— Я должен сообщить об этом немедленно, — промолвил Улибе тихо, но абсолютно разборчиво. — Но неужели вы не можете сказать, кто это сделал? Может быть, вы видели его хотя бы мельком? Одежда? Голос? Был ли он верхом?

Звук открывающейся двери заставил Юсуфа обернуться, и он увидел, что в комнату входят Его преосвященство епископ, его хозяин и Ракель.

— Я знаю достаточно хорошо, — прошептал раненый и болезненно закашлялся.

Юсуф быстро подскочил к нему, чтобы утереть ручеек крови, выступивший на губах. Ракель что-то быстро прошептала отцу.

Паскуалю удалось сделать еще один глубокий вдох и продолжать говорить голосом, больше похожим на бормотание. Он замолчал и улыбнулся. Или, возможно, подумал Юсуф, это гримаса боли. По-прежнему, это казалось улыбкой. Затем он закрыл глаза, словно сосредотачивал свои утекающие силы для нового вздоха.

— Ваше преосвященство, теперь или никогда, — печально произнес лекарь и в сопровождении дочери вышел в коридор, в то время как двое священников вошли в комнату для исполнения соборования. Юсуф, положив салфетку и поставив кружку, быстро выскользнул из комнаты следом за ними.

За то короткое время, что они провели у одра умирающего, начался день. Едва Юсуф открыл рот, чтобы задать вопрос своему хозяину, звон колоколов заглушил все остальные звуки. Когда они растаяли в воздухе, он осознал, что повсюду во дворце уже полно людей, проснувшихся, одевшихся и приступивших к своим повседневным заботам. Разговоры, типичные для дня, не имели ни малейшего отношения к событиям, случившимся перед рассветом.

— Какие это были колокола? — спросил он, неожиданно испугавшись, что сейчас уже позднее, чем он думал.

— Первые часы, — с отсутствующим видом ответил Бернат, продолжавший свое дежурство в коридоре.

— Он умирает, — тихо сказал Исаак. — Мы ему больше ничем не в силах помочь.

— Никто в этом не сомневается, — ответил Бернат. — Мало кто проживет дольше после удара в спину ножом столь необычной длины.

— Вы видели оружие? — спросил Исаак.

— Да, — кивнул Бернат. — Очень хороший кинжал с длинным клинком из отличного металла и оканчивается заостренным концом.

— То есть человек, который им владел, носил его, чтобы использовать по назначению, а не для показухи, — уточнил Исаак.

— Вне всяких сомнений.

Дверь открылась, и вышел Улибе в сопровождении епископа.

— Он скончался, — грустно сказал Улибе.

— Друг мой, мы похороним его со всеми надлежащими почестями, — заверил его епископ. — Он был добрым человеком. Бейлиф, я знаю, что вам давно пора трогаться в путь, но прежде мне хотелось бы уладить кое-что. Бернат?

— Разумеется, Ваше преосвященство, — подтвердил Улибе.

— Да, Ваше преосвященство, — сказал секретарь.

— Юсуф, ты готов? — пробормотал Исаак.

Юсуф подошел поближе к слепому хозяину.

— Да, — сказал он, — хотя за это время успел проголодаться.

— Не волнуйся. Юдифь не даст нам умереть с голоду, — усмехнулся Исаак и мягко опустил ладонь на плечо мальчика, давая понять, что он готов идти.

Однако Беренгер, похоже, был настроен заняться делами прямо в коридоре.

— Когда я вошел в комнату, он говорил, но так тихо, что я ничего не смог разобрать. Какими были его последние слова? Он назвал нападавшего?

Улибе Климен покачал головой.

— Ваше преосвященство, он был в обычном для такой раны состоянии и просто что-то бормотал, на что натыкался его разум. Мало что из сказанного им имеет какой-либо смысл.

— Каковы были его точные слова? — прищурился Беренгер.

— Насколько я помню, Ваше преосвященство, он сказал «собака», «новое платье» и «дубовое дерево». И еще несколько слов, которые я не сумел распознать. Ах, да! Еще он что-то пробормотал про мяч и пони.

— Впал в детство, — понимающе кивнул Бернат.

У Беренгера был скептический вид.

— Больше ничего не говорил?

— Под самый конец, — вспомнил Улибе, — он сказал: «Да пощадит меня Господь и простит за то, что подвел тебя. Заклинаю тебя, помолись за мою душу».

Юсуф, удивленный, вскинул голову и уже собирался было что-то сказать, но рука хозяина крепко стиснула его плечо. Внезапно он понял, что Улибе пристально смотрит на него, и ему было бы трудно определить, дружелюбно или нет.

— Что ж, это печальное происшествие и так задержало вас достаточно долго, — сказал епископ. — Ваша охрана ждет. Капитан моей гвардии проводит вас до самого Кальдеса. Он вернется с мастером Исааком и его дочерью. Я не могу отпустить их без сопровождения.

— Ваше преосвященство очень добры, — пробормотал Исаак.

— Мне хотелось бы добавить Улибе всего несколько слов. Я скоро спущусь, чтобы пожелать вам счастливого пути. — И Беренгер деловито устремился по коридору в сопровождении Улибе и Берната.

— Хозяин, вы едете с нами? — спросил Юсуф.

Исаак повернулся к своему ученику.

— Только на короткое время, пока еще стоит утренняя прохлада. Его преосвященству показалось, что это хорошая мысль. И это не даст ему втянуть меня еще в какое-нибудь дело. А теперь ответь мне, Юсуф… что сказал Паскуаль?

— Откуда вы узнали, что Улибе солгал?

— Ты сам мне это сказал. Ты подпрыгнул, как испуганный кролик, когда бейлиф заговорил. Боюсь, что он мог это заметить.

— Да, хозяин, он… Паскуаль… говорил на чужестранном языке. Мне кажется, похожим на арагонский или кастильский. И быстро. Мне было очень трудно понять, — сказал Юсуф. — Когда они переговаривались между собой, Улибе отвечал ему в той же манере.

— Но ты должен был понять хоть что-нибудь, — сказал Исаак, — иначе бы так не удивился.

— Так и есть. Но я ничего не слышал о пони, собаке, плаще или дубах, — сказал Юсуф. — По-моему, он посоветовал ему держаться начеку, но я не уверен. Но под конец он говорил медленнее и, по-моему, он сказал: «Не грусти, мой друг. Это насмешка, насмешка — Господь посмеялся надо мной. Помолись за меня и присмотри за моими младшими». Может, я передаю это не слово в слово, но смысл именно такой.

— Посмеялся? — переспросила Ракель.

— Посмеялся, — подтвердил Юсуф.

Группа, ожидавшая их на площади, перестроилась. Вьючные мулы были освобождены от поклажи и расхаживали по мостовой в поисках кустика травы под присмотром одного из сонных конюхов.

Стражники спешились, и их лошади присоединились к своей родне, мулам. Нарсис, самый молодой из стражников, спал, подложив мешок под голову, капитан ушел, обещав вскоре вернуться. Когда Юсуф вышел из дворца, Наоми вновь обняла его и вручила корзинку, из которой к его носу хлынули весьма многообещающие ароматы.

— Ешьте прямо сейчас, молодой хозяин, — сказала она, приподнимая уголок салфетки, прикрывавшей ее содержимое. — Это ужасное путешествие, и надо, чтобы в вас что-то было. Потом отдайте корзинку и салфетку этому бесполезному мальчишке Джуде. Он отнесет их домой. А теперь мне пора идти, иначе близнецы проснутся, а им нечем будет позавтракать. И вы должны дать мне обещание вовремя питаться, пока вас не будет, а не то вы заболеете, а рядом не окажется хозяина со своими снадобьями, чтобы вас вылечить.

Он пообещал, что будет хорошо есть, даже если ее не будет с ним на Сардинии, и чтобы она в этом убедилась наверняка, страстно с ней попрощался и приподнял салфетку. Корзинка была наполнена приготовленными Наоми душистыми жареными пирожками из сдобного теста с начинкой из сыра и крайне ароматных смесей всякой всячины. Он дал один пирожок Ракель, изрядно потрудившейся нынче ночью, еще один — Джуде, поваренку, несмотря на свой род занятий вечно голодному. А затем вдруг вспомнил о стражниках и конюхе, оставшемся при мулах. А также хозяине и его супруге, которые тоже могли проголодаться. Пирожки мгновенно исчезли, как и каравай мягкого хлеба, найденный под ними. Даже усталые лошади и мулы собрались вокруг, осторожно выискивая какую-нибудь корочку, которую можно было бы выпросить или стянуть.

— А где Его преосвященство? — наконец спросил Юсуф.