— Юсуф?! — поразилась Ракель.

— Нет, — досадливо поморщился Исаак. — Маленький Джуда, поваренок. Он когда-нибудь должен научиться подменять Юсуфа. Джуда! Подведи меня к раненому!

— Отец, мне тоже подойти?

— Разумеется, — с сердитой нетерпеливостью бросил Исаак. — Если только ты не сочтешь, что его надо помыть или повернуть над «уткой». Тогда помощь сможет оказать лишь маленький Джуда.

— Хорошо, отец, — пробормотала Ракель, пораженная вспышкой негодования родителя.

Ракель опустилась на колени на мостовую за спиной раненого; ее отец склонился напротив нее, прижав ухо к боку раненого и напряженно прислушиваясь.

— Он дрожит от холода и боли, — наконец промолвил лекарь.

— Я укрою его. — Улибе снял свой плащ с задней луки седла и прикрыл раненому живот и ноги.

— Отец, — предупредила Ракель, — я думаю, нож из спины надо вытащить.

— Согласен, что с таким ранением он не выживет. Так что попробовать стоит, — сказал Исаак, вставая. Хотя и не думаю, что у нас много шансов его спасти, но все мы в руках Божьих и должны помогать ближнему, даже если почти нет надежды.

— Мы отнесем его во дворец, — твердо сказал Беренгер. — Он не должен страдать здесь на холодных камнях, словно какой-то зверь. — Епископ склонился над раненым и приподнял его балахон. — Добрый человек, — мягко сказал он, — мы отнесем тебя… да поможет нам Господь! — внезапно воскликнул он, — это же Паскуаль! Мы должны постараться его спасти!

— Конечно, Ваше преосвященство, — кивнул Исаак. — Но он серьезно ранен. — Лекарь повернулся к капитану и пробормотал: — Это биржевой служащий, верно?

— Он самый, — кивнул капитан. — Паскуаль Робер. — Он огляделся в поисках свободных и сильных рук и спин. — Вы двое, — скомандовал он двум конюхам, стоявшим рядом и наблюдавшим за происходящим, — помогите нам отнести его во дворец.

— Где Юсуф? — спросил Исаак.

— Побежал в дом за вещами, которые могут вам понадобиться, — сказала Юдифь, стоявшая рядом с мужем.

— Умница! — похвалил помощника лекарь.

Юдифь не стала упоминать о том, что это она отправила мальчика в дом — вместо этого она взяла на себя труд собрать пожитки раненого, раскатившиеся по мостовой там, где он упал, аккуратно сворачивая их вместе.

Едва убедившись, что Паскуаля понесли к епископскому дворцу, Улибе свистом подозвал своего коня и, вскочив в седло, помчался догонять своих посланцев.

Вскоре во дворец прибежал запыхавшийся Юсуф с большой корзиной, — наполненной чистыми льняными лоскутами, травами и листьями, останавливающими кровотечение, и настойкой от боли, а также несколькими дополнительными лекарствами от лихорадки и инфекции, захваченными им по собственной инициативе. Поставив корзину рядом с Ракель, он отступил назад.

— Я могу чем-нибудь помочь, хозяин? — спросил он.

— Нет, — проворчал Исаак, — но подожди. Ты нам можешь понадобиться, — добавил он и повернулся к своему пациенту.

— Слушаюсь, хозяин, — кивнул мальчик и, подойдя к окну, увидел, что ночная чернота приобрела светлосерый оттенок. Высунувшись в окно и посмотрев вверх, он увидел луну — уже бледную и тускнеющую на фоне светлеющего неба. По другую сторону дворца, небо должно было уже стать розовым в ожидании рассвета. Не оборачиваясь, он услышал, как из спины извлекли нож, и Ракель, работая со скоростью, на которую, как он знал, сам он не способен, затягивает и перевязывает рану, ее бормотание, когда она постаралась дать пациенту лекарство, чтобы облегчить ему боль. Он знал о таких ранах достаточно и понимал, что сегодня для больного больше ничего нельзя сделать. Конечно, они дольше не задержатся. Становилось поздно, и им овладело огромное нетерпение поскорее уехать.

В этот момент он услышал твердые шаги офицера, проходящего по коридору.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил кто-то, находившийся вне комнаты.

— Ушел, негодяй! — отозвался незнакомый голос.

Дверь открылась, и в комнату вошел бейлиф, Улибе.

Решив, что они уезжают, Юсуф повернулся, чтобы попрощаться с хозяином и Ракель, и замер от неожиданности. Оказалось, что Улибе пришел вовсе не за ним. Вместо этого он придвинул стул и уселся возле Паскуаля с таким видом, будто намеревался провести здесь весь день.

Озадаченный Юсуф вернулся к окну и попытался разгадать смысл происходящей сцены. Казалось, что Улибе и Паскуаль стали непривычно близки за очень короткое время. Странно. В глазах Юсуфа Паскуаль Робер был ничтожным и неинтересным маленьким человечком. Мальчик знал большинство горожан, но никогда не слышал ничего любопытного об этом чиновнике за исключением того, что знали все. Он был тихим, ниже среднего роста и довольно худым. Тихоня, что, словно мышка, крался с работы к своему жилищу больше под прикрытием стен, чем через открытое пространство. Не тот человек, чтобы вдохновить такой уровень привязанности у кого-либо, подумал он. Стало быть, здесь что-то другое.

Он бы понял своего хозяина, если бы тот простоял у постели незнакомца часы, а то и дни. Лекарь чувствовал ошеломляющую ответственность перед любым человеком, который (или которая), будучи больным или раненым, доверялся его искусным рукам. Как и Ракель, печально подумал он, хотя некоторые пациенты все же не вызывали у нее такой привязанности, как другие. Но почему этот незнакомец, кем бы он ни был, по пути в Барселону так обеспокоен судьбой Паскуаля, какого-то мелкого чиновника?

Юсуф уже представил, как все они стоят вокруг него до заката, затем идут домой и вновь поднимаются среди ночи, чтобы начать их путешествие. Слишком возбужденный, чтобы ждать дальше, он выскользнул из комнаты в коридор.

Отец Бернат, вечно занятый секретарь-францисканец епископа, стоял возле двери, ничего не делая. На него это тоже было совершенно не похоже. Да и вообще все, за исключением его хозяина и Ракели, вели себя крайне странно.

— Почему бейлиф дежурит у постели Паскуаля? — спросил Юсуф.

Некоторое время назад он обнаружил, что величайшая слабость Берната — любовь к слухам, и он знал обо всем, что происходит во дворце.

— Паскуаль Робер недавно работал на него, — сказал Бернат. — Когда он был здесь в последний раз, Улибе попросил Его преосвященство порекомендовать ему надежного человека, и Его преосвященство предложил ему Паскуаля. Его преосвященство крайне расстроен, — добавил Бернат, словно это был самый непонятный аспект всего инцидента.

— Он должен был ехать с нами? — спросил Юсуф. — Никто ничего об этом не говорил.

— Не знаю, — покачал головой секретарь. — Но на прошлой неделе и он, и его мул исчезли. Посреди ночи.

— Я бы не стал сидеть у постели человека, который оставил меня таким образом, — зевая, сказал Юсуф. — Как бы то ни было, если мы не уезжаем до Улибе Климена, мне лучше вернуться к ним — вдруг я понадоблюсь.

Когда Юсуф вернулся в комнату, лекарь стоял, склонившись над Паскуалем, приложив ухо к груди пациента и положив ладонь на его шею. Ракель стояла у подушки с чистой тряпицей в одной руке и кружкой воды — в другой. Раненому явно стало хуже. Его лицо посерело и осунулось, а тело, казалось, съежилось до костей. Но глаза его были открыты, и он пристально смотрел на Улибе. Схватив большого человека за предплечье, он что-то быстро говорил ему тихим голосом.

Лекарь выпрямился и, отступив назад, негромко позвал:

— Ракель.

— Да, отец, — отозвалась девушка, передавая кружку и тряпицу Юсуфу.

— Выйди на минутку в коридор. Я слышу голос Его преосвященства. А ты присмотри за раненым, Юсуф, и позови меня, если будет нужно.

— Да, хозяин, — отозвался мальчик, в который раз поражаясь, как тот определяет, что это он вошел в комнату. Получая указания лекаря, мальчик одновременно прислушивался к тому, что говорил Паскуаль. Тот очень торопился, но говорил так быстро и с таким непонятным для Юсуфа акцентом, что тому удалось разобрать всего несколько слов.

Раненый умолк, чтобы перевести дыхание. Склонившись над ним, Юсуф поднес к его губам кружку с водой, а затем осторожно протер влажной тряпицей лицо. Сделав это, он тактично отступил на шаг назад.