До поляны – пара метров, заросших мелкими колючками, похожими на белую дедушкину щетину. Мальчик притаился в кустах, решив, что выскочит из чащи внезапно и бесшумно, как индеец. Оранжевые ягоды болтались у него перед носом. Он был недосягаем для шипов и колючек в своих парусиновых штанах, да и давно не обращал внимания на мелкие ссадины. Сквозь ажурную сетку переплетенных стволов и листьев мальчик видел залитую щедрым августовским солнцем поляну и слышал самые родные голоса. Мама и дед сидели на поваленном дереве. Ему были видны лишь их спины, согнутые, словно придавленные общим грузом и оттого удивительно похожие.

– …это будет продолжаться. Я сама чувствую себя, как на расстреле, словно беру чужое. А мы ведь даже сосны эти им привезли!

– И сосны очень быстро прижились. Растут со скоростью бамбука. Как здесь и были, верно, дочка? И шиповник с орешником, – дедушка потянулся, разминая плечи. – Красота ведь…

– Ага, как и наши технологии. Тут до войны только местная пикла на камнях еле теплилась, а потом еще десять лет рекультивацию проводили, воронки заращивали. А сейчас прям Рижское взморье… – мама не умела тормозить ни на катере, ни в беседе. Водить технику ей не разрешали ни папа, ни дедушка. И правильно! – Папа. Не пытайся сбить меня с толку. Я всегда была упорной девицей, – маму точно не переспорить. Владик знал по собственному опыту… – Может, ты все же поедешь с нами? Там никто не посмеет… за «Амурские волны» прищемить пожилому человеку пальцы! Пожилому землянину! Таирцу какому-нибудь, например, она бы так не сделала.

– Таирская делегация сейчас в гостях у местного правительства. Над ними нельзя шутить, ты же понимаешь, как жена дипломата-переводчика. Да таирцев и так Бог обидел – вместо пяти пальцев дал по три. А я свои успел вовремя отдернуть – всю жизнь играю на рояле, – дед рассмеялся. – Хотел и вам сыграть, похвастаться перед Владькой, что владею старинным инструментом. А хвастать, как ты знаешь, нехорошо… – но мама его шутки не поддержала.

– Отец, ты не должен оправдываться. Если кто и виноват, так это она, она поступила по-хамски. Ах, рука дрогнула, ах, крышка сорвалась!.. Ты честно заплатил ей, чтобы получить возможность сыграть на этом проклятом рояле, причем немало, а она…

– Она нечаянно…

– Ты сам-то в это веришь? Она нарочно…

– Большая ты у меня стала, сердитая, образованная, – дедушка ласково посмотрел на маму.

Замолчали. Казалось, даже лес затаил дыхание. Только ручей шептал что-то. Янтарные лучи простреливали кроны кротезианских сосен. Мальчику расхотелось играть.

– Это будет продолжаться, папа. Поедем, здесь тебя ничего не держит. Неужели тебе будет плохо с нами? Я, Владик, да и Андрей будем с тобой рядом. Жить вместе. Андрея перевели в штаб, на Землю. И знаешь, у нас в штабном городке искусственная речка. И сосны почти такие же есть. Хоть с веранды рыбачь! А какая там рыбалка на озерах – Андрюша покажет… будете варить ушицу!

Дед радостно встрепенулся:

– Да ты что?! Надо будет съездить, – и хлопнул по-молодецки ладонями по коленям. Но тут же замер.

– Болит? – вскрикнула мама. – Вот зараза прыщавая! – всплеснула руками. Точь-в-точь как бабушка когда-то. – Все. Отец, завтра же поедешь с нами. – Она решительно встала. Ее светлая футболка забелела пятном на фоне лесного приморского вида. – Здесь скоро и слово «ушица» вслух сказать нельзя будет. А ты кротезианский так и не выучил…

Дедушка возмутился:

– Чего это «не выучил»?! Выучил, во, – и дальше он закаркал что-то, зашипел, как ветер в кронах сосен.

Владик прыснул: произношение у дедули – хуже не бывает. Он ведь только что сказал: «Маленькие мышки с песнями падают в море». Мальчик просто представил себе эту картинку. Маму, похоже, она тоже рассмешила. Она покачала головой и пошутила:

– Вот точно, папа, точно! С песнями и в море! – дедушка не оценил шутки. – Ты же сказать хотел, что морские скалы помнят каждый прилив?

– Ну да, местная поговорка. А что сказал?

Мама махнула рукой:

– Неважно, отец. Но море там тоже присутствовало… Поехали домой, а? Ну хоть на пару месяцев… Я поднатаскаю тебя в кротезианском.

Ждать ответа Владик не стал. «Урррррррррааааааааа! Дедушка едет с нами!» – мальчик пулей вылетел из кустов, забыв о конспирации. Его переполняла радость. Дед прижал его белобрысую голову к своей груди и погладил сморщенными стариковскими руками. На левой три ногтя почернели. Вчерашняя крышка антикварного земного рояля. От деда пахло рыбой и старостью. Ему было тогда шестьдесят два года. Владику недавно исполнилось восемь.

Это были его последние кротезианские каникулы. Последнее янтарное лето, как оказалось.

Президент Звездной конфедерации, пятидесятилетний мужчина, стоял у окна и, потирая переносицу, смотрел на столичную мостовую. Моросил мелкий дождь, весна выдалась такой промозглой, что казалась осенью. Брусчатка мостовой блестела.

Документы лежали кучей на столе. Такой свалки из серебристых стержней-информаторов президент себе давно уже не позволял. Причина находилась тут же. Поверх почти невесомых палочек-докладов. Неуклюжий целлулоидный конверт со штемпелем Независимого союза малых планет. Адрес написан вручную. «Президенту звездной конфедерации. Земля. Кремль. Москва. Россия». Корявым почерком. Не то детским, не то старческим. Такими вещами уже сто лет никто не пользуется. Разве что какие-нибудь коллекционеры древностей или новомодные ретрограды. Наклеены дополнительные марки – за перевес. Марки тоже старинные, коллекционные. Письмо в таком виде походило на посланца иной эпохи, заблудившегося во времени. Или на сувенир, никчемный, непрактичный, непонятный. Почему-то его не завернули в секретариате. Может быть, именно из-за сувенирного вида? Сейчас уже неважно. Наверное, правильнее назвать случившееся другим забытым негосударственным и недипломатичным словом «судьба»… Лучше бы хрустящая пачка потерялась в дороге…

В нестандартном конверте лежал сложенный втрое лист желтой от времени почтовой бумаги, несколько щербатых пластин из металла и пластика – орденских книжек, тонкий, но грубый проволочный браслет и потемневший, с отколотыми кусочками эмали знак-медаль «Освободитель». Президент привычной комбинацией клавиш дал задание считать информацию с карточек, но компьютер в столе задумался надолго. Экран наполнился серо-белой рябью, словно подтеками туши на странице. Затем вежливо попросил подождать несколько секунд. Лист же письма был аккуратно пролинован, чист и казалось даже пахнул чем-то знакомым.

Президент еще раз потер нос и стал читать. Он вполне доверял своей охране: раз пакет здесь, значит не биологической, ни химической и другой какой-либо угрозы его жизни и здоровью не было. Корявые квадратные буквы, грамматические ошибки.

«Гаспадин президент. Это – ваше. Принадлежит вашему зимлянинскому старику. Он долга жил в лесах у нашиго хутора. Мая мачиха инагда таком носила ему еду. Он нихател ухадить от старово кладбища. Там ранше был какой та мемориал. Много больших куадратных статуй. Он абвалился и потом там стали харанить всех зимлянинских стариков из города. Скора там пастроят новые дома, для бедных. Ваш старик ухаживал за магилами и прадавал нам сваи наград на рынке. Минял на продукты. Он был очень сатрый и зимой жил на наший ферме. Мой атец делал вид, что не замечает его. Ни выгонял. Старик умер аднажды, када пришол с рынка. Ево толкали много молодых человек и смеялись – он говорил, что воевал во войне с Черными душами и защищал нас от них. Ему никто не верил – Черные души не воевали с нами, они защищали кротезианцев от зимлянинов. Мачиха все видела, када хадила на рынок за продукты. Старик ушол в лес. Я нашел ево на старом кладбище. Он лежал в зеленай ваенной форме с разнацветными пластиковыми кубиками на груди с одной стороны. У нево было такое лицо, что я иму поверил. Мы с ацом и мачихой похронили его на кладбище на краю возле большой круглой тумбы ево последняя к лесу магила. Полхо брасать старика просто так. Мы ево похаранили. Атец сказал что старик был зимлянинский солдат и не брасал сваих да смерти. Я не понимял. Мой атец отдал мне играть все картачки и этот значок. Но мне они не нужные, а старика жалко.