли, здоров ли побратим или случилась с ним беда.